Какое-то время я была твоим телохранителем, и это придавало моей жизни смысл. По крайней мере, я могла оставаться с тобой. Но я слышала пересуды. Ты никогда не задумывался, что я могла услышать этими нечеловечески чуткими ушами, которые ты мне дал? Как много этих разодетых лордов и дворян говорили что-то, не осознавая, что я могу их слышать? Им было тебя жаль, или хуже — они считали тебя дураком за то, что ты захотел жениться на мне.

Но ты всё равно на мне женился. Как я могла отказать? Ты был всем, чего я когда-либо хотела, но я всё равно чувствовала стыд. Мне следовало отпустить тебя, оттолкнуть тебя прочь, но я была слишком эгоистичной, слишком упрямой, чтобы отдать тебя кому-то другому.

И теперь я целыми днями притворяюсь… притворяюсь не той, кто я есть — притворяюсь важной, притворяюсь главной, а мне хочется только стать невидимой. Мне хочется… мне… мне хочется, чтобы ты был никем, чтобы всё было как раньше. — Она закончила, уронив голову на свои подобранные колени, глядя в пол.

— Пенни.

— Знаю, — перебила она. — Я купаюсь в жалости к себе. Не трогай меня. Графиней я побуду завтра. Сейчас я просто не могу. Устала.

Встав, я пересёк комнату, и сел рядом с ней, приобняв её рукой за плечи:

— Я хочу того же, — сказал я ей. — Я так часто жалел, что мы не можем просто забыть обо всём и сбежать. Меня поддерживает лишь одно, только одно утешение позволяет мне вынести такую жизнь.

— Если скажешь, что это — я, то отправишься в полёт через всю кухню, — удручённо сказала она.

— Нет, — ответил я. — По крайней мере, не та «ты», которую я впервые полюбил. В те дни ты была милой, но жизнь мою делает стоящей та женщина, которая сейчас со мной. Пенни, которую я знал ребёнком — она была никем, но я её любил. Но ты перестала быть ею. Ты — девушка, которая отказалась бросить меня, которой было всё равно, дворянин я или нет — волшебник или нет. Та, которая отказывалась слушать высокомерных мудаков, считавших, что им лучше меня знать, что мне во благо, а что — нет.

Может, ты считаешь, что прикидываешься — но никто другой так не думает. Ты не давала графству развалиться, когда меня не было. Ты сражалась за наших детей, когда они не знали, что делать. Ты спасала меня от моей собственной лжи так часто, что я уже счёт потерял. Я живу только благодаря тебе, благодаря тому, как ты отказываешься сдаваться. Ты всегда была слишком, чёрт побери, упрямой, чтобы позволить жизни поставить тебя на колени. Вот, почему я тебя люблю.

Она странно посмотрела на меня:

— Потому что я упрямая?

— Ничто не сравнится в драгоценности с любовью упрямой женщины, — сказал я, улыбаясь сквозь собственные слёзы.

Пенни ничего не сказала, и через некоторое время наклонилась, и легко поцеловала меня.

— Так что, ты теперь отправишь меня в полёт через всю кухню? — спросил я чуть погодя.

Она тихо засмеялась:

— Я ещё не решила. — Затем она встала, и протянула руку, предлагая помочь мне подняться.

Я взял её за руку, и, встав, пошёл прочь из кухни, потянув Пенни за собой.

— Постой, — сказала она мне.

— Что? — Она огляделась, и тут я осознал, что в кухне всё ещё царил бардак. — А, ну да, — мрачно сказал я.

Следующие несколько минут Граф и Графиня ди'Камерон провели, подбирая с пола овощи и убираясь на кухне.

Глава 22

— Открывай, — приказал я.

Питэр Такер, мой камергер, работавший на меня не первый год, вышел вперёд, держа в руке ключи. Я мог бы и сам отпереть замок, с ключом или без, но я уже давно усвоил, что не следует использовать магию на глазах у обычных людей без необходимости. Во-первых, это их пугает, а порой и сбивает с толку — но, что хуже, это постоянно напоминает им о разнице между ними и кем-то вроде меня. Также это иногда создаёт у людей странные ожидания. Зачем им что-то делать, если я рядом, и если я могу сделать то же самое быстрее и легче?

Пока Питэр возился с ключами, Сэр Грэм встал рядом с ним, поставив себя между мной и дверным проёмом. Покои Леди Торнбер были заперты после того, как оттуда унесли тела, чтобы ничего не потревожить. Благодаря магическому взору я уже знал, что ничего живого внутри не было, но Грэм относился к своим обязанностям серьёзно — к тому же, наш новый враг не вписывался в традиционную категорию «живых существ».

Прежде чем Питэр нашёл нужный ключ, Грэм тихо озвучил какое-то слово, и у него на руке ожила зачарованная татуировка. Металлические чешуйки появились из ниоткуда и недолго порхали вокруг него подобно облаку сверкающих серебряных бабочек, прежде чем опуститься на него и сомкнуться. За несколько секунд он превратился из незащищённого в самого бронированного человека во всём королевстве.

Его уникальная броня была порождением особого гения моего сына Мэттью. Она покрывала его с ног до головы подобно металлической, рептилоподобной коже, но в отличие от традиционной чешуйчатой брони она была лишена слабостей. Отдельные части свободно двигались с его телом, но когда к ним прилагалась внешняя сила, вроде удара мечом или попадания стрелы, они закреплялись на месте, становясь крепче цельного стального листа. Они формировали броню не только на его теле, но и на голове — те части, что покрывали его лицо, были прозрачны, позволяя ему видеть.

Однако на этом чудеса брони не заканчивались. Эти чары также включали в себя его меч, который был перекован из некогда принадлежавшего его отцу двуручника, Шипа. Меч мог принимать несколько форм — двуручник, пара нормальных мечей, или меч и большой щит. Можно было даже приказать мечу принять изначальную, сломанную форму, которую он имел до переделки.

Имея лишь татуировку на руке, Грэм мог превратиться из незащищённого и безоружного человека в полностью оснащённого разнообразным оружием, подходящим по ситуации.

Если бы у Пенни была похожая броня, она бы не потеряла руку. Но я так и не нашёл времени, чтобы озаботиться повторением творения моего сына. Пока что меч и броня Грэма были уникальны.

Когда дверь открылась, Грэм отодвинул Питэра в сторону, и вошёл в комнату, быстро оглядев её, прежде чем отправиться проверять остальные комнаты покоев. Лично я считал такую осторожность чрезмерной, но Грэм в этом отношении был весь в отца — неподатливый, верный, и упрямый донельзя.

— Чисто, милорд, — окликнул он меня.

«Будто я не знал», — проворчал я про себя. Когда я вошёл в маленькую приёмную, мои глаза подтвердили то, что мне уже поведало моё магическое чутьё — покои Роуз были уничтожены. Пол покрывала засохшая кровь, а из спальни лился солнечный свет, проникавший через появившуюся в стене широкую дыру.

Дверной проём, который вёл из гостиной в жилую комнату, по большей части перестал существовать. Нанесённый Айрин удар уничтожил сего, прихватив заодно куски стены по обе стороны от двери. Стена между жилой комнатой и спальной Роуз полностью осыпалась, открывая вид на круглую дыру во внешней стене.

Мужчина, который прижимал Роуз к полу, испарился. От него нашли лишь кусок правой ноги — щиколотку и ступню. Удар вынес остальные части его тела из комнаты и, похоже, испепелил прямо в воздухе. Во дворе замка нашли лишь каменные обломки и пепел.

Останки убийцы-женщины я уже осмотрел, но это лишь создало новые вопросы. Её звали Мэри, и она была молодой женой кожевника из Уошбрука. Сам кожевник пропал, поэтому очевидным выводом было то, что он и был напавшим на Роуз мужчиной, хотя подтвердить это уже было невозможно. Мэри и её мужа в Уошбруке любили и уважали.

Я плохо их знал, но видел минимум дважды в год во время праздничных пиров, которые устраивал для жителей Уошбрука, что было одной из моих обязанностей как их сеньора. Кожевник и его жена мне были по нраву.

Исходя из рассказа Роуз, я ожидал найти в теле Мэри Таннэр одного из тех металлических паразитов, с которыми мы столкнулись в Данбаре. Однако его там не было, как не было и повреждений тканей её горла или шеи. Если в ней и был паразит АНСИС, то никаких его следов я найти не смог.