Тем вечером я взял найденное мной серебряное стило, и начал работать над предметом, который, как я посчитал, мог оказаться полезным. Потребовалось несколько попыток, прежде чем я смог правильно сбалансировать структуру рун, но, к счастью, я мог проверять своё устройство на самом себе, чтобы удостовериться, что оно работало как надо. Последняя доводка была сложнее, поскольку я должен был действовать осторожно, дабы не привести его в действие случайно, и не пораниться. Эту часть я делал, используя самый сильный щит, какой я только мог создать, но я всё равно не был уверен, что он защитил бы меня на таком близком расстоянии, если бы я допустил ошибку.

К приходу полуночи я всё доделал, и решил, что мои планы настолько закончены, насколько это было возможно. Я решил лечь спать.

Я пришёл к тому, что подходил к каждому шагу с методичной тщательностью, будто это был ритуал. То же самое я делал с отходом ко сну. Я умылся и снял грязное бельё, заботясь ничего не упустить. Ощущение было почти таким, будто у меня был перед Пенни долг — надлежащим образом выполнять заурядные жизненные задачи. Она бы хотела, чтобы я заботился о себе. Тем не менее, потребовалось полбутылки вина, прежде чем ко мне пришёл сон, и сны мои были далеко не спокойными.

Я вернулся в Ланкастер рано следующим утром. Я с особым тщанием причесался, и когда я явился в Ланкастер, каждый мой волосок был на своём месте. Мои борода и усы были тщательно подстрижены, а моя одежда была безукоризненна. Опять же, мне показалось, что Пенни хотела бы чего-то подобного, хотя, после дальнейшего анализа, это могло быть симптомом усилий, которые я прилагал к взятию собственных эмоций под контроль.

Джеймс встретил меня сразу же, как только я вошёл. Он одним взглядом оценил мой внешний вид, и я увидел в его взгляде одобрение.

— Ты сегодня выглядишь лучше, Мордэкай.

— Так и есть, ваша Светлость, мне стало значительно лучше. Надеюсь, вы простите моё вчерашнее поведение, я был сам не свой, — подчёркнуто формальным тоном сказал я ему.

— Не нужно быть таким серьёзным, мы же родственники, в конце концов, — сказал он мне. Вообще-то, его жена действительно была моей тёткой, каковой факт я узнал лишь два года тому назад.

— Формальность, возможно, является тем, с помощью чего я справляюсь, сэр. Надеюсь, что вы поймёте, но сейчас я не могу себе позволить слишком распускать свои эмоции, — ответил я.

— Ты имеешь ввиду вчерашнее «землетрясение»?

Уильям, наверное, увидел больше, чем я думал, и конечно же, он поговорил со своим господином. Конечно, я не мог разумно ожидать, что они не сопоставят одно с другим, даже без рассказа Уильяма.

— Меня несколько занесло. Худшее уже позади, пожалуйста, не волнуйтесь. Я больше не позволю случиться чем-то подобному, — заверил его я.

В уголках глаз Джеймса появились морщинки, когда его лицо приняло сочувственное выражение:

— Ещё не конец, парень — ты это знаешь, то же самое было после гибели твоего отца. Это никогда не проходит полностью.

— Как это приняла Леди Торнбер? — внезапно спросил я. Я чувствовал себя слегка эгоистичным, не подумав о ней прежде — в конце концов, она потеряла своего единственного сына. Страдал тут не только я.

Я увидел, как сжались челюсти герцога:

— Она приняла это похвальным образом, как и все из её рода. Тем не менее, это тяжело ей далось — она лишь два года назад потеряла Грэма, а теперь ещё и своего сына. Она по большей части сидела у себя, хотя Дженевив и твоя мать часто её навещали.

Я кивнул, поскольку не знал, что сказать. Мы пошли дальше, к залу, и Джеймс спросил, успел ли я уже поесть. Я не успел, поэтому мы позавтракали тем утром вместе, в солнечной комнате. Он каким-то образом держал всех остальных на расстоянии, хотя я уверен, что они все хотели меня видеть. В частности — этого определённо хотела моя мать, но я на самом деле не был готов разбираться с её эмоциями. Я и так уже едва справлялся со своими собственными.

За едой мы почти не говорили, но в конце концов я упомянул о главной причине, по которой я появился так рано.

— Сейчас я готов поговорить с волшебником, — без обиняков сказал я.

Джеймс отодвинул в сторону свою тарелку:

— Ты вчера чуть не напугал бедняжку Ариадну до смерти.

— Мне нужно попросить за это прощения, и поблагодарить её. Если бы не она, то я мог допустить серьёзную ошибку, — ответил я. — Я бы также хотел заплатить за урон, нанесённой вашей двери.

Он небрежно махнул рукой:

— Не беспокойся об этом, мы через слишком многое прошли, чтобы ссориться из-за дверей. Однако мне любопытно, что такого тебе могла сказать Ариадна, что ты так значительно успокоился, по сравнению со вчерашним днём.

Я смущённо опустил взгляд:

— Она просто напомнила мне о том, что раньше говорила Пенни, и о том, что она подумала бы о моих планируемых действиях, — сказал я ему правду, но очень иносказательным образом, совершенно не упомянув тот факт, что источником информации было одно из видений Пенни.

Мы говорили наверное ещё четверть часа, прежде чем я откланялся, и пошёл искать свою мать. Бесполезно было оттягивать неизбежное. Я нашёл её одиноко сидящей в комнате, которую ей выделила Дженевив. От моего внимания не ускользнул тот факт, что комната была прямо рядом с собственными покоями герцога, или что у входа стояли двое охранников.

Охранники молча отступили, когда я приблизился — они оба знали меня. Я постучался. Я уже знал, что Мириам была внутри, и не спала, но я не хотел её пугать.

— Да? — послышался миг спустя её голос.

— Это я, Матушка, можно войти? — спросил я.

— Конечно, — сказала она, отодвигая задвижку, и открывая дверь. — Я всё гадала, покажешься ли ты сегодня.

Я серьёзно на неё посмотрел:

— Прости, за вчерашнее. Я был сам не свой.

Она кивнула:

— Думаю, все уже это знают. Что касается убитых горем реакций, я не думаю, что твоя так уж выходила за рамки того, что уже бывало прежде, — сказала она и, шагнув вперёд, обняла меня, когда я захлопнул дверь.

Я молча держал её в объятьях какое-то время. Каким бы старым я ни становился, я не думаю, что этот простой жест когда-нибудь перестанет меня успокаивать, хотя я не мог не заметить, какой маленькой она была. Неужели она всегда была такой маленькой?

— Вчера я в своей глупости даже не остановился, чтобы спросить, как идёт твоё выздоровление. Насколько тяжело ты была ранена?

Она отпустила меня, и вернулась к столу, где она занималась вышивкой. Она редко позволяла своим рукам долго оставаться без дела.

— Я на самом деле не знаю, — ответила она. — Я покажу тебе шрам, если тебя не слишком смутит глядеть на грудь своей старой матери.

Миг спустя она обнажила свою грудь и живот, и увиденное заставило меня ахнуть. От её живота вверх шла длинная серебряная линия, начинавшаяся чуть выше её пупка, и кончавшаяся у её коротких рёбер, с правого бока. Это была плохая рана, однако, что было ещё удивительнее — она выглядела полностью исцелённой.

— Она ещё болит? — сразу же спросил я. Она уже снова натягивала свою верхнюю одежду, чтобы прикрыться.

Мириам поморщилась:

— Да, болит. Какие-то ткани под ней не полностью исцелились, насколько я могу сказать.

— Но как?

— Последним, что я помнила, был ужасный кинжал той женщины, вспарывавший меня подобно свинье на бойне. Я пыталась удержать в себе внутренности, и тогда-то я и потеряла сознание. Когда я снова очнулась, я была здесь, в кровати, и моя рана была закрыта, — объяснила она.

Я задал ей ещё несколько вопросов, и она более подробно описала мне, что именно произошло: обращённые к Дориану слова Пенни о его забрале, то, как вошли убийцы… и случившаяся схватка. Судя по её описанию, я видел, что Пенни явно ожидала случившееся. «Но почему она не пыталась этого избежать?» — задумался я. Она видела приближение своей смерти, она могла спрятаться, а не действовать ожидаемым образом, но не сделала этого. Что могло быть настолько ужасным, что она приняла свою смерть, чтобы это предотвратить?