— Зачем тебе нужна главная колдунья? — поинтересовалась Каттими, зардевшись от похвалы. — Ты за этим отправился в Туварсу?

— Я уже говорил. — Кай встряхнул за плечо старика и, когда тот забормотал что-то и принялся тереть глаза, шагнул к выходу. — Надо посетить всю дюжину.

— Всю дюжину? — не поняла Каттими, выходя вслед за Каем на улицу.

Кай прикрыл за собой тяжелую дверь, оглянулся. Узкая туварсинская улочка была залита лучами солнца, словно и не надвигалась на весь остальной Текан суровая зима. Мимо процокал пузатый ослик, запряженный в тележку, едва заметную под перетянутой веревками горой тюков с коконами шелкопряда. Тут же брел водонос с мехами, наполненными явно не водой.

Открылись кое-какие лавки, даже мальчишки прыгали у соседнего дома, подбрасывая камешки. Туварса вновь казалась той самой, к которой Кай привык с детства: жаркой, слегка хмельной, пряной и вальяжной.

— Я говорю об Асве, Харе, Агнисе, Кикле, Неку, Хиссе, Паркуи, Сакува, Кессар, Сурне, Эшар и Паттаре.

— Подожди! — наморщила лоб Каттими. — Ну я уже поняла, что рассказ Сая в Кете не был шуткой. И даже поверила, что ты говорил с Киклой. Кроме того, я была весьма впечатлена трюком того рыжего на пароме. И магией того, кого он обозвал Ваштаем. Но дюжина! Ты думаешь их всех отыскать? А если они уже мертвы?

— Может случиться и так, — кивнул Кай. — Кикла сказала мне, что я должен посетить всех. Мы в Туварсе. Возможно, что эта Алпа — и есть та самая Сурна.

— Подожди, — Каттими заволновалась, потерла виски, захлопала глазами, — но ведь, если я помню, ты уже встретил кое-кого? И Паттара, и Киклу, и Агниса. Да и о Кессар ты что-то упоминал. Ведь они все мертвы? И если Сурна — это Алпа, получается, что ты хочешь и ее смерти?

— Я не хочу ничьей смерти, — произнес Кай. — Уж, по крайней мере, смерти незнакомых мне людей. Но я должен увидеть каждого.

— Все, кого ты увидел из них в последние дни, мертвы, — напомнила Каттими.

— Но я не убивал их, — отрезал Кай.

— Ты играешь в игру, правил которой не знаешь, — сказала девчонка.

— У меня нет выбора, — ответил Кай. — Пошли. По той стороне улицы каждая вторая лавка торгует амулетами и оберегами. Поищем что-нибудь столь же полезное, как и твой предзимний хмель. Заодно и разузнаем что-нибудь.

Ничего нового разузнать не удалось. Уже к полудню, когда животы стали настойчиво напоминать путникам о собственной пустоте, Кай и Каттими убедились, что, если Туварса и служила укрытием для колдунов и шарлатанов со всего Текана, она явна отдавала предпочтение последним. Вместо амулетов в чашах и корзинах хранились разноцветные камни, пучки перьев, раскрашенные кости и прочая дребедень. Каттими, правда, выбрала моток тонкой конопляной веревки, да и то лишь как основу для будущего заклинания. Веревка, по ее словам, была снята мотком прямо со станка и за последним вымачиванием рука рабочего ее не касалась, значит, ее можно было заговорить и укрыть ею рукоять меча.

— А ты умеешь заговаривать веревку? — с сомнением похлопал по полотняному мешочку с покупкой Кай и по лицу Каттими понял, что умеет ли она столь непростое дело, девчонке самой придется узнать в самое ближайшее время.

Выйдя из последней лавки, хозяин которой так и не смог толком сказать, есть ли в Туварсе настоящие колдуны, кроме всем известной Алпы, и кто в таком случае несет службу с охранниками на воротах, Кай повлек Каттими к расположенной под залатанным холщовым навесом харчевне, в которой, судя по количеству посетителей и дивному запаху, чудесно запекали на углях мелкую морскую рыбешку. Пузатый туварсинец в красочном жилете принес угощение на деревянной доске, в которой, как и в ламенском трактире, были высверлены углубления для разнообразных приправ, а сверх того блюдце с горячими хлебцами, которые служили в Туварсе всеми возможными столовыми приборами. Впрочем, рыба особых приборов не требовала, поскольку была приготовлена так, что легко отделялась и от костей, и от кожи, стоило коснуться ее пальцами.

— Вот это — настоящее колдовство! — удовлетворенно вымолвил Кай, вытирая пальцы о поданную тряпицу. — Рыба исчезает, стоит протянуть к ней руку. Язык едва успевает ощутить ее дивный вкус. Если бы не тяжесть в животе, я бы заказывал ее и заказывал.

— Разве это тяжесть? — расплылся от похвалы хозяин харчевни. — Это легкость! Даже старики со слабыми желудками приходят откушать моей рыбки, потому как от нее одна польза. И никакого колдовства. Тридцать лет на одном месте — и весь секрет. За колдовством тебе, зеленоглазый, надо двигать на улицу Белых колонн. Увидишь замок урая, поворачивай налево. Напротив замка имеется каменный мост. Он перекинут через ущелье, в котором разбивается о морские камни Туварсинка. Так вот на этой стороне в самом большом доме живет Алпа. Говорят, она первый мастер по колдовству.

— Так что же, — не понял Кай, — она единственная колдунья на всю Туварсу? А кто же приглядывает за воротами?

— А кто только не приглядывает, — махнул рукой толстяк. — И ее ученики, и другие колдуны. — Он понизил голос и наклонился пониже. — Сейчас вроде прятаться нет причины, но те, кто поумней, все равно не размахивают горшками со снадобьями и посохами не стучат. Да и не так много у нас колдунов. Если только человек пять, среди которых главная сама Алпа, да еще пятеро полуколдунов, что променяли выпавший им жребий на пьянство, да, может быть, еще три ведьмы, из которых две выживших из ума бабки-повитухи, да еще одна мерзкая баба, что только и может, что кровь пускать пиявками да раны дорожной травой прикрывать. Ну это уж и не колдовство никакое, а ерунда. Если бы я знал, в какой воде ту траву вымачивать, так и у меня бы отбою от болезных не было.

— Как ее зовут? — спросила Каттими.

— Кого? — не понял хозяин харчевни. — Алпу? Так и зовут. Алпа. Нет, она, говорят, любят, когда на коленях ползают и величают ее благодетельницей, но так-то Алпа — она и есть Алпа. Мать ее была колдуньей, и мать ее матери была колдуньей. Правда, в былые времена помалкивали они о своем ремесле, да и живы были лишь потому, что сам урай считал важным держать при себе предсказательницу.

— Да я не про Алпу, — поморщилась Каттими. — Как зовут ту мерзкую травницу?

— Перой ее кличут, — скорчил в ответ гримасу толстяк. — Но к ней, только если болит чего, я вот как-то потянул ногу, так она моментом боль сняла.

— И чего ж ты ее ругаешь? — удивилась Каттими.

— А чего ж мне ее хвалить? — не понял толстяк. — Я вот цену беру, а что даю взамен — рыбку! Во рту тает! А она? Да, боль снимает, лечит даже, но так и цену берет в десять раз выше! А что дает взамен? Ничего.

— Здоровье, — с укоризной покачала головой Каттими. — Здоровье она тебе дает!

— Вот мое здоровье! — недовольно буркнул толстяк, забирая у Кая медяки и хлопая себя по животу.

— Значит, — охотник поднялся, — эта самая Алпа — потомственная предсказательница?

— Хочешь узнать будущее? — усмехнулась Каттими.

— Хотя бы на минуту вперед не помешало бы, — заметил Кай и вдруг почувствовал то же самое, что и у трактира в Кривых Соснах. Тень, быструю тень, которая сейчас, сию секунду, в это самое мгновение должна была пронзить горло Каттими, войти в смуглую юную кожу чуть повыше ключицы и разорвать все нити, связывающие девчонку с испуганным южным городом, с полотняной харчевней, с ним — с Каем — и с самой жизнью. Он поднял деревяшку мгновенно, и капли соуса, рыба, туварсинские хлебцы еще только летели, чтобы упасть на стол, а короткая стальная стрела уже гудела, пронзив дубовую плашку и выйдя с другой ее стороны на ладонь.

— Ой! — только и выдохнула побледневшая Каттими, упала на скамью, схватилась за то самое место, куда должна была войти стрела.

Завизжали, заохали посетители, раскатил по всей площади зычную ругань толстяк, а Кай уже стоял под открытым небом и цедил взглядом редких прохожих и окна. Безжизненные окна в трехэтажном особняке напротив, которые зияли пустотой.