Зной отступил до утра, и долгожданные дуновения прохладного ветра ласково прикоснулись к открытой шее и ключицам. Приятная прохлада шелкового платья не спасала от нарамской жары.

Сегодня, оказавшись неспособной даже согнуть пальцы рук, я вынужденно доверила свое тело рукам прислуги. Две молодые девушки умыли и одели меня, причесали и даже заплели приличную косу. Не каждая могла справиться с моей копной кудрявых волос. Не забыть бы лица этих девочек на случай следующего ожога.

Лекарь Гаян пришел в бешенство, осмотрев мои истерзанные пламенем руки. Никогда прежде я не обжигала их несколько дней подряд. Кожа попросту не успевала восстанавливаться и после каждой ночной вылазки выглядела все плачевней. Даже шелковая материя перчаток сегодня причиняла мне боль, как и маленькая чашка, поднимать которую приходилось с особой осторожностью.

Весь день я старательно гнала от себя чувство голода, но сдалась на закате, когда тоскливое ожидание в компании с книгой прервало жалобное урчание живота. Пришлось сцепить зубы и потревожить руки. Просить о помощи с едой было бы слишком унизительно для правительницы Вароссы. Не хватало еще, чтобы Амаль Кахир кормили с ложечки!

Чашка опустела до неприличия быстро, как и расписная тарелочка с лукумом. Украдкой оглядевшись, я прижалась измазанными в сахарной пудре губами к внутренней стороне локтя и вытерла их о голую кожу. Никто не видел, а значит, ничего не было.

Солнце склонилось к горизонту, и полумрак принял Вароссу в свои тенистые объятия. Вскоре зажгут фонари, и прекрасный сад озарит мягкий свет огней. Нет ничего лучше, чем бродить по едва освещенным дорожкам в блаженном одиночестве и вдыхать сказочный аромат роз. В саду моего поместья росли десятки их видов, окружая дом густым разноцветным ковром. В сложные дни, когда хотелось выть и царапать стены ногтями, прогулки приносили мне умиротворение, но сегодня я здесь не за этим.

Потребовалось приложить немало выдержки, чтобы двумя пальцами схватиться за позолоченный колокольчик и позвонить. Вскоре из-за дерева вынырнула одна из помощниц поварихи с серебряным подносом, зажатым под мышкой. Одной рукой она торопливо поправила покосившуюся тюбетейку и остановилась рядом в ожидании, хлопая огромными глазами.

При виде неудобств, доставляемых головными уборами женщинам Нарама, я не переставала мысленно благодарить мать за привитое мне отвращение к устаревшим традициям. Она никогда не покрывала голову, доводя бриллиантами в густых черных волосах сплетниц и завистниц до злобного исступления. Я брала пример с матери, чем первое время вызывала в Вароссе недоумение.

В старину женщины покрывали головы платками, внимая воле Творца, донесенной проповедниками, в то время как мужчины носили тюбетейки исключительно для защиты от жгучего нарамского солнца. Ну, и в угоду моде, конечно же.

Издревле считалось, что красота жены предназначалась для услаждения взора мужа. Женщин оберегали от чужих глаз, считая богатством, любоваться которым вправе лишь тот, кто его купил. Да, в старину жен покупали, словно породистых скакунов, становясь их полноправными хозяевами, но в наши просвещенные времена традиции предков изжили себя. Сказалось и влияние Белоярской империи. Женщин больше не покупали у родителей, некоторые из них даже получили возможность выбирать, за кого идти замуж.

Тюбетейка все-таки слетела с головы помощницы кухарки, отчего мои губы растянулись в снисходительной ухмылке. Я велела ей забрать пустую посуду и позвать нового рабочего. Еще утром Алия отчиталась, что пристроила новичка разнорабочим на кухню. Среди женщин как раз не хватало мужских рук.

Не прошло и пары минут, как отмытый и переодетый в одежду прислуги перебежчик предстал передо мной, почтительно склонив голову. Его разбитая верхняя губа распухла, перекосив все черты смуглого лица, а под глазом отливал зеленцой внушительный синяк. Чистые черные волосы спадали на лоб, прикрывая большую ссадину. Наверняка все тело перебежчика покрыто ими, но он держался гордо и прямо, не выказывая боли и усталости.

– Как ты устроился? – вкрадчиво спросила я.

Рабочий вновь почтительно склонил голову и ответил:

– Лучше, чем мог бы надеяться. Спасибо.

– Я дала тебе крышу над головой… Напомни, как тебя зовут?

– Ингар, наместница.

– Я дала тебе крышу над головой, Ингар. И что получила в ответ? Ложь…

Перебежчик вскинул голову и воззрился на меня с недоумением.

– Кого ты скрыл от меня?

– Я не понимаю… – начал было он.

Я жестом приказала лгуну замолчать.

– Не смей врать мне в лицо. Я знаю, что за тобой следует существо, о котором ты и словом не обмолвился ни мне, ни Беркуту. Что это за бестелесный шпион? Пусть покажется!

На лицо рабочего вновь вернулось равнодушное выражение.

– Реф, ты слышал? Тебя позвали, – буркнул он в пустоту.

Я невольно вздрогнула, когда на расстоянии меньше вытянутой руки – прямо на соседней подушке, которую обычно занимал Беркут, – сгустилось марево. Мгновенье, и оно обрело четкие очертания карликовой лисы. Призрачный фенек был почти неотличим от настоящего. Такого колдовства я еще не встречала! От существа не веяло темной магией, но уже само его существование вызывало во мне оправданную тревогу. И открывало множество возможностей…

Лис грациозно поднялся на лапы, зависнув над подушкой, и… отвесил мне легкий поклон. Я вдохнула, да так и забыла выдохнуть. В этом жесте скользила неприкрытая издевка.

– Кто ты такой? – выдавила я.

Лис вновь уселся на задницу, не касаясь подушки, и подчеркнуто вежливо ответил мягким мужским голосом:

– Меня зовут Реф, наместница. Я проводник этого юноши. Смею заверить, что он не рассказал вам обо мне лишь по одной простой причине: вы бы его прогнали. Увы, нам не доводилось встречать людей, которые отнеслись бы ко мне с доверием. Даже сам Ингар при нашей первой встрече вопил от страха и бросался в меня всем, что попадалось под руку. Глупый мальчишка решил, что рехнулся.

Я с недоверием переводила взгляд с лиса на перебежчика и обратно. Новый рабочий выглядел невозмутимым и ничуть не виноватым. Посмел обмануть правительницу города и не каялся! Подумать только!

– Кто тебя сотворил? – вновь спросила я у лиса.

– Многоуважаемая прапрабабка Ингара. Я родился человеком, и мы с ней были очень дружны в детстве, даже влюблены друг в друга. В юном возрасте меня забрала смерть от лихорадки, но мир людской не отпустил мою душу. Я остался привязан к родным местам, и одна лишь Самира, будучи сильной колдуньей, чувствовала меня. Я сумел проникнуть в ее сны и попросить о помощи. Несколько лет она проводила шаманские ритуалы, но так и не сумела отправить мою душу к Творцу. Тогда Самира решила подарить мне больше свободы и вложила в меня частицу своих сил. Она мастерски управляла миражами и поселила мою душу в один из них. С тех пор я обрел подобие тела и до самой ее смерти верно служил моей любимой. Уже на смертном одре Самира взяла с меня клятву помогать ее потомкам-колдунам. Почему-то природа обделила ее детей, внуков и правнуков магической силой, отчего мне пришлось ждать рождения Ингара много лет.

– Как говорит Реф, зря, – фыркнул перебежчик и криво ухмыльнулся. Улыбка из-за разбитой губы получилась перекошенной.

Я чуть заметно скривилась, не оценив ехидства. Не в том он был положении, чтобы позволять себе такие вольности.

– Что ж, с этим разобрались. Осталось решить одну маленькую проблему: как я могу быть уверена, что ты не следишь за мной? Мне было бы проще выгнать вас отсюда взашей, – проигнорировав рабочего, я повернулась к его… питомцу.

– Я вам интересен, наместница, – ничуть не испугавшись, парировал лис, и в его напускной филигранной вежливости проступило хвастовство. – Подобной магии вы еще не встречали. А еще я вам симпатичен.

Я громко фыркнула, понимая, что Реф абсолютно прав. Бестелесный карликовый лис приглянулся мне самим своим существованием. В голове мелькали идеи, как его способность сливаться с окружающим миром могла бы помочь мне вычислять предателей в своем поместье. Неоценимый дар! Как и у его хозяина. Кажется, вчера перебежчик обронил, что умеет отводить взгляды…Только бы быть уверенной, что им обоим можно доверять.