— Кто он? — спросил Квен. — Правитель Пустоты?

— Что ты! — замахал ручками Тепу. — У Пустоты нет правителя. Пустота всеобъемлюща и вездесуща. Она сама правит собой и нами. Но ей требуются слуги. Я думаю, что Тамаш — это один из ее слуг. Может быть, главный над ними. Или один из главных. Что удивительного в том, что она послала его к нам? А разве иша, когда становится правителем Текана и клянется следовать законам Пустоты, сам себя не называет ее слугой?

— Я не иша, — вздохнул Квен. — И уж точно ничем не могу тебя порадовать. Кир Харти пока не найден. Ловчие идут по его следу, но он пока не найден.

— Знаю, — закивал Тепу. — Нет у меня никаких известий об этом последнем из клана Зрячих, но я бы по твоему лицу, досточтимый воитель, догадался бы, что этот Сакува отловлен.

— А если он погибнет? — сузил взгляд Квен. — Если последний из Сакува погибнет где-нибудь на дороге? Если его загрызет дикий зверь? Или ему перережут горло в каком-нибудь трактире? Тогда Пустота узнает об этом? Узнает ли она о том, о чем не узнаем даже мы сами?

— Понятно-понятно, — залопотал Тепу. — Сложный вопрос, очень сложный вопрос. Ты ведь спрашиваешь о Пагубе, так? Мол, кто-то придавит этого гаденыша где-то под кустом, прикопает его, мы о том не узнаем и не сможем отнести на хранение в Храм Пустоты нужную пару ушей. И что же получится? На Салпу накатит Пагуба, а причины-то для нее и нет! Не так ли?

— Примерно так, — хмыкнул Квен. — Предположим, что ты доложишь своему Тамашу, что Кир убит. Поверит ли он тебе? Я так понимаю, что десять лет назад он поверил?

— Десять лет назад он поверил не мне и не моему предшественнику, — зачесался Тепу. — Просто равновесие восстановилось. Улеглось все вроде. Уж не знаю как. А теперь равновесие нарушилось. Да, дорогой Квен, этот щит — как та крупинка, что одну чашу весов опускает, а другую поднимает.

— Знать бы еще, что бросить на другую чашу, чтобы восстановить это самое равновесие, — пробормотал Квен.

— Не надо бросать, — захихикал Тепу. — Снять надо. Кира этого и снять.

— А если его снимут без нашего ведома? — сложил руки на груди Квен. — Все-таки ответь мне, смотритель. Может ли случиться Пагуба без причины?

— Ничего не бывает без причины, — замотал головой, под которой на первый взгляд вовсе не было шеи, Тепу. — Вот возьми доносы. Все ли они правдивы? Нет! Они все или почти все выдумка! Тогда получается, что нельзя верить доносам? Нет! Им нужно верить, ведь иначе получится, что и дробилка молотит зазря! Ну вот посмотри. Пишет кто-то донос, что его сосед колдует. Или что соседка раскидывает камни перед домом, кружится, вытанцовывает что-то. Опять же, к примеру, доносит, что такой-то и такой-то оружейник отошел от канона, поменял что-то в священном устройстве ружья, решил что-то улучшить.

— Ну насчет оружейников ты зря, — нахмурился Квен. — Их можно счесть по пальцам двух рук, даже вместе с теми, кто изготавливает порох, и ни один их шаг не производится без внимания смотрителя. К каждому приставлен балахонник, что обмеряет каждую часть нового ружья, следит за порядком действий, даже за тем, во что одет мастер!

— Ну я бы не был столь беспечен, — рассмеялся Тепу. — Да, оружейников пока что в моей дробилке не было, хотя мне и хотелось распять на помосте у Храма Пустоты некоторых из них. Уж больно горды и заносчивы. Растянуть веревками крест-накрест нога-рука, нога-рука. Прихватив за запястья и за лодыжки, притянув голову ременной петлей, чтобы не расколотил сам себе затылок, а потом уже молоточком, молоточком, молоточком. Медленно пройтись по пальчикам, по ладошкам, по голеням, — и так до груди, до паха, пока в месиво не превратится. А там уже, как водится, угольков на брюшко, да лекарским дымком в ноздри, чтобы не отправился в Пустоту раньше времени. Чтобы лежал, все чувствовал и вдыхал запах жаркого, которое из него самого и готовится. А?

Тепу захихикал, переплетая толстые пальчики, но Квен ничего ему не сказал в ответ. То, чем время от времени занимались храмовники, его не радовало. Другой вопрос, что с чернью иначе нельзя. Хотя можно ведь было обойтись плетьми? И плетьми можно засечь человека до смерти.

— Ну ладно, — махнул ручкой Тепу. — С оружейниками в другой раз. А вот с теми, кто колдовством занимается, по-другому нельзя. Только на помост, только на помост. Так вот я о доносах. Конечно, большая часть из них вранье. И ты, досточтимый Квен, сам об этом знаешь. И наше следствие — тоже вранье. Когда тебе отстукивают молотком пальцы, признаешь все, что угодно. Но дело-то не в том. Кровь и муки — суть пища Пустоты, влага для бездны. Мало крови и мало мук — и вот она, Пустота, сама приходит за своей пищей. И начинается Пагуба. Так что лучше распять сотню невиновных, чем упустить одного виновного. Или ты думаешь, что поимка Кира спасет Текан от Пагубы? Может быть, но вряд ли надолго. Пагуба, кроме всего прочего, как дождь после засухи.

— Кровавый дождь, — заметил Квен. — Скорее уж как пожар.

— Или как пожар, — согласился Тепу. — Как очистительный пожар. Как пожар, который выжигает поле, заросшее сорняком. Пепел удобрит почву, и урожай на этом поле будет в разы лучше, чем прежде. Так вот ты, Квен, сейчас ищешь на этом поле очень вредоносный сорняк. А найдешь ли ты его, или нет, все едино, прочие-то сорняки разрослись так, что и не совладать. Ну отодвинем мы Пагубу на год-другой, и что с того?

— В Харкисе мы отодвинули ее на десять лет, — заметил Квен. — И если эти десять лет Пустота не была обеспокоена тем, что Кир Харти выжил, может быть, даже не знала об этом, говорит о том, что она знает не все?

— Хороший вопрос, хороший, — засмеялся Тепу. — Многие из тех, кто задавал его даже сам себе, закончили свои дни на моем помосте. А многие и закончат еще. Но вернемся к лживым доносам, вернемся к Киру Харти. Что, кроме всего прочего, значит казнь на помосте? Урок подданным иши, наставление, наказ. Разве оттого, что будет распят невиновный, урок перестанет быть уроком? Нет. Крики невинного еще сильнее действуют на разум и чувства детей Пустоты. Тогда спросим о Кире Харти. Как известно, десять лет мы считали, что Сакува уничтожены все.

— Именно так, — кивнул Квен. — Выходит, что священная Пустота была того же мнения?

— У Пустоты нет мнения, — зажмурился Тепу. — Пустота — суть всего. Какое мнение может быть у сути? Не представляй себе благородную бесконечность Пустоты, сотворительницу и благодетельницу Салпы в виде кого-то, кто может иметь мнение, привычки, кто может ошибаться. Пустота как ураган, который направляется волею, но не волею личностною, не волею существа, а волею сущности, понять которую нам не дано. Десять лет назад Пустота дала нам знать, что клан Сакува должен быть уничтожен. Мы его уничтожили, и Пустота была удовлетворена нашими действиями, поскольку ее удовлетворенность питается нашей уверенностью. Теперь этой уверенности нет. Таким образом, покуда мы не будем уверены, что Кир Харти уничтожен, не будет и удовлетворенности Пустоты. Даже если тот же Тамаш лично увидит смерть Кира Харти. Пустоте нужны мы, а не ее враги.

— Именно так? — переспросил Квен.

— Именно так, — кивнул Тепу.

— А также пища, которую ей поставляют доблестные храмовники? — Квен медленно поднялся, скривил губы в усмешке. — «Пустоте нужны мы, а не ее враги». Значит, у Пустоты все-таки могут быть и враги? А знаешь ли, почтенный Тепу, что сказал однажды мне мой отец? Когда я еще был мальчишкой, я пришел к нему и пожаловался, что в школе ловчих есть один пригретый ишей бродяжка, имя которому Эпп, который не дает мне прохода. Он всегда старается показать свою силу, он во всем хочет быть первым, он не сносит обиды, он лезет в драку с любым, даже с теми, кто сильнее его, кто знатнее его, с теми, даже туфли которых он недостоин целовать. И что же он мне ответил? «По собственным врагам оценивай самого себя. Если этот Эпп и в самом деле бродяга, который не заслуживает внимания, но ты числишь себя его врагом, тогда и ты ничем не лучше Эппа. Но если он будущий неустрашимый воин, тогда ты — его достойный противник. Подумай об этом, сын».