– С возвращением, Амаль, – раздался за спиной бархатный женский голос. Он тек хмельным медом, окутывал и грозил неминуемой смертью. – Я боялась больше не увидеть тебя.

– Здравствуй, Маура, – не оборачиваясь, отозвалась я. К горлу подступил ком. Слишком ярко помнилась ночь, отрезавшая нас друг от друга.

– Больше ты не называешь меня мамой? – в ее голосе послышалось явственное разочарование.

– Не называю.

– Что ж, твое право, дочь. Уверена, однажды ты меня поймешь.

Усилием воли погасив зарождающееся раздражение, я повернулась к матери.

Все такая же величественная, как и год назад. Жизнь в лесу, среди благоволившей к ней стихии, подарила Мауре цветущий вид и блеск в медовых глазах. Глазах, цвет которых я не унаследовала, в отличие от высокого роста, гордой осанки, копны волос цвета ночи и железной воли. Уж в чем мы непрестанно соревновались, так это во внутренней силе. И в последние годы я не проигрывала – мы бодались друг с другом на равных.

Густые волосы Мауры были заплетены в длинную косу, а шелковое платье изумрудного цвета струилось по хрупкой фигуре, словно звенящая горная река. Его подарила я. Как и всю остальную одежду, которая у нее была. С тех пор, как Маура стала добровольной отшельницей, я превратилась для нее в единственную связь с внешним миром. И внезапно вышла из-под контроля. Я сорвалась с удочки и нырнула в мутную воду Вароссы, ища способ самостоятельно прожить эту жизнь, не превратившись в зверя, которым была моя мать.

– Пойдем в дом. Угощу тебя травяным сбором. Душечка недавно принесла. Подлизывается ко мне, плутовка. Учиться хочет.

Стоило мне моргнуть, как за нашими спинами вырос сруб, стены которого жизнерадостно овивал плющ. Шурале скрывал дом Мауры по ее просьбе, и найти его мог лишь тот, кого она сама желала видеть. Лес хоть и защищал магией свое сердце, где обитал его хозяин с верной свитой, все же не был непреступным. Тот, кто знал, что ищет, мог отыскать поляну вечного лета.

Раньше я видела жилище матери, стоило переступить границу зачарованной колыбели леса. Теперь же Маура скрыла сруб, тем самым подчеркнув, насколько чужими друг другу мы стали. И почему меня это разочаровало?

Я проследовала следом за матерью к распахнутой дощатой двери. В маленьких сенях пахло деревом и сушеными травами. Стену справа занимали грубо вытесанные полки, забитые до отказа разнообразными мешочками и баночками с порошками, листьями, семенами и ягодами, а под потолком висели десятки пучков сушеных трав. Любовь Мауры к земле расцвела в Нечистом лесу буйным цветом.

Мы вошли в просторную комнату с небольшим окошком, на подоконнике которого теснился строй глиняных горшков с разнообразной зеленью. На деревянном столе горела свеча, узкую кровать устилало лоскутное покрывало, а на глиняной печи стоял казан с чем-то съестным. Посуда на полочке была укрыта пестрым вышитым полотенцем. Маура обожала рукоделие, сколько себя помню.

Неподалеку от дома она разбила большой огород, с которого и кормилась. Животных в этом лесу не трогали из уважения к Шурале, поэтому мяса Маура не ела уже шесть лет. Кстати, милосердие хозяина Нечистого леса не относилось к незадачливым путникам. Особенно, если при себе у них находились интересные вещички. Слуги Шурале искренне радовались телегам с товарами, которые некоторые купцы по неосторожности везли через лес, поленившись давать долгий крюк по безопасному тракту.

Я нагло уселась на лавку, приставленную к столу. Маура грациозно села напротив и окинула меня взглядом, подобным манящему омуту. На мне ее уловки уже давно не работали.

– Я пришла к тебе за помощью, – выпалить несколько простых слов оказалось не так-то просто. Гордость вопила и стенала внутри, истошным визгом напоминая, с какими словами я уходила отсюда год назад.

– Что за помощь понадобилась тебе от меня, гордая наместница? – с обидой в голосе поинтересовалась Маура. Уверена, она знала, зачем я пожаловала. И вела меня не тоска по матери. Отнюдь не она.

– В Вароссе убивают девушек. На счету душегуба уже четверо жертв, и лишь одному Творцу известно, сколько смертей ему нужно.

Во взгляде Мауры не изменилось ровным счетом ничего. Все то же выражение вежливого равнодушия, приправленного снисхождением взрослого к детским шалостям. Так она смотрела на меня, сколько себя помню. Я никогда не была достаточно хороша, чтобы в глазах матери появилась искренняя гордость. Чаще там скользило раздражение, когда она в очередной раз ломала зубы о мой характер, по твердости подобный Даирской гряде.

– Я знаю об этих убийствах. Знаю и о том, что ты расспрашивала Душечку о злодее.

Я скрипнула зубами от нарастающего раздражения. Вот уж не думала, что дочь Шурале, получая от меня подарки, бежала докладывать о наших встречах Мауре. Предательница!

– Но ты знаешь не все. Убийца – горный кадар. Он околдовывал девушек, и они добровольно шли за ним. Зачем он убивает? Я ума не приложу.

Лицо Мауры приобрело задумчивое выражение. Ее взгляд блуждал по столешнице, сосредоточенный и напряженный.

– И ты решила просить помощи у той, кого клялась не вспоминать до самой смерти? – наконец выдавила мать. Она смотрела мне в глаза, не мигая. Как сова.

– Чтобы защитить своих людей, я готова молить о помощи демонов преисподней, не говоря уж о собственной матери.

– Лестно, что ты ставишь меня на одну ступень с этими существами, – фыркнула Маура. – Несмотря ни на что, я рада, что ты пришла. Меня посещали дурные мысли, что упрямый отцовский характер не позволит тебе сделать шаг к примирению. Я скучала, дочь.

– Ты знаешь, где я живу. Могла бы и в гости заглянуть, если уж так жаждала меня увидеть, – настал мой черед ехидничать.

– Кто сказал, что я не заглядывала? Время от времени я бываю в Вароссе и изредка вижу тебя на ее улицах в сопровождении Беркута.

Я мысленно фыркнула. Многовато мертвая для всего мира женщина бывала за пределами своего схрона, в котором последние шесть лет копила силы и вынашивала план мести.

– Ты поможешь мне? – спросила я, добавив в голос стали. – Расскажи, что знаешь о горных кадарах. Не поверю, чтобы учитель не рассказывал тебе байки о них.

Колдун по имени Мансур обучал мою мать премудростям волшбы с тех пор, как та юной девчонкой набрела на его жилище. Маура, как единственная ведьма в семье, сочла за счастье, что столь могущественный человек взялся обучать невежду с огромным потенциалом и абсолютным непониманием, куда его девать. Он помог ей обуздать силу земли, он же надоумил приворожить воеводу.

Сколько себя помню, мать непрестанно восхищалась своим учителем. Наверное, ни об одном человеке в этом мире она не отзывалась с таким благоговением. Меня же от вида завернутой в черную мантию высокой фигуры мужчины с проседью в черных, будто смоль, волосах неизменно передергивало. Я откровенно боялась Мансура и предпочитала не попадаться ему на глаза, как бы он ни старался найти ко мне подход.

Помню, однажды Маура решила, что мне пора занять место ученицы у ее драгоценного наставника. Я сбежала от нее по дороге к дому Мансура, чудом не заблудившись в незнакомом квартале бедняков. Мать предприняла еще три попытки отвести меня к учителю, но каждая из них закончилась моим побегом. Во время последнего из них я оказалась невероятно близка к тому, чтобы послужить злющему псу Мансура плотным ужином. С тех пор обучала меня только Маура, но я оказалась бесталанной ученицей.

– Мне известно только то, что уцелевшие кадары прячутся лучше демонов преисподней, чтобы не попасться на глаза навирам. Они одиноки и никогда не живут группами после той резни. В одиночку им проще скрываться от мира. Кадары соседствуют лишь со своими учениками, да и то недолго.

Маура сделала театральную паузу, заставив меня нетерпеливо податься вперед.

– Незадолго до смерти они находят себе ученика и обучают всему, что знают сами, а после проводят обряд инициации. Ученик убивает своего учителя и забирает себе его мощь, тем самым доказывая силу и власть над чужой жизнью.