«Бля», — подумал Грэм, поспешно отступая, чтобы его не проткнули. У него был лишь четырёхдюймовый нож, и хотя один из мужчин уже не встанет, Грэм находился в очень невыгодном положении. Что хуже, тень скалы, нависавшей над лагерем мужчин, ещё больше мешала что-то рассмотреть.

Наступив на камень, он споткнулся, но вместо того, чтобы попытаться остаться на ногах, он позволил себе упасть. Он помнил камень ещё с тех пор, как наступал вперёд мгновения тому назад, хотя и не сумел принять его во внимание, когда отступал. Камень был умеренных размеров, шириной примерно в фут. Грэм упал на него, и перекатился, присев рядом с ним, когда противник пошёл на него.

Бросив нож, он подхватил камень со всей скоростью, которую могли дать его мышцы. Весил камень, наверное, фунтов тридцать или сорок, но Грэм метнул его вперёд и вверх так, будто тот был невесомым, попав мечнику по ногам.

Тот споткнулся, но не упал — его правая, державшая меч рука метнулась вправо на случай, если ему нужно будет подставить её при падении. Грэм вскочил, и набросился на него, когда рука с мечом ушла вбок, и нанёс удар мужчине в подбородок верхней частью своей головы, заставив его упасть.

Несколько секунд они боролись в темноте, но Грэм уже был сверху, и как только он сумел положить руки на лицо мужчины, он толкнул его вниз, вгоняя его череп в каменистую землю. Это брутальное действие он повторил ещё несколько раз, пока тело его противника не обмякло, а затылок не превратился в мягкое, мокрое месиво.

Вернулась неподвижность ночи, а Грэм сидел, уставившись на лежавшего под ним человека. «Несколько минут назад он мирно спал». Его руки были влажными и липкими. Внезапный шум справа заставил его осознать, что мужчина, которого он пырнул, ещё был жив.

Встав, он подошёл, глядя на мужчину с колотой раной на спине. Рана находилась высоко, но лезвие не задело сердце. Судя по мокрому звуку дыхания этого человека, Грэм скорее всего пробил ему одно из лёгких. Тот уже был покойником, но мог ещё протянуть несколько часов.

«Мне жаль».

Так он хотел сказать, но слова отказывались произноситься. Человек, на которого он смотрел, собирался убить его, или любого, кто последовал бы за ними. Он был частью банды людей, похитивших Айрин и убивших Лилли. Он не заслуживал извинений, однако у Грэма всё сжималось внутри от вида того, как этот человек умирает.

— Почему? — спросил он, обращаясь к умирающему. — Почему вы это сделали?

Тот вращал глазами, со страхом глядя на Грэма. Он знал, что умирает, но ещё не боялся завершающего удара. Его губы разомкнулись, и он попытался что-то сказать, но слова его донеслись мокрыми и невнятными. Из его рта потекло что-то тёмное. Грэм был уверен, что в свете дня жидкость эта была бы красной.

«Неужели он это ощущал?» — подумал Грэм о своём отце. «Сколько раз он такое переживал?». Говорили, что Дориан Торнбер убил сотни, если не больше, как на войне, так и в более мелких, личных конфликтах. «Это должно было свести его с ума… если только это не приносило ему удовольствие».

Но воспоминания Грэма об отце не рисовали безумца. Его отец был добрым и терпеливым. И мать его так же говорила. Грэм пожалел, что его отца не было в живых, и что он не мог спросить его. «Как ты боролся с этой болью, с виной? У меня теперь руки заляпаны кровью».

Лежавший на земле человек снова попытался заговорить, и на этот раз слова были достаточно ясными, чтобы понять их:

— Мне… заплатили.

Он был наёмником. Была ли у него семья? Ждал ли кто-то где-то его возвращения?

— Не ту работу ты выбрал, друг, — сказал Грэм. — Кто тебе заплатил? — Его слова звучали спокойно, почти небрежно срываясь с его губ. «Кто же этот бесстрастный убийца?» — подумал Грэм. «Это же не могу быть я».

Но это был он.

— Пожалуйста… — взмолился наёмник, не в силах договорить.

Грэм сходил к другому, и забрал меч. Им будет проще воспользоваться. Нож был слишком близким, слишком личным. Снова встав над умирающим человеком, он занёс меч, пытаясь решить, куда лучше вонзить лезвие, чтобы прервать его муки. Мужчина сверлил взглядом его глаза, умоляя и обвиняя одновременно.

Грэм бросил оружие. Это было слишком холодным. Если он и сделает это, то примет весь вес ответственности. Он обнажил нож, и присел рядом с фигурой.

— Мне жаль, — сказал он, и вонзил нож в сердце мужчины.

Незнакомец дёрнулся, и умер, испустив последний мокрый вздох. Глаза его так и не отпустили взгляда Грэма.

Хотя его желудок и был пуст, Грэма затошнило, и он начал блевать на землю. Из него вышло немного жидкости, а после этого его сотрясала лишь сухая рвота. Грэйс к этому моменту уже стояла рядом, мягко похлопывая его по спине, но ничего не сказала.

Грэм переместил тела, оттащив их где-то на двадцать ярдов от лагеря, прежде чем снять с них одежду и сапоги. В темноте трудно было сказать, что было ему впору, а что — нет. Куртка и плащ того, кого он ударил ножом, были испорчены, но его сапоги, пояс и штаны наверное ещё были в порядке. Пожитки того, чью голову он размозжил, скорее всего не пострадали. С ними он разберётся утром.

Положив одну скатку на другую, он свернулся внутри, надеясь согреться. Сна он не ждал. Его совесть наверняка не могла этого допустить — но когда он закрыл глаза, и снова их открыл, то обнаружил сияющее в небесах утреннее солнце. Утомлённость его тела взяла верх над его моральным смятением.

Он тихо полежал несколько минут, наслаждаясь звуком пения птиц и игрой солнечных бликов на близлежащих камнях. Его разум был неподвижным, в состоянии покоя. Прошлой ночью он совершил ужасные вещи, но он был осторожен, на глядя на них прямо. В свете дня они казались кошмарами, воистину ужасными, но нереальными.

— Ты проснулся, — заметила Грэйс.

— Похоже на то, — ответил он, садясь.

— Как ты себя чувствуешь?

— Позже, — сказал он ей. — Нужно заняться делами. — Он встал, и начал перебирать хаотичные остатки лагеря, собирая в кучку вещи, которые оставит себе.

Там было два рюкзака, и в них — достаточно хлеба, сушёного мяса и твёрдого сыра, чтобы двум людям хватило на несколько дней. Он скромно позавтракал, и убрал остальную еду в один из рюкзаков. Одну из скаток он свернул, и также привязал к рюкзаку, а затем осмотрел одежду.

По большей части она оказалась слишком маленького размера, и его собственные дублет и штаны были гораздо лучше, несмотря на то, что предназначались для более цивилизованной среды. Он посчитал везением тот факт, что у одного из мужчин были большие ступни — его сапоги были узкими, но всё же налезали. Грэм сделал на них два небольших надреза, спереди и по внешнему краю, давая своим стопам достаточно места, чтобы ему было удобнее. Волдыри от мозолей он себе позволить не могу.

Он нацепил на себя одну из портупей, и выбрал тот из двух мечей, что был получше, а затем сделал то же самое с луками, натягивая их до упора, чтобы проверить их силу. Он собрал стрелы из обоих колчанов, и пересчитал. «Двадцать три».

Покосившись на солнце, он решил, что было примерно девять утра. Подхватив Грэйс, он посадил её на плечо, и стал спускаться.

— Сосредоточься на склонах, на случай если там ещё засады, — сказал он ей. — А я буду беспокоиться о том, как найти их след.

— Конечно, — сказала Грэйс. — Как ты…?

— Позже, — перебил он. — Значительно позже.

— Ладно, — сказала она, смирившись его неохотой.

К полудню они достигли взгорка, бывшего основанием горы, разделявшей промоину. Грэм теперь уже был далеко от всего, с чем он был хоть немного знаком, и не мог быть уверен, какие были достоинства у каждого из путей, поэтому он никак не мог решить, куда могли двинуться преследуемые ими люди. Любой из путей мог быть тупиком, или оба могли куда-то вести.

Он потратил час, безуспешно проверяя восточную сторону, прежде чем попробовал западный путь. Там он за минуты обнаружил несколько следов — немного взрытой земли, немного притоптанной травы. Решающим доводом стал кусочек кожи, скорее всего от упряжи, которую кто-то зачем-то подрезал.