Ждали мы недолго. Через считанные минуты после ухода слуги появилась Марисса, явно радуясь нашему прибытию. Черты её лица были сдержанными, хотя её глаза казались слегка припухшими… верный признак того, что она недавно плакала. Что беспокоило меня гораздо больше, так это её выбор одежды — она была с ног до головы одета в чёрное, практически универсальный цвет траура.

Первым она обняла Роланда, как и положено, и, наблюдая за этим, я увидел, как её лицо сжалось от невыраженного горя. Сцена была сюрреалистичной, и мне почти показалось, будто я стоял снаружи, заглядывая внутрь, наблюдая за разворачивающейся драмой, не будучи на самом деле её частью. Миг спустя её руки обняли меня, и я спокойно ответил ей взаимностью, потеряв ход мысли.

Первым, что я заметил, был чистый запах её волос, пока её руки сжимали меня с силой, которую я бы не ожидал от её стройного тела. Тем не менее, я ничего не чувствовал, но всё равно держался за неё, почему-то боясь её отпустить. Её тело вздрогнуло, и моих ушей достиг звук громких нескладных рыданий. Мне хотелось плакать, но я был беспомощен в своих попытках достичь бушующей сердцевины моей печали.

Я был там… изгибая своё внутреннее «я» в суматошной агонии, но видимость бесстрастности, похоже, защищала меня, не позволяя испытать эти чувства напрямую. Я по-прежнему обнимал Мариссу, но наконец я нашёл свой голос:

— Когда?

— Рано этим утром, вскоре после полуночи, — ответила она, сжимая меня крепче.

«Если бы мы не остановились, то, наверное, были бы здесь», — явилась в моё сознание непрошенная мысль. Нам следовало проследовать в город и узнать дорогу, хотя солнце уже давно зашло, когда мы прибыли. Я упустил свой последний шанс попрощаться.

Марисса, теперь вдова, завела нас в дом, и приказала слугам принести нам чаю. Она и завтрак тоже предложила, но ни у кого из нас не было аппетита. Мы сидели в молчании, о котором было страшно раздумывать.

— Где он сейчас? — спросил Роланд.

Я уже нашёл его своим магическим взором, но Марисса с готовностью ответила:

— Он всё ещё в постели. Я послала за похоронником, но он ещё не пришёл, чтобы его забрать. Вы хотели бы его увидеть?

Роланд вежливо отказался, но минуту-другую спустя я не смог удержаться, и заговорил:

— Думаю, я бы хотел увидеть его, если ты не против.

— Конечно не против, — с мокрыми глазами сказала Марисса. — Ты был ему таким же братом, как и Роланд.

Я бросил взгляд на Роланда, и он тоже кивнул:

— Я подожду здесь, иди, — сказал он мне.

Войдя в его спальню, первым делом я заметил цвет его лица — его кожа была необычно бледной, почти серой. Мышцы его лица расслабились, отчего оно казалось вытянутым. Я лишь минуту смотрел на него, прежде чем отвести взгляд. Вместо этого я начал рассматривать детали его спальни, не из любопытства, а из-за интереса к его недавней жизни. Помимо нескольких книг и кучи поспешно набросанных записок, здесь было почти не на что смотреть. На его письменном столе я нашёл переплетённый в кожу тяжёлый дневник, озаглавленный «О Природе Веры и Магии». Я мгновенно понял, что в нём наверняка содержалось основное сосредоточение его учёного труда о магии, которым он занимался последние несколько лет, но чтение его бумаг будет задачей на другой день.

На стуле в боковой части комнаты лежал его длинный плащ. Марк, наверное, нуждался в нём вечерами, поскольку, как я выяснил прошлой ночью, в пустыне жарко лишь днём. Я положил на него ладонь, чувствуя текстуру шерсти, а затем взял его на руки. Один, без свидетелей, я осел на стул, и зарылся лицом в тяжёлый плащ. От него шёл знакомый запах, и мои эмоции наконец высвободились.

Я рыдал как ребёнок, резко втягивая воздух, и выпуская его мощными, сотрясающими всхлипами. Стесняясь, я пытался не издавать ни звука, пока плакал, но от моих попыток было только хуже. Моё восприятие окружающего мира сжалось, и я превратился в одинокий комок страданий, пока не почувствовал тёплую ладонь на плече. Роланд и Марисса вошли, не замеченные мной. Они обхватили меня руками, и я оказался окружённым ими в неуклюжем тройном объятии. В тот день это было нашим единственным утешением.

Остаток недели прошёл ураганом. В конце концов взяв себя в руки, я создал круг в Албамарл. Уведомление Джеймса о смерти его старшего сына было одним из самых трудных дел, какие я только мог вспомнить.

Маркуса похоронили в Аградэне в день нашего с Роландом прибытия, но неделю спустя Джеймс справил по нему поминальную службу. Она была закрытой, присутствовали в основном Ланкастеры и те из Камерона, кто были близки с Марком. Меня попросили взять слово, и я взял, но по сей день не могу вспомнить, что я говорил.

Мой второй самый крупный шок был на следующий день, когда нам с Дорианом впервые удалось поговорить наедине. Он казался напряжённым с того момента, как узнал новости, но я в основном относил это на счёт скорби — и скорби не только о Марке. Он также потерял более половины своих рыцарей лишь за несколько дней до смерти нашего друга. Все они были людьми, с которыми он тесно работал не один год. Если у кого и был повод для траура, так это у Дориана.

— Это просто не кажется возможным, — сказал я ему, надеясь расшевелить его.

В последнее время он стал очень молчалив.

— Ага, — сказал Дориан, с лицом, которое было будто высечено из камня.

Я положил ладонь ему на плечо:

— Здесь только мы двое, — напомнил я ему. — Тебе не нужно пытаться имитировать Сайхана.

На миг его глаз дёрнулся:

— Ладно, я скажу, — ответил он, сбрасывая мою ладонь со своего плеча. Его тело излучало напряжение, и он казался разозлённым.

— Что?

— Ты потерял ясность мысли, и позже я тебя прощу, но ты поступил неправильно, — сказал Дориан голосом, который дрожал от едва сдерживаемых эмоций.

Я в шоке уставился на него. «Что, чёрт возьми, я ему такого сделал?». Я не мог вспомнить, когда я последний раз действительно расстраивал Дориана. Не этого я ожидал.

— Когда ты узнал, что он умирает, ты уехал, ни черта мне не сказав. Ты нашёл Роланда, но я оказался недостоин уведомления. Мне пришлось узнать уже после твоего исчезновения, — выпалил он.

Я выставил ладони:

— Я спешил, Дориан. Я не думал.

— Да знаю я! — внезапно закричал он. — Я узнал из вторых рук. Ты даже не подумал о том, что я, возможно, тоже захочу быть там.

— Мы всё равно не успели вовремя. Тебе это всё равно бы ничего не дало… — начал я.

— Да не в этом дело, чёрт побери! — перебил он меня. — Ты должен был мне сказать. Тебе следовало дать мне выбор. Ты даже не подумал о моих чувствах. Думаешь, ты был единственным, кому он был небезразличен? Он был и моим другом тоже! — воскликнул Дориан с покрасневшим лицом и мокрыми от слёз щеками.

Тут до меня наконец дошло. Конечно, мой непроверенный магический летательный аппарат был слишком маленьким для троих, но, по сути, мой друг говорил правду. Я о нём даже не подумал — вообще. Я получил вести, и уехал, не сказав ни слова никому кроме Пенни.

— И ещё, потом ты мне говоришь, что он знал, что умирает… ещё до того, как переехал! Ты и это тоже держал в тайне от меня! Что за нахуй, Морт!? Думаешь, я такой неважный, что не заслуживаю твоего доверия? — заорал он с ударением на каждое слово.

«Я верю тебе не меньше, чем кому-либо из живущих», — молча подумал я.

— Он сказал мне держать это в тайне, Дориан. Это был не мой выбор.

— Он тоже был мудаком. Как и ты! — сказал он, и слёзы текли по его лицу ручьём.

Я обнял его:

— Прости. Ты прав.

Даже злясь, он обнял меня в ответ, хотя на миг я подумал, что он может сломать мне хребет, а потом он оттолкнул меня:

— Переживу, но ещё несколько дней я бы предпочёл тебя не видеть.

Последовавшие месяцы были безмятежными и мирными — скучный контрапункт к ужасу нападения богов на Замок Камерон. За смертью Марка последовали не новые препятствия и вызовы, а их отсутствие, что лишь увеличило моё беспокойство, и углубило мою депрессию.