Беркут разжал зубы перебежчика и капнул ему в рот несколько капель драгоценного зелья из небольшого флакончика, который неизменно носил с собой. Излюбленное средство навиров, с помощью которого псы императора сковывали магию своих жертв.

Звенящую тишину, воцарившуюся в подворотне, нарушил звук торопливых шагов. Целитель Гаян спешил к нам, едва поспевая за моим солдатом.

Не тратя времени на пустые разговоры, лекарь опустился на колени рядом с дочерью Надира. Он деловито осмотрел рану, накрыл ее своей ладонью и впал в уже привычное забытье. Минута тянулась за минутой, а мы молчали в мучительном ожидании. Только бы девушка выжила! Четвертая неудавшаяся жертва кадара. Неужели одному жалкому пьянчуге оказалось по силам сломать выверенный план колдуна?

– Не понимаю, – пробормотал Гаян, вновь обретя осмысленность во взгляде. – Рана не заживает так хорошо, как должна. Будто что-то ей мешает. И этот едва уловимый трупный запах…

Я бросилась к дочери советника, опустилась на колени и принюхалась. За мной вторил Беркут. Едва заметные нотки гнили, смешавшиеся с легким ароматом духов, могли бы показаться ничего не значащими, но уж я-то знала, как смердит темная магия. Кадар околдовал ее перед тем, как напасть! Отсюда и запах! Поэтому и не заживает рана.

– Ее тело отравлено темной магией, – пробормотала я. Гаян понимающе кивнул.

– Прикажите вашим солдатам отнести девушку ко мне домой. Там у меня достаточно снадобий, чтобы поправить ее здоровье. Я поработаю с раной в спокойствии и тишине.

– Осмотрите и этого. У него кровоточащие раны, – попросил Беркут и кивнул на перебежчика. – Подлатайте его, чтобы не сдох при допросе раньше времени.

Целитель кивнул и, приблизившись к мирейцу, присел перед его пока еще живым телом. Стариковская ладонь со скрюченными пальцами легла на лоб перебежчика, озарившись мягким светом. Магия исцеления наполняла тело ублюдка животворящим теплом и жизненной силой, чтобы вскоре отдать в объятия возмездия.

В ожидании я мерила шагами подворотню, пораженная догадкой. Кадар околдовывал каждую из своих жертв! Они добровольно шли за ним на смерть! Но зачем ему эти девушки? Что он творил с их телами? Почему они иссыхали? И что за бесовщина творится у меня под носом?!

Похоже, мне не осталось ничего иного, кроме как наступить на горло собственной гордости и наведаться в самое сердце Нечистого леса.

– Парень истощен. Он не придет в себя еще долго. Будить его бесполезно, – наконец изрек Гаян и переложил ладонь на плечо перебежчика, накрыв ею кровоточащую рану.

Я кивнула. Что ж, не сдохнет раньше времени – уже хорошо. Он мне еще понадобится. Однажды я проявила сострадание к этой твари. Больше такой ошибки не совершу.

Когда целитель закончил с перебежчиком, я велела Ансару – правой руке Беркута – взять на руки дочь советника и следовать за нами. Михель воспринял мою идею сопровождать Гаяна безрадостно, но без охраны не отпустил, отрядив следом пятерых солдат. Сам же, окинув брезгливым взглядом тушку мирейца, велел двум ведьмакам, владеющим воздухом, доставить того в поместье.

Послушный поток воздуха, усиленный двойной мощью, оторвал ублюдка от земли, будто перышко. Мы оставили Беркута, раздающего отрывистые приказы, позади и направились к дому целителя. Наша странная процессия вызывала гримасы ужаса у редких встречных прохожих. Благо, испуганные убийством горожане разбежались по домам. Завтра же объявлю комендантский час!

Дом Гаяна расположился неподалеку – буквально через пару кварталов. Ансар мужественно тащил пухлую девичью тушку, но не жаловался. Она так и не пришла в себя, что очень волновало целителя. И меня тоже. Только бы не умерла…

К дому лекаря примыкала небольшая аптечная лавка со снадобьями, самолично сваренными Гаяном и пропитанными его магией. В городе жил всего один целитель, поэтому днем у его аптеки по обыкновению выстраивалась очередь. Чудесные снадобья неизменно хорошо помогали, отчего горожане считали Гаяна кем-то приближенным к самому Творцу.

Целитель отпер массивную деревянную дверь и посторонился, пропуская нас вперед. В просторном холле горело шесть масляных ламп, отчего тот казался уютным и… домашним. Супруга Гаяна славилась своей любовью к рисованию, поэтому на каждой стене красовалось по написанной ею картине в дорогих резных рамах.

Взяв с небольшого столика горящую лампу, целитель провел нас в правое крыло дома, где расположились палаты. Некоторых больных он оставлял под наблюдением, выделяя им небольшие комнатки. В основном Гаян принимал в своем кабинете. Ко мне же он приходил лично.

Целитель толкнул ближайшую дверь и пропустил нас внутрь скромной палаты с выкрашенными в песочный цвет стенами и небольшим окошком, занавешенным белой шторкой. У стены ютилась старенькая деревянная кровать, застеленная хлопковой простыней, уже заметно посеревшей от времени и стирок. На маленькую подушку была надета того же невнятного цвета наволочка. Ансар аккуратно сгрузил свою ношу на кровать и вышел за дверь. Я застыла у окна, наблюдая, как Гаян вычерчивает понятные лишь ему одному узоры над телом дочери советника.

– Невинна, – наконец изрек он. – Очередная невинная, здоровая и полная сил девушка. Думаю, вы были правы насчет неизвестного обряда. Если убийца околдовывает своих жертв, я готов дать голову на отсечение, что он выбирает их неслучайно и преследует свои цели.

– О целях убийцы мы узнаем от того, кого нашли в подворотне, – процедила я.

– Вы уверены в виновности этого юноши, наместница?

– Уверена. На несколько мгновений девушка пришла в себя и узнала его. Ублюдку придется рассказать все, что знает. Я своими руками вырву из него признание.

Мои слова походили на рык разозленного зверя, отчего целитель с сомнением нахмурился, но перечить не решился.

– В таком случае вам удастся поспать, Амаль Кахир, – пробормотал он. – Юноша не проснется раньше завтрашнего утра. Магия слишком истощила его тело.

– Этот сон станет последним в его жизни.

Нескладное худощавое тело, пожираемое моим пламенем, извивалось в диком предсмертном танце. Он хрипел, уже не в силах кричать. Последние мгновения жизни насильника наполнили страдание и боль. Я смотрела и смотрела, не отводя взгляда. Зверь, осмелившийся надругаться над девчонкой-подростком и получивший от нее смертельный отпор. Тело замерло в нелепой искореженной позе, и жизнь покинула юношу навечно. Меня вновь стошнило…

Я села в кровати, хрипло дыша, и провела дрожащей рукой по потному лбу. Снова этот кошмар! Творец, как же я устала! Этих снов не было так давно! Почему опять?!

Я осушила два стакана воды и задумчиво засмотрелась на деревья, которые совсем скоро неумолимо пожелтеют. Солнце уже взошло, поцеловав их верхушки золотистым светом. Массивные настенные часы показывали семь утра. Выходит, я уснула целых четыре часа назад. Надо же, сон сморил меня надолго, несмотря на злость, клокотавшую в груди, будто варево в котле. И злость эта отозвалась ужасом и болью, пережитыми в тринадцать лет. Личная преисподняя, подстерегавшая ночами долгие годы.

В комнате все еще витал запах мирры и лаванды. Перед сном я зажгла огарок свечи под блюдцем с водой, куда добавила несколько капель эфирных масел, знания о которых в далеком детстве получила от матери. Своим ароматом они убаюкали меня, но не спасли от кошмаров.

Пора спуститься к пленнику. Хотелось верить, что подонок уже очнулся. Недолго думая, я нацепила черную рубаху и того же цвета шаровары, по обыкновению заправив их в сапоги. Уверена, сегодня их подошва не раз приземлится на лицо мирейца! Волосы, чтоб не мешали, заплела в косу и закрутила в пучок на затылке. Покрасневшие руки я прятать под перчатками не стала. Перебежчик расскажет все, иначе познает на вкус мое колдовское пламя.

Я спустилась в холл, стены которого украшали талантливо нарисованные пейзажи Нарама, и поспешила к неприметной двери. Она стерегла вход в подвал. Четыре года назад нам пришлось немного его перестроить. И виной тому банда разбойников, орудовавшая на подъездных путях Вароссы. Доверить их допросы солдатам империи значило упустить с трудом пойманных душегубов, ведь комендант оказался в сговоре с главарем кровавой банды. Жадный боров получал от нового друга неплохое жалованье золотыми легерами и драгоценностями, которые послужили прекрасным грузом для его необъятной шеи.