Она одарила его своей первой истинной улыбкой:

— Я тоже, но я могу сказать тебе кое-что о твоём добром Графе.

Вопреки себе, Питэр был восхищён мыслью о том, что Леди Роуз поделится с ним своими думами. Он подался вперёд, позволяя выражению своего лица передать свой интерес.

— Мордэкай любит тайны. Он просто не может удержаться. Ни при жизни, ни после смерти. Сколько я его знаю, у него всегда были тайны — одна за другой, — объявила она.

— Он всегда был сложным человеком, — серьёзно сказал Питэр.

Роуз несогласно покачала головой:

— Нет, он — простак, каких поискать. Иногда он был так же прост, как мой собственный муж. Выдающийся, хитрый и, в некоторых отношениях, умнее всех, кого я знаю — но Мордэкай был прост в своих чувствах, в своём сердце.

Питэр наморщил лоб.

— Тайны были его попыткой компенсировать свою простоту. Он лгал, блефовал, жульничал, крал, и всё это — лишь бы скрыть свои планы, но его цель было легко увидеть, — объявила она.

— Крал?!

— Он перенял много дурных привычек у Маркуса, — сказала Роуз. — Но важно не это.

Питэр уже потерял нить её повествования:

— А что важно?

— Этот дом, — объяснила она таким тоном, будто это было чем-то само собой разумеющимся. — Дом, и тот факт, что ты только что обнаружил то, что они знали о твоём плане отмщения с самого начала… тайны!

— Ладно…

— Мордэкай скрыл бы местоположение этого дома от Пенни, если бы мог, — сказала она ему. — И вообще, если бы это было возможно, он бы заставил её считать, что это действительно были их покои в замке.

— Это безумие.

— Нет, это — Мордэкай, — ответила она, снова вернувшись к своей теме. — Он любил по-простому, но встреченные им существа, нажитые им враги… они сделали его очень осторожным. Всё, чего ты не знаешь, не может быть выкрадено из твоего разума и использовано против него или, что важнее, против его семьи.

— Это немного чересчур, — подал мысль Питэр.

Роуз прищёлкнула на него языком:

— Подумай о Уолтэре Прэйсиане. Ты знаешь, что с ним было. Морт твёрдо решил любой ценой избежать чего-то подобного для себя.

— Это лишь подчёркивает тот факт, что он никогда на самом деле не доверял мне, — указал Питэр.

Как логик, Роуз окружила его своим доводом:

— Нет, это лишь отбрасывает тот факт, что эти тайны выражали собой недоверие. На самом деле он доверял тебе. Он тебя любил, если уж на то пошло.

— И из чего же это следует?

— Тебе дорог Мэттью? — внезапно спросила она, — А что его дочь, Мойра? Что о тебе думает малыш Коналл?

Проведя с ними бессчётные часы, Питэр любил всех четырёх детей Мордэкая. Он также знал, что они отвечали взаимностью:

— Они мне очень дороги, и я уверен, что я дорог им, конечно, но они — дети. Им неведомо коварство.

— Храбрый человек может повернуться спиной к убийце, или позволить тому носить нож в своём присутствии, но он никогда не оставит его наедине со своими детьми. Более того, он не позволит своим детям полюбить и начать доверять такому злодею.

Питэра как громом поразила ясность этой мысли. Какое-то время он сидел неподвижно, обдумывая её слова.

Роуз снова начала уходить:

— Благодарю, — сказала она.

— За что?

Улыбка, которой она его одарила, была печальной, но не настолько, насколько была прежде:

— За то, что горевал, и поделился со мной своим горем.

— Подождите, — сказал он.

— Да?

— Я всё ещё не знаю, что делать, — признался Питэр.

Она мудро посмотрела на него:

— А мне откуда знать?

— Но вы же вроде так хорошо всё понимаете…

— Потеря мужа научила меня скромности. Я знаю чуть менее чем ничего, — парировала она. — Я просто думала, что тебе следует принимать решение, основываясь на правде, а не на своих сомнениях. Мордэкай доверяет тебе. Он попросил тебя что-то сделать, наверное — что-то трудное. Делать это или нет — выбор за тобой.

— А что если это может повлиять на всех нас? — спросил Питэр.

— Всё, в чём замешан этот человек, влияет на всех нас. Моё собственное горе слишком велико, и я уже не могу обо всём этом беспокоиться, — закончила она, и ушла, снова оставив Питэра в обществе его собственных мыслей.

Держа нож на уровне глаз, Питэр смотрел на вставленный в рукоять зелёный камень. «Осмелюсь ли я убить человека, которому я служил, и которого я любил все эти годы? Сохраню ли я своё место здесь? Пенелопа этого никогда не простит».

Он тряхнул головой, будто чтобы выкинуть из головы какую-то мысль. «Это мой эгоизм. Я боюсь потерять свою новую семью, а надо думать о том, чем я могу им помочь… о том, что он от меня хочет. Последствия для меня лично должны иметь лишь вторичное значение».

Подняв нож вверх, он направил рукоять вниз, к камню, на котором сидел. Он подумал о своём деде, который никогда бы не одобрил его старую мечту о мести, но это было другое, это было милосердием.

— Прости, дедушка, — тихо сказал он, и изо всех сил ударил рукоятью ножа вниз.

Прошло слишком много времени.

После слияния у нас осталось лишь одно тело — мой старый, потасканный труп. Брэксус/Мал'горос передал почти всю нашу силу Миллисэнт и Дорону. Я был уверен, что в одиночку Мал'горос оставил бы её себе, надеясь уничтожить мир после того, как его развоплотит, но мой демон-двойник, похоже, удерживал его на намеченном мной пути.

Когда я умру, мир будет жить дальше.

У Гарэса было знание, необходимое для управления Сияющими Богами, и я верил, что он поступит правильно. Именно он всё это время понукал меня пересмотреть мои жёсткие методы. Бывший дракон найдёт вместилище для их силы, а затем освободит их от нежеланного бессмертия.

Всё это зиждилось на том, что Питэр сделает так, как я просил, и с каждой уходящей минутой гибридное существо, внутри которого я был заточён, тревожилось, волновалось и злилось всё больше.

«По крайней мере, он не сделал это настолько быстро, насколько я просил», — подумал я. Если бы он последовал моим изначальным инструкциям, то моё существование прекратилось бы вскоре после того, как Мал'горос отнял у меня силу. Это, по крайней мере, не позволило бы мне уничтожить мир, но им пришлось бы разбираться с разъярённым Мал'горосом.

Так было гораздо лучше… если Питэр просто выполнит свою часть.

«Что если он заберёт себе силу обратно, и Питэр сделает это уже потом?»

Брэксус/Мал'горос услышал мою мысль, и я почувствовал, как он улыбнулся внутри. Если всё так и случится, то от нашего мира мало что останется.

Я чувствовал, как Тёмный Бог уже принимал решение именно так и поступить, когда это случилось.

Я ощутил разрыв, будто внезапно порвалась натянутая струна, а затем окружавшее моё существо заклинательное плетение начало распускаться. Я был оторван, больше не связан ни с чем, особенно — со своим давно уже мёртвым телом.

Своим мысленным взором я видел Брэксуса, или Мал'гороса, я уже не был уверен, как его называть. Он лучился чувством изумления и удивления, начав истираться и дезинтегрировать по краям.

— «Я любил её не меньше тебя», — пришла последняя мысль, и я понял, что это послание было от Брэксуса.

Он растаял, а я поплыл в темноту. Моя душа наконец освободилась, и пустота звала меня. Я не чувствовал страха, ибо я уже был здесь однажды, вместе с Уолтэром. В тот день я отчаянно силился притянуть его обратно от последней переправы, удержать его, пока не смогу исцелить его тело.

Моё тело было мертво слишком давно, чтобы можно было проделать что-то подобное. Даже если бы кто-то был здесь, чтобы поймать меня. Так было лучше.

Я не мог предположить, что ждало меня дальше, но я подозревал, что наш мир лежал поверх другого. Научившись слышать голос смерти, я позже предположил, что смерть была ещё одной формой эйсара, просто с обращённым вспять измерением времени. В другом мире будет негативная энтропия, уравновешивающая нашу. Смерть в том мире может быть возрождением здесь.