На бархатных диванах вальяжно развалились пятеро моих солдат, но все они сию же секунду сорвались с насиженных мест. Их топот скрадывали цветастые нашадские ковры, от яркости которых рябило в глазах. Солдаты обступили меня, склонив головы в поклоне, но я велела им выпрямиться. Чинные приветствия остались в прошлой жизни, в которой еще были Беркут и звание наместницы.

Колдуны моего обезглавленного отряда наперебой галдели, настойчиво уговаривая присесть на диван и рассказать о плене в логове навиров. Я клятвенно заверила их, что чуть позже мы обсудим все случившееся и выпьем в память о Беркуте, и устремилась к месту, служившему маленькой Амаль неприступной крепостью. Игла за мной не последовала, одарив долгожданным одиночеством. Вдали от всех я наконец позволила себе тихонько всхлипнуть.

Скрип ступеней казался частицей детства, как и кривые зарубки моего первого кинжала на периллах. Как же вопила Маура! Казалось, сама земля разверзнется под моими ногами… Прошли годы, и я даже не сумела вспомнить, зачем испортила красивейший узор перилл.

Резную дверь в конце коридора второго этажа я отыскала бы даже на ощупь. Сколько раз мне приходилось под покровом ночи красться на кухню в поисках чего-нибудь съестного, и не счесть. У двери моей комнаты висел портрет кудрявой черноволосой девочки, наряженной в белоснежное кружевное платье, будто фарфоровая куколка. Маура не раз говорила, глядя на это полотно, что я была красивейшим ребенком.

Дверь скрипнула, впуская меня в место, наполненное воспоминаниями. Мой панцирь. И сейчас он не пустовал.

Маура отбросила книгу, которую мирно читала, сидя в мягком бархатном кресле, и бросилась ко мне. Она не стала церемониться, в отличие от всех остальных. Крепкие руки матери сжали меня в объятиях, и я, поддавшись тоске и горечи, обняла ее в ответ. От Мауры по-прежнему пахло терпкими духами с нотами трав. Отец был без ума от этого аромата.

– Я уж и не надеялась, что эти мерзавцы исцелят твое лицо, – удовлетворенно произнесла Маура после беглого осмотра цепким материнским взглядом.

Я, признаться, и сама не ожидала, что мне пришлют целителя. Смешной пухлый мужичок лет сорока с пышными усами и большой проплешиной на макушке быстро привел мое лицо в надлежащий вид, избавил от боли в животе, куда пришелся прицельный удар Арлана, и исцелил ожоги от пламени Иглы.

– Они надели на тебя браслет! – яростный возглас Мауры заставил меня вздрогнуть и опустить взгляд на дрянь, поглотившую мою магию. – Это неслыханно!

Мать осыпала навиров гневными проклятиями, пока я сбрасывала с себя грязную одежду. Единственной мечтой стали вода, мыло и постель. Позже я вновь возьму себя в руки и придумаю, как дальше жить свою жалкую жизнь. Но только не сейчас…

– Солдаты растопили для тебя хаммам. Слуг у нас больше нет, поэтому приходится просить о помощи гостей. Наступили непростые времена, – посетовала Маура.

– Пока у нас есть этот дом, жизнь не так уж плоха, – отозвалась я и вымученно улыбнулась. Если новый воевода отберет у меня и Вароссу, то этот дом останется моим последним пристанищем.

Я вынырнула из черноты, дарованной сонным отваром, задыхаясь, будто все эти часы тонула в собственным снах. В неясном свете луны, что уже пошла на убыль, мои глаза различили силуэт Мауры. Она осторожно трясла меня за плечо.

– Амаль, нам пора, – прошептала мать. – Пока все спят, сможем уйти незамеченными.

Воспоминание о могиле Беркута, на которую я так стремилась попасть, ворвалось в тяжелую голову. Маура обещала провести меня по тайному пути, опасаясь, что за домом могут следить навиры или люди Айдана. Она по-прежнему считала, что брат не оставит попыток отомстить за смерть Малики. Мне же хотелось верить, что он вспомнит, кто сохранил его жалкую жизнь. Айдан мог бы лежать кучей обгоревших костей у подножия Даирской гряды, но вместо этого вернулся к жене, занял пост воеводы и возвысился, о чем грезил с пеленок.

Кое-как я сползла с кровати и наконец заметила на полу свой мешок, но Маура не позволила взять оттуда ни вещички. Она достала из платяного шкафа неброскую темную рубаху, черные шаровары, простенький камзол из сукна и… платок. Такие тряпки впору носить служанке, но уж никак не дочери воеводы. Неслыханно!

В свете огрызка свечи на прикроватном столике я разглядела и ее наряд. Маура была одета так же просто и походила на уставшую от жизни бабу. Никогда прежде мне не приходилось видеть мать в подобных лохмотьях! Сколько себя помню, она носила броские наряды из дорогих тканей, обожала украшения для волос и НИКОГДА не напялила бы на себя платок. С приходом в Нарам моды на платья Маура и думать забыла о традиционных туниках и штанах-шароварах. Наша жизнь уже никогда не станет прежней…

– Где ты взяла эти тряпки? – изумилась я.

– Остались от служанок, работавших здесь раньше, – отозвалась Маура делано равнодушным тоном.

Уверена, мать не раз с печалью вспоминала о временах былого величия, о любви народа, которому самозабвенно помогала, стремясь возвыситься и стать слишком незаменимой, чтобы Малика могла безнаказанно устранить соперницу. Когда-то Зеленый особняк был полон слуг и просящих горожан. Маура закатывала празднества и вечера танцев, слывя видной фигурой светского общества. Вся аристократия Даира с удовольствием пила и ела на приемах известнейшей ведьмы столицы, а после обсасывала ее косточки с Маликой. Продажные псы, как и их золотые детки!

Я с отвращением нацепила на себя пропахшие пылью тряпки, убрала нечесаную копну волос под платок и без интереса скользнула взглядом по своему отражению в настенном зеркале. Неприметная горожанка, коих тысячи в Даире. Правда, никто из них не стремился незамеченным попасть на городское кладбище. Вспомнив о подарке Михеля, я отыскала в вещевом мешке добротный ремень и нацепила на него ножны. Кинжал, который пришлось спрятать под бесформенным камзолом, дарил толику спокойствия, пока руку холодил ненавистный браслет.

Маура поторапливала меня, и потому по коридорам особняка мы шли поспешно, не страшась разбудить шагами солдат. Пыльные ковры скрадывали шум, только ступени предательски скрипели под тяжестью наших тел. Маура провела меня во внутренний двор, освещенный луной и россыпью звезд на черном бархате неба, и кивнула на небольшой костер, разожженный неподалеку от беседки. Неужели мы отправимся на кладбище по коридору огня?

Мать достала из кармана камзола маленькую склянку, наполненную темной жидкостью, и выплеснула ее в костер. Пламя вспыхнуло неукротимой стихией, его языки взметнулись к небу, опаляя воздух вокруг, дыша жаром нам в лица. Я отшатнулась, завороженно глядя на извивающийся в диком танце огонь. Чувство благоговения перед неизвестным колдовством тягучим медом разлилось внутри. Все мое естество тянулось к этому жару.

Где-то неподалеку надрывно закричал сыч. Я вздрогнула, припомнив поверье варосского люда: если сыч кричит у дома, это не к добру. Что-то припозднился вестник несчастий! Раньше нужно было драть горло!

Когда языки бушующего пламени вновь спокойно заплясали, Маура бросила через плечо: «Следуй за мной» и бесстрашно шагнула в костер. Я послушно ступила за ней, ощутив, как огонь мягко окутал мое тело. Вокруг взметнулись стены пламени, и в ушах вновь зазвучали слова предателя об огненном коридоре.

Маура шла вперед, будто вокруг не бушевала смертельно опасная стихия. Будто мы следовали по каменному тоннелю, который вот-вот приведет в нужное место. Я же не могла перестать глазеть на вьющиеся языки пламени. По лицу стекали капли пота, но мне не было до них никакого дела. Мы шли сквозь огонь! Это невообразимая магия!

Через пару минут впереди показалась темная точка, растущая с каждым нашим шагом. Вскоре я разглядела темное ночное небо и пляшущий на ветру огонь костра. Маура выбралась из коридора первой, грациозно отряхнув подол от золы. Я вывалилась следом, чудом не подпалив платье, и рухнула на колени. Горячую кожу холодила ночная свежесть, а тело ныло от желания блаженно распластаться на земле.