Центральная улица Вароссы светилась множеством огней, и маслянистые тени отступали перед праздником жизни. Разноцветные бумажные фонарики красовались на каждом фонарном столбе и дереве. Языки пламени в традиционном костре причудливо переплетались и стремились ввысь, разрывая жаром трепещущего огня вечернюю мглу.

По улицам толпами валил народ. Они двигались к центральной площади, откуда звучала веселая музыка гармошки, нарамской скрипки, зурны и барабанов. Я пританцовывала на месте под насмешливым взглядом Беркута. Он схватил с ближайшего ярмарочного лотка две рюмки с традиционной травяной настойкой и протянул одну мне. Я мгновенно осушила ее, почти не поморщившись от резкого вкуса. Впервые Михель дал мне попробовать настойку в четырнадцать лет. Чуть не выблевав жгущуюся жидкость, после которой во рту еще долго ощущался привкус травы, я поклялась больше никогда не пить эту дрянь. И не сдержала клятву.

Я весело чокалась с солдатами, и настойка от резких движений проливалась прямо на руки. Мы хохотали и пританцовывали, смешавшись с толпой. Ни на одном моем солдате сегодня не было обмундирования, да и меня саму в мальчишечьем наряде узнавал не каждый.

Наша шумная компания приблизилась к центральной площади. Народ танцевал и веселился. Труппа уже закончила свое представление, уступив место ночным гуляниям. Четверо музыкантов без устали играли одну мелодию за другой, и каждая была быстрее предыдущей. Отовсюду слышались смех и звон стекла.

Я обвела взглядом веселящихся горожан и тепло улыбнулась. Советники были правы. Никто не имел права отнять у людей этот праздник. Даже ради их блага.

Один из моих солдат подскочил к музыкантам и что-то шепнул самому старшему из них. Мужчина с пышными усами улыбнулся и кивнул. Я уже знала, какая мелодия заиграет следующей. Мы танцевали излюбленный солдатами Нарама танец воинку каждый праздник. Впервые парни пригласили меня с собой пять лет назад, и я на заплетающихся ногах повторяла за ними каждое движение в страхе споткнуться и опозориться на глазах у огромной толпы. Позже Беркут объяснил мне, что девушкам положено двигаться в танце подобно лебедю – плавно и изящно, а не вытанцовывать мужские партии. Я фыркнула и заявила, что плевать хотела на все эти «положено». И с тех пор от своего слова не отступила. Из принципа.

В бешеном ритме забили барабаны, заиграла гармошка, и моя свита сорвалась с места, занимая центр площади. Беркут торжественно вывел меня за руку к солдатам и оставил во главе нашего маленького строя.

На лице невольно расползлась счастливая улыбка, и грудь наполнилась опьяняющим воздухом свободы. Я отбивала ритм подошвами ботинок, чувствуя, как стук барабанов отдается в каждой из костей. Мы кружились по площади в диком темпе. Солдаты выхватили кинжалы, я же решила украсить танец магией. Спустя мгновение рядом с нами закружились в пляске десятки огненных всполохов, отчего со всех сторон раздались крики восхищения. Ладони зажили, поэтому создание огня больше не походило на пытку, а к легкому жжению кожи я уже давно привыкла.

Танец длился долго, никак не меньше четверти часа. Народ хлопал в ладоши, а мы двигались все быстрей, кружась по площади, будто волчки. Вскоре солдаты воспользовались свободой сегодняшней ночи и вывели в центр девушек из толпы. Я заставила огни исчезнуть и сместилась в сторону, чтобы не мешать парочкам. Беркут по обыкновению остался рядом.

– Может, хоть раз станцуешь женскую партию? Я будто с мужиком в паре стою. Это… странно, – склонившись к моему уху, прокричал Михель.

Я расхохоталась и помотала головой.

– Интересный опыт для тебя, не правда ли? – мой язвительный тон и коварная усмешка заставили друга закатить глаза.

– Ты просто не умеешь, – фыркнул он.

Я уже открыла рот для следующей колкости, но в то же мгновение захлопнула его, когда по округе разнесся зычный мужской вопль:

– УБИЛИ!!! ДОЧКУ СОВЕТНИКА УБИЛИ!!!

Амир

– А ты-то с какой стати собрался в город? – неприязненно бросил Дир, стоило мне сменить одежду прислуги на ту, что уже неделю покоилась в вещевом мешке. – Можно подумать, наши праздники что-то значат для тебя, миреец.

Похоже, крючконосый сосед поставил перед собой цель потерять в драке несколько зубов и упрямо к ней шел. Пока мне удавалось сдерживаться, но с каждым днем кулаки чесались все сильнее.

– Для тебя праздник станет веселее, если меня там не будет? – изогнув бровь, уточнил я.

Дир неприязненно фыркнул и парировал:

– Мне плевать, будешь ты там или нет.

– Вот и закрой рот.

Гарай, с любопытством наблюдавший за каждой нашей перепалкой, хрюкнул от смеха и поспешил выскочить за дверь, пока не разразилась буря. Глаза Дира опасно сузились, но мне было плевать. Я жаждал хоть ненадолго покинуть поместье наместницы. Стены этого места давили на плечи, словно чувствовали во мне чужака. Даже прекрасный сад не радовал глаз. Будь моя воля, я бы старательно обходил его стороной, только бы не встретиться там с Амаль.

На крыльце топталась Дания. Она будто бы даже не заметила меня, но наметанным глазом я заметил мимолетный поворот головы. Девушка, встреченная в общей комнате прислуги, оказалась одной из помощниц кухарки. Она помогла мне освоиться на новом месте и… прилипла намертво. Ее звонкий голосок преследовал меня, куда бы я ни пошел, на протяжении целой недели.

Дания отчаянно пыталась не показывать заинтересованность и симпатию, но мало в этом преуспела. Даже Дир вчера обронил завистливую фразу, прикрытую напускным недовольством: «Не успела харя зажить, так уже девки вешаются, как дуры. Чем ты их только цепляешь? Клювом своим, что ли?» Расхохотавшись, я напомнил крючконосому барану, что его-то клюв побольше моего будет.

Я не испытывал ровным счетом ничего при виде этой хрупкой девчонки с глазами испуганного олененка. Но ее имя… Дания… Так звали мою младшую сестру. Любимицу родителей, ради которой они отказались от меня, своего неудачного первенца. По мнению отца, я был слишком опасен, вспыльчив и непредсказуем. Не такого соседства родители желали для ненаглядной Данечки. Они растили цветочек, которому мешал тянуться к солнцу старший брат. Ради собственного благополучия родители приняли выгодное решение: продали подороже своего девятилетнего ребенка. И с тех пор перестали для меня существовать.

– Ингар, ты тоже на праздник? – почти правдоподобно удивилась Дания. Я мысленно фыркнул. Ради сегодняшнего праздника (надеюсь, не ради меня) она надела свой лучший наряд: розовую рубаху до щиколоток, фиолетовый камзол, густо расшитый пестрой вышивкой, и такую же тюбетейку. Сколько же бедняжка все это вышивала?! Помнится, мать никогда не утруждала себя рукоделием и носила простые одежды.

Удивительно, но рядом не оказалось вездесущей Иды. Даже не представляю, чего стоило Дании уговорить ближайшую подругу отправиться на праздник в одиночестве. Обычно Ида упрямо держалась рядом и нарушала наше уединение своей веселой трескотней. Я был благодарен смешливой фигуристой девчонке с двумя длинными русыми косами за постоянное присутствие где-то поблизости. Дания отчаянно желала остаться со мной наедине, расспрашивала о прошлом и ненавязчиво выясняла, не скучаю ли я по какой-нибудь девушке, но в присутствии Иды неудобных разговоров не заводила.

Сегодняшним вечером уже никто не мешал Дании увязаться за мной. Она увлеченно тараторила о традициях праздника, о спектаклях театральной труппы, о музыкантах, играющих ночь напролет, и о бесконечных танцах. Мне пришлось смириться, что этой ночью мечты о блаженном одиночестве разрушил счастливый щебет восторженной девчонки.

Мы неторопливо шагали по центральной улице в толпе горожан, ничем из нее не выделяясь. Людской поток нес нас к площади, где актеры готовились вот-вот начать свое представление.