– Мои солдаты рыщут по Мореславу. Рано или поздно они отыщут беглянок. Мы проведем обряд. Я выполню все, что обещала, – пробормотала я, насилу сдержав себя от грубости. Что значила дочь для того, кто жил ради величия Нарама? Что-то значила, пока была полезна…

– Грядет война, и мы должны привлечь на свою сторону как можно больше союзников. Колдуны Миреи станут нам хорошим подспорьем, пока народ Нарама раскачается и вернет себе дух свободы.

– Каков ваш план после освобождения Аждархи? – осторожно спросила я.

– Уничтожить рудники, сжечь главный корпус навиров в Белоярове, да и не мешало бы сровнять с землей половину этого бесового города. Он – рассадник бед всей империи. И пока столица будет зализывать раны, мы приступим к отделению. Тут-то и понадобится обещанная помощь шаха Нашада.

– Как именно вы планируете удержать контроль над двумя провинциями?

– Когда придет время, узнаешь, – заговорщически увильнул Мансур, отчего в груди заворочалось дурное предчувствие. Я слишком ненадежна, чтобы рассказывать о планах. – Сейчас твоя задача: закончить то, что начала, и не попасться Первой страже.

– Неужели даже вы не смогли бы вытащить меня из их казематов? – прищурилась я, внимательно наблюдая за лицом Мансура. Оно осталось совершенно равнодушным.

– Боюсь, ты не до конца понимаешь, чем грозит стычка с Первой стражей, если вступить в нее без силы вроде Аждархи. Я не хочу жертвовать своими людьми понапрасну. Каждый из них полезен и важен. Поэтому я прошу тебя быть осторожной.

– Вокруг меня полно Беркутов. Я не дамся Первой страже просто так.

И пусть мой голос звучал уверенно, я была готова упасть на колени и выть раненым зверем в молитвах Творцу. Любое упоминание о Первой страже отрывало от души кровавый ошметок, оставляя пульсирующую рану. Что делали с Амиром этой ночью? И что сделают потом?

– Я отправлю с тобой в Адрам надежного человека. Он станет твоей тенью и в случае чего поможет ускользнуть.

– Вы говорите об Эрдэнэ?

– Нет, мин киен. Кажется, Эрдэнэ позабыл, кому служит. Полудемонам чужды нежные чувства, но он почему-то непозволительно сильно привязался к тебе.

Я сглотнула, предчувствуя решение Мансура, которое мне не понравится.

– Ты отправишься в Адрам с кадаром. Есть у меня на примете один молодой человек, который с удовольствием променяет сырую пещеру на теплое имение воеводы.

Совсем не понравится…

– Разве вы не бережете кадаров как зеницу ока? – не сдержалась я.

Ногти иглами впились в кожу ладоней и наверняка оставили там кровавые лунки. Мансур отправит со мной соглядатая! Шурым![18] Как бы я ни строила из себя виноватую глупышку, он не клюнет.

– Благо, я отправляю вас не в казематы Первой стражи, а в Адрам. Если вдруг запахнет жареным, он попросту перенесет тебя подальше, и дело с концом. От этого беспокойного парня толку немного, но такая работенка точно придется ему по вкусу. Впервые вижу кадара, которому не сидится в горах. Слыхал, он захаживал даже в трактир к Эрдэнэ.

Я на миг задержала дыхание, но продолжила виновато глядеть на собственные руки, только бы не выдать напряжения. Готова поспорить, что молодым кадаром окажется не кто иной, как Илмар – тот самый должник Эрдэнэ, который помог нам поквитаться с наместником Вароссы. Та кровавая ночь научила меня, что у каждого действия есть последствия. И Айдан, едва не убивший Иглу в отместку за дружка, помог усвоить урок.

– Вы позволите Игле вернуться со мной?

Мансур помолчал, испытующе глядя на меня и размышляя. На его лице читался отрицательный ответ… Нет, без Иглы мне нельзя! Не сейчас!

– Прошу вас, отец. Она – моя верная тень. Вы же знаете, что ее дар незаменим для меня в городе, полном врагов.

– Она ослушалась меня.

– Игла пошла на это, потому что не могла отпустить меня одну. Я шантажировала ее, убеждала, что вы не простите, если она не сумеет уберечь меня. Вы же знаете Иглу. Больше всего на свете она боится разочаровать своего учителя.

Я замолчала и вновь потупилась. Как и все одержимые властью, Мансур должен быть безоружен против лести. Он попадется. Прошу, Творец, пусть он попадется!

– Сначала я поговорю с ней сам. Игла и вправду разочаровала меня своим безрассудством, – наконец ответил Мансур. – Если она решит, что хочет и дальше оберегать тебя после всего, во что ты ее втянула, так уж и быть, я противиться не стану.

Я почтительно склонила голову и впилась ногтями еще глубже. Когда же закончится эта бесконечная пытка?

– Благодарю, отец. Я могу идти? Хочу успокоить Мауру.

Мансур вновь окинул меня долгим взглядом и кивнул. Я, с трудом не выдавая радости, направилась к вышибленной двери. Стоило занести ногу, чтобы сделать шаг за порог, как меня настиг его печальный голос:

– Надеюсь, в следующий раз ты назовешь меня отцом, потому что захочешь сама, а не затем, чтобы загладить вину.

Я ничего не ответила и прикрыла за собой дверь. В коленях поселилась мелкая дрожь, соображать выходило с трудом. Будь моя воля, я бы заползла на твердую узкую кровать в своей коморке и дала волю слезам. Они царапали глотку, сжимали ее железным ошейником и не давали покоя. Даже манящая сила, что исходила от древнего трона, не вызывала желания коснуться его.

– Амаль, хвала Творцу! – Возглас Мауры эхом отозвался от известняковых стен тронного зала. Я мысленно застонала и уже не сумела вернуть на лицо маску вины.

Мать порывисто обняла меня и прижала к себе так сильно, как никогда прежде. Сколько же времени она мерила шагами тронный зал, не решаясь прервать наш с Мансуром разговор по душам? Сейчас же Маура тихонько плакала, лихорадочно гладила меня по волосам и непрестанно шептала лишь одно слово: «Жива».

На несколько мгновений я позволила себе забыть о кадаре, с которым водил дружбу не только Арлан, но и Мансур, о роли Мауры в этом талантливом спектакле, о байках про любящего отца. Я попросту зарылась носом в волосы матери, пахнущие травами, и тихонько всхлипнула. Нет, Амаль, ты должна крепиться! Никто не должен видеть твою слабость!

Маура отстранилась и утерла с моей щеки слезу, соскользнувшую так внезапно, что я не успела даже почувствовать ее холода на горячей коже.

– Пойдем ко мне, милая. Я напою тебя успокаивающим отваром, а потом ты поспишь.

– Только не теми каплями, которые давал мне Мансур, – выдавила я.

– Нет, что ты! Это просто чай с мелиссой и мятой.

По дороге к своей комнате Маура продолжала ворковать о том, какой вкусный травяной сбор собрала этим летом в Нечистом лесу. Она бормотала, что Айдан получил по заслугам, а я невольно размышляла, кто же рассказал ей о его смерти?

– Я осмотрела Иглу, – сказала Маура, когда созданный ею огонь вскипятил воду в глиняном горшочке.

Она проворно залила сухие травы кипятком, а я вдруг ощутила, как вместе с паром по комнате плывет мой страх.

– Как она?

– Жить будет, хоть и отдала непозволительно много сил. Ее запястья! Это просто кровавое месиво! Я бы заживо содрала кожу с Айдана, если бы он был жив!

– Откуда ты знаешь о его смерти? – выдавила я.

– Мне рассказала Игла, – Маура устало опустилась на лавку и пронзила меня внимательным взглядом медово-карих глаз. Глаз, которые всегда видели меня насквозь. – Скажи, ты же брала яд не для Амира?

– Нет. Я планировала отравить Айдана. Мечтала, чтобы он выблевал свои внутренности, как Малика. Хотела пойти по твоим стопам.

– Я бы дала яд, если бы знала, что он предназначен Айдану, а не Амиру.

Я медленно втянула воздух и так же медленно выдохнула его. Только без слез. Говорить об Амире – все равно что пить яд, которым я так мечтала отравить Айдана. Но Маура могла рассказать хоть что-то, потому что все остальные молчали.

– Ты знала, что он – брат Иглы? – на выдохе выпалила я.

Маура замерла и замолчала, но вскоре виновато кивнула.

– Я все поняла еще в ту ночь, когда Шурале едва не убил Амира, и только поэтому согласилась взять его с собой в Даир. Мансур очень разозлился. Он отругал меня за то, что привела в дом чужака, и не смягчился даже после моего рассказа, кем Амир приходится Игле. Мансур считает, что ее семья – это только мы.