Стефан упоминал внезапный туман, предположительно вызванный шиггрэс. В прошлом лишь Тимоти, лидер шиггрэс, обладал какой-либо способностью к магии, помимо обычных присущих им способностей к высасыванию жизни. Если нежить, получившаяся после смерти Мордэкая, сохранила его силы, частично или полностью… последствия были немыслимы.

Эмоции Пенни наконец улеглись, перейдя с гнева и замешательства на более терпимую меланхоличную подавленность. Она также почувствовала стыд за то, как она себя повела с Роуз. Хотя она всё ещё считала, что её гнев имел под собой основания, реакция её была непростительной. «Мне следует перед ней извиниться», — подумала она, поморщившись.

Она пошла искать Роуз, но Торнберов и след простыл. Их комната была пуста, и найти их нигде не удавалось.

Пенни подтвердила своё подозрение сразу же, как только спустилась.

— Сэр Дориан и Леди Роуз удалились примерно четверть часа назад, Ваше Превосходительство. Сэр Дориан велел мне сообщить вам, что во время своего дальнейшего пребывания в столице они решили остановиться в городском доме Леди Роуз, — сказал камергер, и его взгляд ни коим образом не выдавал его собственных мыслей на этот счёт.

— А что насчёт караула? — спросила она.

— Он забрал двух гвардейцев, остальных Сэр Дориан оставил охранять вас, вместе с Сэром Сайханом и Сэром Иганом, Ваше Превосходительство, — сразу ответил Питэр.

— Очень хорошо, найди Сэра Сайхана, и отправь его в мою комнату, — приказала она.

На миг бровь Питэра дёрнулась:

— Да, миледи.

Она остановила его:

— Буду благодарна, если ты будешь держать свои мысли при себе, Питэр, если только не предпочитаешь сменить место работы, — сказала Пенни. Она была по горло сыта мнениями и суждениями других людей.

Камергер отвесил ей чёткий поклон:

— Как пожелаете, Графиня.

Ждать его ответа она не стала — Пенни уже направлялась наверх, к спальне. Захлопнув за собой дверь, она начала снимать с себя слои одежды, выбираясь из платья. Как иногда бывало, её раздражение заставляло её чувствовать стеснённой и ограниченной, и плотно сидевшая одежда лишь ухудшала это ощущение.

К тому времени, как Сайхан постучал в дверь, она уже сняла платье.

— Можешь входить, — сразу же сказала она, последний раз оглядывая себя в зеркале.

Могучий рыцарь тихо вошёл в комнату, закрыв за собой дверь, прежде чем предупредительно встать, отойдя от порога на несколько футов.

— Вы посылали за мной, Графиня? — спросил он, игнорируя её намерение, бывшее очевидным из-за её одежды.

— Мне нужно сбросить накопившуюся энергию, — сказала она ему.

— Здесь? — скептически сказал он.

— А где ещё?

— Эта комната слишком мала, и хотя она может предоставить отличную практику ближнего боя, это несомненно приведёт к значительным повреждениям мебели, — ровно ответил он, и подчеркнул свой аргумент, обнажив меч, и медленно махнув им.

Пенни подумала немного, но ни к чему не пришла:

— Двора для упражнений здесь нет, и мне было бы непристойно упражняться на улице.

— Значит, кухня, — предложил Сайхан. — Она немного побольше, и большинство мебели и вещей там гораздо более прочнее.

«И, в качестве дополнительного преимущества, это успокоит немилосердное подозрение Питэра», — подумала она, всё ещё раздражаясь, когда вспоминала выражение его лица.

— Хорошо, — кивнула она, двигаясь к двери, ясно слышимым образом шурша кольчугой — звук которой больше не приглушался носимым поверх неё платьем.

— Ты всё ещё носишь броню под платьем, — спросил широкоплечий воин, следуя за ней.

— Я снимаю её лишь когда сплю, и то не всегда, — ответила она, не оглядываясь.

— Мы отвечаем за твою безопасность, — парировал он.

— Безопасность — иллюзия, — сказала Пенни, — но эту броню мне сделал муж, и ничего ближе к безопасности у меня не осталось. Я не доверю защиту моей семьи никому другому, — добавила она. Затем приостановилась, прежде чем спросить: — Это уязвляет твою гордость?

Сайхан ответил несразу, а когда заговорил, то произнёс больше слов, чем она слышала от него за всё последнее время:

— Кого-то это может беспокоить, но любой истинный телохранитель был бы рад. Истинного телохранителя в первую очередь должна волновать твоя безопасность.

— Я не спрашивала «любого телохранителя», я спросила тебя, — повторила Пенни.

— Я не могу осуждать себя за то, что ты делаешь в точности так же, что делал бы я.

После встречи с Мёртл я бродил по городу почти два дня. В прошлом я мог бы искать где-то пристанища, но в моём нынешнем состоянии жилище на самом деле больше не было необходимым. Дождь, жар, холод — всё это больше меня не волновало. Я не уставал и не утомлялся, поэтому я просто шёл. Избегать городской стражи было делом лёгким, едва отвлекавшим меня от моей настоящей задачи, которая была полностью внутренней.

Я следовал найденным мной нитям памяти, касавшимся создания сияющих богов. Каждое воспоминание вело к другим, и собирание их в логичное единое целое было лишь вопросом времени. Обнаруженная мной информация, таившаяся в укромных уголках моего разума, порой была шокирующей. А ещё она была грустной. Я наконец-то узнал историю родителей моей дочери, моего предка Мордэкая Иллэниэла и его возлюбленной, Мойры Сэнтир.

Изучая всё это, я узнал тайны, в свете которых мои столкновения с сияющими богами казались смехотворными. Неудивительно, что они хотели уничтожить род Иллэниэл. Их создатель оставил ключи к их погибели неизгладимо записанными в моей родовой памяти.

У меня по-прежнему не было лёгкого ответа на то, как разобраться с Мал'горосом, хотя если то, что я узнал о человеческих богах, было справедливо и для тёмных богов Ши'Хар, то, возможно, была одна личность, хранившая в себе ключ к их поражению.

Однако у меня была более крупная проблема. Мои чувства, мои эмоции, угасли. Вернулась серая пустота, являвшаяся моим существованием в течение последних нескольких месяцев. Единственным оставшимся во мне чувством была глухая тоска, голод — вернуть страсть, которую я так недавно обнаружил. Я знал лишь один способ сделать это.

Мой разум всё чаще возвращался к одной и той же мысли, к Мёртл.

Я всё ещё помнил, где находился её дом, и я часто обнаруживал, что бреду по направлению к нему. Меня притягивало воспоминание о её жизненной силе, о её эмоциях — о её жизни. Я хотел ещё.

Поначалу я ругал себя за такие желания. Я знал, что они были глупыми. Я знал, что это было неправильно. Моя трансформация в высасывающее жизнь чудовище заставила меня стыдиться, но по мере угасания моих эмоций угас и стыд. Вина испарилась, оставив меня аморальным и пустым, обладающим лишь неудовлетворённой жаждой.

«Её, наверное, и не хватятся», — рационализировал я. «Если я буду делать что-то подобное, то, наверное, лучше придерживаться ненужных людей, на которых всем наплевать». Эта мысль была совершенно логичной, однако я знал, что нашёл бы её отвратительной… если бы я всё ещё был способен испытывать отвращение. «Может, если ограничиваться преступниками, то я смогу стать немёртвым вершителем правосудия».

Это могло быть более благосклонно принято моей моральной и эмоциональной стороной, когда я заберу то, что мне нужно. Хотя меня это не особо волновало — даже вина была лучше бесконечной серой смерти моего нынешнего существования. Из моей головы не шёл образ меня самого в роли трагического героя, вечно страдающего и вынужденного охотиться на тех самых людей, которых я хотел защитить. В этот миг это казалось более предпочтительным, почти артистичным, по сравнению с зияющей пустотой, занявшей место моего сердца. Что обо мне подумала бы моя Матушка?

Я почему-то сомневался, что она увидела бы особую разницу между тем, кого я выберу в качестве жертвы. Я всё равно буду чудовищем.

Эта дискуссия часами тянулась внутри меня, пока где-то около полуночи я не обнаружил, что стою у дома Мёртл. Мои ноги привели меня туда без моего сознательного усилия, пока мой разум притворялся озабоченным более глубокими моральными вопросами отнимания жизни для временного восстановления моей человечности. «А что насчёт использования какого-нибудь преступника?» — напомнил я себе.