— Я бы тут остался, — мечтательно выдохнул Шалигай. — Конечно, это не та деревенька, но тоже ничего.

Заметив лодку, детвора с визгом бросилась в сторону деревни, а в дверях сарайчика появился смуглый селянин в портах и замызганном фартуке. Лодка ткнулась в берег, зацепиться на котором было не за что, так что один из хиланцев вытащил на полотно дороги каменный якорь.

— Странно, — заметил Кай. — Лодки, сарайчик. После того шторма, что мы пережили, здесь все должно было разметать. Я иду в деревню, судя по словам отца Вианы, тут народ мирный, всего-то десятка три жителей. Расспрошу и вернусь, там и решим, что делать дальше. Тарп, твои ребята пусть смотрят за лодкой.

— Шалигай тоже мой? — поинтересовался Тарп.

— Ну не мой уж точно, — усмехнулся Кай. — Хотя теперь, Тарп, все вы мои. А я ваш. Эша, бери Усануву и Тешу, дойдите до коптильни. Вот монеты, закупись рыбкой в дорогу.

— Это дело! — обрадовался старик.

— Илалиджа, Арма, — впервые Кай не посмотрел на нее, — со мной. Надо приглядеться. Что-то не слишком нравится мне эта деревня.

Лес стоял плотной стеной в полулиге от деревни. На расстоянии нельзя было рассмотреть отдельные деревья, отчего зеленая масса казалась крайним пределом, крепостью, тем более что ни кустов, ни рощиц, ни даже отдельных деревьев до кромки леса не наблюдалось. И дорога, минуя крайние избы, уходила во тьму чащи, словно ныряла в омут, ускользала в черный провал. И из него, и от всего леса явственно тянуло опасностью.

— Однако, — поежилась Илалиджа, — я бы предпочла степь.

— Мы идем по дороге, — ответил ей Кай. — Если хочешь, нас ведут. Выбора нет.

— Как скот на бойню? — спросила Арма.

— Как скот на бойню, — согласился Кай. — Его, правда, пытаются убить по дороге, но все-таки ведут. Вопрос в том, что мы не скот. Надеюсь, что в какой-то момент забойщики будут весьма удивлены.

— Я бы на их месте уже начала удивляться, — заметила Илалиджа.

За домами курчавились огороды, перед плетнями в придорожной пыли похрюкивали полудикие свиньи, детишки, убежавшие от моря, и тут затеяли догонялки, у колодца бабы в длинных, подоткнутых платьях мочили в кадушках белье. Увидев путников, они застыли, но не двинулись с места и, казалось, даже не моргнули, когда Кай поклонился им с пожеланием здравствовать.

— Странно, — заметила Илалиджа. — Я, конечно, не знаток людских порядков, но на этих огородах ничего не растет.

— То есть? — не понял Кай, приглядываясь к курчавящимся зеленью грядам.

— Это не овощи, а такая же трава, как и на любом лугу, — пожала плечами Илалиджа. — О Пустота, я уже начала и плечами пожимать, как тот же Эша. Так скоро вовсе человеком стану.

— Не самый плохой жребий, — заметил Кай.

— Женщины, — проговорила Арма. — Они не только не ответили тебе, Кай. Они и друг с другом не разговаривают.

— И что? — не поняла Илалиджа.

— Это еще необычнее, чем сорняки в огородах, — сказала Арма.

— А вот и староста, — отметил Кай кривоногого босого мужика, что шел по пыльному проселку навстречу троице.

— Ты по животу определил или по походке? — поинтересовалась Илалиджа.

— У него бирка старосты на груди, — объяснил Кай. — Да и отец Вианы его описал.

Староста остановился в пяти шагах от незнакомцев и, сдвинув брови, начал неторопливо их осматривать. Сначала он ощупал взглядом Арму, потом, слегка приподняв брови, Илалиджу, не замедлившую растянуть губы в улыбке и показать деревенскому главе немалые клыки, затем занялся осмотром зеленоглазого. В свою очередь и Арма уделила ему некоторое внимание, но справилась за секунду. Смотреть было особенно не на что. Мужичок был среднего роста и средних лет. Из одежды на нем были только залатанные на коленях порты и рубаха на шнуровке, застиранная до ветхости. На рубахе, поверх сальных пятен, лежала спущенная от толстой шеи на засаленном кожаном шнурке деревянная бирка, на которой были выжжены какие-то руны. Растрепанные волосы, брови и борода подсказали бы любому заезжему наблюдателю, что никакого уважения к этому самому наблюдателю, а равно и к собственной должности глава заброшенной деревни не испытывает. Впрочем, заговорил он вполне уважительно, хотя и запинался на каждом слове, словно выуживал его из глубин памяти:

— Откуда будете, как добрались, за каким морским демоном вас принесло?

Кай поклонился старосте и развел руками:

— Будем издалека, добрались на данной нам в прибрежной деревне лодке, о морских демонах ничего не слышали, а здесь потому, что хотим встречи с двумя старушками. Одну зовут Мури, другую Суваис.

— Не больше и не меньше, — моргнул водянистыми глазами староста, обозначив сходство с копающимся у его ног в грязи кабаном.

— Ну, — добавил Кай, — раз уж разговор завязался, то как раз теперь мой человек выторговывает копченую рыбу у твоего коптильщика на берегу. Хотелось бы к тому же пополнить запас пресной воды да узнать у тебя, насколько велик остров и куда ведет эта дорога, если выходит она из моря?

— Много рыбы будете брать? — безразлично спросил староста.

— На дюжину человек на долгий путь, — ответил Кай.

— А товар какой на мену есть? — вновь не выказал интереса староста.

— Товара нет, — ответил Кай. — А вот монета имеется. Серебро устроит?

— Устроит, — проговорил староста. — И вода будет, и без оплаты, кто ж оплату за воду берет? А дорога-то из моря выходит и в море уходит. Лес пересекает и точно так же в глубину заныривает. Вот такая несуразность у нас наблюдается. Только мы о том не гадаем. Мало ли что могло тут быть, когда моря не было?

— А его не было? — уточнил Кай.

— Не было, выходит, раз уж дорога по его дну идет, — начал монотонное бормотание староста. — Да вы голову-то не забивайте. Мысль должна выход иметь, иначе голова томится, затылок ломит. А какой с той дороги выход? Никакого. Пускай чужой печалью чужие печалятся. А старухи у нас есть такие. Редко мы с ними видимся, но не забываем. Они в середине острова живут. Как раз десяток лиг по дороге. А потом еще десяток, и край острова. Я дам провожатых. За небольшую монету дам.

— Зачем же нам провожатые, если дорога и так прямо к старухам ведет? — не понял Кай.

— Лес у нас особенный, — бубнил староста. — Нельзя в него заходить. Вовсе нельзя, а если нужда по дороге гонит, то нужно правила знать. Никак нельзя без провожатых. А зачем вам старухи понадобились-то?

— Хотим узнать у них, куда эта дорога ведет, — сказал Кай. — Шли по ней до той деревни, что на берегу моря в двух днях от тебя. Добрались до твоей деревни. Пройдем по ней через твой остров, сядем на нашу лодку и дальше поплывем, если уж она снова в море уходит. Как думаешь, скажут нам что-нибудь твои старухи?

— Откуда мне знать, — вдруг потемнел, посерел лицом староста. — Я с ними разговоры не разговаривал. Вот прадед мой однажды перекинулся словом, да и помер. Мне-то зачем?

— Однако дорогу к ним знаешь и провожатых даешь? — не понял Кай.

— Пройдешь мимо молча, и не заметишь их, — наклонил голову, загундосил староста, — а заговоришь, беду накликаешь. Мы им рыбу носим. Взамен мед получаем. Но не говорим ничего. Нельзя со старухами говорить. Беда может случиться.

— Тебе-то чего бояться? — удивился Кай. — Отпущу я твоих провожатых. Не стану заговаривать со старухами до их отхода. А беда беде рознь. Вот нас всю прошлую ночь шторм трепал, а над твоей деревней, вижу, даже ветерок не пролетал, проползал если только.

— Не было прошлой ночью шторма, — ответил староста.

— А что же тогда было? — не понял Кай.

— Погиб кто на судне вашем или как? — спросил староста.

— Погиб, — кивнул Кай. — Гребец один погиб. И еще кое-кто.

— В лодке или за бортом?

— В лодке.

— Хозяйка моря за ним приходила, — ответил староста, не поднимая головы. — Если кто в лодке погиб, значит, за ним приходила. А может быть, и не за ним. Но если перепутала что, то еще придет. А вот если человек из лодки выпал, то не она к нему приходила, а он к ней ушел.