– Ты снова в перчатках, – так же тихо продолжил отец, остановив пытливый взгляд на моих руках.

Я ограничилась сухим кивком.

– Сестренка, прекрасно выглядишь! Все хорошеешь и хорошеешь с каждым днем, – низкий голос Айдана был беззаботен и мил. Я оцепенела, умоляя себя повернуть голову и нацепить на лицо вежливо-равнодушную улыбку, вместо того чтобы выхватить отцовский родовой кинжал кама и исполосовать ненавистное лицо орнаментом герба империи.

В ножнах воеводы призывно поблескивала покрытая позолотой рукоять, украшенная сплошным цветочным орнаментом. Изумруд в ее навершии так и манил ощутить в руке холод металла, сжать его крепче и всадить старшему братцу в глаз.

– Айдан, Арлан, я бесконечно вам рада, – так же бессовестно солгала я.

Старший брат стиснул меня в объятиях, которые по незнанию можно было принять за дружеские, если бы не презрительный шепот:

– Я надеялся, что ты сдохнешь здесь, байстрючка. Видать, даже нечисть брезгует ведьминым отродьем.

– Не дождешься, сволочь, – с милейшей улыбкой процедила я, отчаянно моля Творца, чтобы это животное скорее убрало лапы с моей спины и сгинуло с глаз.

– Ну-ну, задушишь сестру, – похлопал брата по плечу Арлан.

Тот разжал цепкие объятия, едва не стоившие мне ребер. Айдан отстранился, окинув меня испепеляющим взглядом. Они с Арланом разнились, как дневной зной и ночная прохлада. Айдан – высокий и широкоплечий, зеленоглазый и русоволосый – пошел в отца, тогда как Арлан вырос внешней копией их матери. Он был ниже старшего брата, изящнее и слабее его, а еще умнее и сострадательнее. Темно-русые волосы, смуглая кожа и насыщенно карие глаза напоминали о Малике, так ненавистной моей матери.

Арлан никогда не задирал меня и даже признавал своей сестрой. Он держался вежливо, но отстраненно, в то время как Айдан не упускал повода напомнить мне, каким ничтожным существом я родилась. Старший брат насмехался и над Арланом, дразня самым сильным среди девочек, библиотечной крысой и маменькиным сынком.

– Здравствуй, сестра, – мягко произнес Арлан и заключил меня в легкие, почти невесомые объятия. Я сжала брата сильней, безмолвно выражая соболезнование его горю.

– Пора бы нам отдохнуть с дороги. Амаль Кахир, приглашайте гостей в свои владения, – с этими словами отец вернулся в свой экипаж, а братья вновь оседлали коней.

Не дожидаясь нас, процессия двинулась вверх по улице. Какого же, интересно мне знать, приглашения они дожидались? Хозяйке поместья осталось лишь глотать пыль от копыт, оставленную дорогими гостями.

Нам пришлось пробираться сквозь толпу к лошадям, оставленным на попечение солдат империи. Те не выказали восторга от странного поручения, но и противиться моей воле не посмели.

– Он совсем не изменился, – процедил Беркут, стоило нам миновать живой коридор, который зеваки предусмотрительно образовали, только бы не попасться под руку отряду колдунов.

– Я бы предпочла, чтоб братца изменили черви, жрущие его труп в какой-нибудь канаве, – буркнула я.

Воспоминания шестилетней давности кружили в голове частичками пепла. Прибытие Айдана всколыхнуло бурю в застоявшемся душевном болоте. Как усмирить ее вновь, я не знала.

Мы отвязали лошадей от коновязи и верхом направились вслед за гостями. Когда наш строй въехал в ворота поместья, прислуга уже разместила отца и братьев в выделенных им комнатах, а солдаты воеводы распрягали лошадей. Они галдели так, будто и не проделали путь длиною в три дня, но при виде нашей процессии замолчали, опасливо косясь в мою сторону.

Я дождалась, пока Беркут галантно подаст мне руку и поможет спуститься с лошади. Жгучая ненависть к дамскому седлу и длинным юбкам наверняка с легкостью читалась на моем лице и пугала солдат. Я прошествовала к дому в сопровождении Михеля и Ингара мимо притихших гостей, окинув их цепким взглядом. Пусть продолжают считать меня безжалостной убийцей. Страх равен уважению.

Алия, сновавшая между этажами, доложила, что воевода и его сыновья решили отдохнуть с дороги. Значит, тяжелый разговор откладывался, и у меня нежданно появилась фора.

Сегодня никакие дела не лезли в голову, будто на приезде воеводы закончилась моя жалкая жизнь. Ингар верной тенью следовал по пятам, выполняя приказ Михеля беречь меня пуще собственной головы. Сам Беркут отвлечься от дел не мог. Безопасность поместья была ношей, которую друг мужественно нес на своих широких плечах и днем, и ночью.

Я с наслаждением сменила платье и позвала к себе Ингара. Пока тот с нескрываемым любопытством разглядывал убранство комнаты, я раз за разом приказывала Рефу явиться. Лис упорно не откликался, обиженный из-за своего драгоценного подопечного, но через пару минут сменил гнев на милость и неохотно показался на глаза. Что я вынесла из нашего короткого знакомства, так это то, что со старым мороком выгоднее договариваться, нежели сыпать приказами. Ласковые и лестные слова смягчили сердце Рефа, и тот великодушно выслушал мою просьбу неусыпно следить за Айданом. Старший брат был слишком опасен, чтобы позволить ему бродить по поместью без надзора. Лис неодобрительно фыркнул, но с неизменной глумливой вежливостью пообещал исполнить «ваш приказ, не очень-то старательно облаченный в просьбу, драгоценнейшая наместница».

Уже через четверть часа я восседала на топчане в шелковом черном платье и алом парчовом камзоле до пят, решив дождаться отцовской выволочки в саду. Когда голову не сдавливало тяжелое украшение, а грудь – корсет, мысли прояснились. Наверное, весь секрет в том, что я наконец смогла нормально дышать.

Ингар, как и полагалось верному солдату, замер чуть поодаль, зорко наблюдая за прислугой, снующей по саду. Через минуту из-за раскидистого каштана вынырнула подруга Дании, которую, как я узнала еще в тот злополучный вечер, звали Ида. Она тащила серебряный поднос с двумя фарфоровыми чашками кофе и тарелочкой парварды – сахарных конфет, традиционно подаваемых к горячим напиткам.

Завидев уставшую девушку, я невольно содрогнулась. Дании выделили отдельную комнату, и изо дня в день целитель Гаян поил несчастную успокаивающим отваром, отчего та постоянно спала. Сон отгонял ее припадки. Насильно вырванный ритуалом низший демон оставил на девчонке неизгладимый отпечаток, повредив и тело, и разум. Целитель ничего не обещал и не обнадеживал. Он и сам не знал, выберется ли Дания из своего сумасшествия.

Все это время Ида была рядом, будто родная сестра, почти забыв про сон. Как и Ингар. Он сидел рядом с Данией, когда та была в сознании, и старательно удерживал ее руки, чтобы девчонка не вредила сама себе. В его присутствии она успокаивалась, но стоило Ингару уйти, как припадки повторялись.

За прошедшую неделю я прониклась к мирейцу уважением и даже перестала мысленно звать его перебежчиком. Он заботился о Дании, хотя мог бы бессовестно оставить ее на попечение целителя. Может быть, так Ингар заглушал боль от предательства невесты и смерти родителей. Я искренне надеялась, что миреец не обидит бедную девушку и не воспользуется ею для исцеления собственных душевных ран. Почему-то уж слишком боязно мне было за нее.

Ритуал не только вырвал демона из тела Дании, но и возложил вину за ее помешательство на мои плечи. Как ни крути, девчонка пострадала из-за меня, и я чувствовала ответственность перед ней.

Ида поставила поднос на столик и мимолетно улыбнулась Ингару. Тот приветливо кивнул и с интересом взглянул на две чашки.

– Выпей со мной кофе, – предложила я, кивнув на подушку напротив. – Хочу поговорить с тобой о Мирее.

Вчера вернулся посыльный, который больше недели старательно выискивал в Адраме сплетни об убитой навирами семье и колдуне, заворожившем свою возлюбленную. Он и рассказал, что в народе ходят опасливые слухи о зверстве навиров. Люди поговаривали, что родители увезли бывшую возлюбленную Ингара в неизвестном направлении, а самого молодого колдуна убили где-то в предместье столицы.

Посыльный наведался в театр и разузнал, что одна из актрис, действительно, совсем недавно уехала с семьей в Белояров. Подтвердились даже слова мирейца о матери-поэтессе. Люди помнили обаятельную женщину, рядом с которой частенько сидел нескладный темноволосый подросток.