Она подняла бровь:

— Научим их сражаться? Как ты учил нас? Зачем? Больше не осталось врагов.

Как же мало она знала. Ши'Хар не стало, но не явились из ниоткуда. Реальность была гораздо обширнее, чем известный человечеству мир. Однажды могут прийти другие, миновав разделяющую измерения пустоту, как это сделали Ши'Хар. Он намеревался позаботиться о том, чтобы человечество было сильным и готовым, когда наступит этот день.

— В борьбе всегда есть нужда, — сказал он ей, со сталью, частично вернувшейся в его голос. — Мы никогда больше не будем слабыми. Я этого не позволю. — Его хватка усилилась, пока Абби не отдёрнула от него свою собственную руку, чтобы не дать ему её сломать. — Наша раса когда-то обладала почти невероятным могуществом, а Ши'Хар их раздавили. Они были наивны. Теперь же у нас есть сила, которую с собой принесли Ши'Хар, и у меня есть кое-что из знаний, которыми обладали наши предки.

Я отстрою мир заново. Мы можем возродить нашу технологию, и отточить способности, которые отобрали у Ши'Хар, сделать из себя силу, слишком великую, чтобы какой-то враг снова мог бросить нам вызов, — с убеждённостью закончил он.

Абби подняла на него взгляд, её лицо было грустным. Одинокая слезинка прочертила дорожку на её лице:

— Ты от этого не отступишься, так ведь?

— От чего не отступлюсь? — спросил он, в замешательстве глядя на неё.

— Не важно, — сказала она, обнимая его руками, и спрятав лицо у него на груди.

Он слишком поздно заметил клинок в её руке. Тирион полностью ей доверял, и одиночество притупило его инстинкты. К тому времени, как его магический взор заметил оружие, оно уже начало вонзаться в его спину, найдя щель между позвонками, и перерезав спинной мозг.

Оно вошло высоко, между лопаток, заставив его руки и ноги дёрнуться, а потом мгновенно обмякнуть. Падая, он не почувствовал, как ударился о землю. Абби встала рядом с ним на колени, с мокрым от слёз лицом, всё ещё сжимая нож в руке.

— Почему? — одними губами сказал он, не в силах выдохнуть. Его тело ничего не чувствовало, помимо пылающего между лопаток угля боли. Надавив, он попытался оттолкнуть ей своим эйсаром, но Абби сопротивлялась, мерясь с ним силой.

В конце концов этого оказалось недостаточно — боль была слишком сильной, а его тело — ослабевшим за год одиночества и плохого питания. Она задушила его силу своей собственной, прижав его к земле, поймав в ловушку единственную его часть, которая всё ещё работала — его разум.

— Прости, Отец, — прошептала она, глядя на него сверху вниз, держа лицо своё в считанных дюймах от его собственного. — Никто из нас не хочет того мира, о котором мечтаешь ты. Мы хотим новое начало, мы хотим место, где люди могут быть счастливыми. Мы не можем это сделать, оставив с нами старую ненависть. Мы не можем оставить с нами тебя.

— Лира, — произнёс он, хватая ртом воздух.

Она кивнула:

— Мы попытаемся её освободить. Однажды мы найдём способ.

— Обещай…

Абби поцеловала его в лоб, всё ещё плача:

— Обещаю. — Затем она встала. Глядя на него, она увидела, что свет в его глазах потух, а определявший его существо эйсар почти истаял.

Уронив нож, она пошла прочь, к морю, безжалостно бившемуся о скалистые берега.

Она была слишком далеко, чтобы заметить его трансформацию. Когда это произошло, не было вспышки эйсара, а свой магический взор она упорно сосредотачивала на мире впереди, а не на оставшемся позади отце, которого убила. Ей едва удавалось заставлять себя двигать ногами.

Там, где упало тело Тириона, появился росток, который со временем станет могучим деревом.

— Она убила его?! — воскликнула Мойра. — Своего собственного отца? Это ужасно!

Я кивнул:

— И это, наверное, было к лучшему.

— В жизни не слышала рассказа хуже, — пожаловалась она с отвращением на лице.

— Проблема заключается в слове «отец», — сказал я ей. — Когда ты думаешь о нём, ты думаешь обо мне, Мордэкае — о человеке, который тебя вырастил, который тебя любил. Тирион не был для неё таким.

— Он был чудовищем! — объявила Мойра. Потом она посмотрела на Линараллу, осознав, что говорила о непосредственно отце своей подруги: — Прости, Лин, мне не следовало так говорить.

Линаралла пожала плечами — как обычно, слова её не задели:

— Я никогда не знала его как человека. Поэтому они послали меня сюда, чтобы понять, что такое человек.

Тут заговорил Мэттью:

— Чего я не понимаю, так это того, откуда у Мамы другая часть?

— Друга часть чего? — спросила Мойра.

— Ну, лошти перешёл по наследству, от Лэйлы к одному из её детей, и так далее, до сегодняшнего дня, до меня с Папой — но у мамы другая штука, дар Иллэниэлов, верно? — посмотрел он на меня, надеясь на ответ.

Я кивнул:

— Такова моя теория. Она — не волшебница, но наверняка унаследовала что-то, что заставляет её испытывать видения.

— Но как? Они же убили сына Лиры, Гарлина, — сказал Мэттью.

Я одарил сына сочувственным взглядом:

— Я не уверен. Подозреваю, что они совершили то же самое, что сделал Тирион, создав человеческого ребёнка, а потом спрятав его, защищённого плетением стазиса — но эти сведения не являются частью моего знания, или твоего. Иллэниэлы планировали далеко наперёд.

— И теперь круг замкнулся, — сказала Линаралла, — на мне.

Это было очевидным выводом, поскольку она была первым истинным ребёнком Ши'Хар, рождённым за последние две тысячи лет, началом возрождения Ши'Хар Иллэниэл. Но я не был в этом так уж уверен — при взгляде на Мэттью у меня появилось иное подозрение, но я промолчал.

Из дверного проёма высунулась голова Пенни:

— Хватит мрачных рассказов, идите есть!

— Что на ужин? — с внезапным интересом спросил Мэттью.

— Если тушёная баранина, то я её есть не буду, — заявила Мойра. — Не думаю, что когда-нибудь снова смогу к ней прикоснуться — только не после того, что мы сейчас услышали.

Я засмеялся, и обнял её, благодарный за то, что отношения с детьми у меня были настолько близкими. Потянувшись, я попытался схватить Мэттью другой рукой, но он уклонился.

— Давай не будем распускать сопли, старик, — сказал он, широко улыбаясь.

Мы пошли есть, и, к счастью, тушёной баранины на ужин не было.

«Герои рассвета драконов[42]», том первый («Рождённый магом», том девятый).

— Твой ход, — с едва скрываемым ликованием сказал Мэттью Иллэниэл.

Грэм посмотрел на расположенную между ними шахматную доску. Он знал, что игра проиграна, но, с другой стороны, так почти всегда и бывало, когда он садился за стол со своим самым близким другом. Мэттью был на год старше, что давало ему предсказуемое преимущество, но дело было отнюдь не только в этом. Грэм знал, что даже будь он старше, он всё равно бы проигрывал большую часть их партий. Все выходцы из рода Иллэниэл хорошо играли в шахматы.

Не то, чтобы Грэм сам играл плохо. Он мог выстоять против многих игроков постарше, поскольку мать начала учить его этой игре в юном возрасте. Леди Роуз Торнбер была лучшей шахматисткой в Замке Камерон, за исключением, быть может, самого Графа. Их игры были предметом значительного интереса и догадок среди обслуги замка каждый раз, когда одна из них партий проходила в главном зале.

Леди Роуз была матерью Грэма, а Граф ди'Камерон был отцом Мэттью, но хотя тот определённо унаследовал от отца внушительный талант к этой игре, Грэм скорее всего никогда не приблизится к мастерству своей уважаемой матери. Он больше пошёл в своего отца, Дориана Торнбера.

Грэм протянул руку, и уложил своего короля на бок в универсальном жесте капитуляции: