— Это же хорошо, — сказал он, улыбаясь, и гладя её по волосам. — Потому что как только Мама вернётся, я хотел бы представить тебя ей. А потом я попрошу твоей руки у твоего отца… если ты согласна.

— Нет, Грэм! Нет, нет, нет, нет, нет… ты не можешь. Ты не понимаешь.

— Я понимаю любовь, а ты — моя единственная. Чего в этом может быть сложного?

Она оттолкнула его, создав между ними расстояние:

— Меня изнасиловали. Теперь понимаешь?

Он ощутил мгновение ярости, но для его гнева не было надлежащей цели, поэтому он подавил это чувство:

— Кто совершил это с тобой?

— Один из друзей моего отца, доверенное лицо, — призналась она. — Он угрожал мне, если я кому-то скажу, и я уже знала, что будущего у меня не будет.

— Его так и не наказали?

Она покачала головой:

— Нет. Я никому не сказала. Он неоднократно приходил в мою комнату.

Огонь в сердце Грэма грозил превратиться в адское пламя:

— Когда это случилось?

— Мне было двенадцать, и он изводил меня, пока мне не исполнилось почти четырнадцать.

— Где он сейчас?

— Мёртв.

— Ты сказала, что его не наказали.

Она отстранилась ещё дальше, встав на противоположной от него стороне комнаты, у двери:

— Это была нелепая случайность, он упал с лошади.

— Ему следовало умереть гораздо больнее.

Алисса направилась к двери.

— Куда ты?

— Прочь отсюда.

Он вскочил с кровати, пересёк комнату, и преградил ей путь:

— Почему?

— Что значит — почему? Ты не можешь любить меня, Грэм. Я тебе не подхожу. Твоя мать это поймёт, даже если ты слишком тупоголовый, чтобы это признать. Последние несколько недель уже должны были показать тебе правду. С тем же успехом я могла бы быть шлюхой, вот только я слишком распутна, чтобы просить плату.

— Заткнись, — мягко сказал он ей. — Моя бабушка была шлюхой, и я отлично знаю, что ты таковой не являешься. К тому же, я очень люблю бабушку, и дед её тоже любил. Не вини себя за то, что с тобой сделал кто-то другой.

Её глаза расширились:

— Твоя бабка была… что?!

Он потратил несколько минут, пересказывая ей историю своей бабки и мужчины, в честь которого его назвали, включая её едва не ставшую трагичной попытку убить его деда.

— Невероятная история, — признала она, когда он закончил.

— Тогда ты должна понять. Я — Торнбер. Ничто не остановит мою к тебе любовь, и ты лишь навредишь нам обоим, если попытаешься её предотвратить. — Он поднял её подбородок своими пальцами, и когда он опустил свои губы к её собственным, она ответила на поцелуй.

— Я хочу тебе верить.

— Тебе уже следует знать, что я практически не способен успешно солгать, — сказал он ей.

Она кивнула, не в силах говорить из-за комка в горле:

— Угу.

Некоторые женщины теряли красоту, когда плакали, но Грэм не мог не найти её прекрасной.

— Ты выйдешь за меня, Алисса?

— Твоя мать никогда этого не позволит.

— Ещё как позволит.

— Нет, не позволит.

— Ладно. Если она одобрит, и твой отец даст согласие, ты за меня выйдешь?

— Этому никогда не случиться.

— Предоставь это мне. Если согласятся, то ты согласна?

Она вытерла щёки рукавом, но слёзы продолжили падать из её глаз.

— Да, — наконец сказала она. — А теперь перестань спрашивать. — Затем она поднырнула под его руку, и поспешно сбежала через внешнюю дверь. Прежде чем он смог прийти в себя, её не стало. В своей спешке она не заметила глаза-пуговки, наблюдавшие за ней из конца коридора.

Грэм остался с чувством торжества и печали. Он всё ещё не мог понять её неохоту, но был полон решимости. Он преодолеет любое препятствие, и обеспечит им счастье.

— Что? — спросил Чад.

— Почему бы тебе не показать мне, как ты так быстро стрелял в тот день?

— Какой день?

— Когда мы подрались.

Чад вздохнул:

— Этому мне тебя не научить.

— Почему нет?

— Потому что тебя это просто испортит. У тебя острый глаз, и лук ты держишь крепко, но таким лучником тебе не бывать.

Грэм с любопытством уставился на него, ожидая объяснения получше.

— Смотри, у тебя нет на это времени. Знаю, ты хочешь стать рыцарем, и уже дворянин. Такая стрельба требует жертв. Нельзя просто научиться ей, а потом вспомнить через год, когда захотишь. Ей надо практиковаться для поддержания. Это как пристрелка по целям для боевых стрелков.

Это было из числа тех вещей, которые он показал Грэму, сопроводив демонстрацию объяснением того, почему ему не следует утруждать себя практикой в этом плане. Он установил на поле ряд целей, отмечавших расстояния от пятидесяти до двухсот ярдов. Охотник не попал по самым дальним целям, но его стрелы упали близко к ним, когда он пустил их по параболе. Он мог переключаться на любую дальность и поправлять прицел, чтобы стрела попадала рядом с целью, если не в саму цель.

Выстрелы Грэма были гораздо более случайными в своих попаданиях. Малейшее изменение угла выстрела могло изменять расстояние полёта стрелы на пятьдесят ярдов, или больше.

Стрелок объяснил, что для профессиональных лучников «пристрелка» была одной из самых важных форм упражнений, поскольку позволяла им стрелять вместе со своими коллегами, обрушивая град стрел на нужном расстоянии, чтобы попадать по приближающимся войскам:

— Но это также то, в чём надо упражняться каждую неделю. Тело твоё меняется, лук меняется, и надо подстраиваться под их лад, чтобы сохранять способность точно стрелять на расстоянии. Придерживайся стрельбы по близким целям — не дальше сорока ярдов. Эти навыки сохранятся гораздо дольше.

Мыль о том, что некоторые навыки требовали постоянной практики просто для их поддержания на функциональном уровне, была для Грэма новой концепцией. Судя по всему, это также было применимо к скоростной стрельбе.

— Смотри, — сказал Чад. — Я покажу, медленно.

Вытянув лук одной из рук, он запустил другую в свой колчан, и вынул две стрелы, держа их между пальцами. Он приложил одну из стрел зарубкой к тетиве, но удерживал её, не стреляя В положении его руки было что-то странное.

— У тебя рука задом-наперёд, — с любопытством сказал Грэм.

— Ага, — сказал охотник, — и стрела с той же стороны плеч, что и моя рука.

Обычно древко располагалось в противоположной стороны, чтобы создаваемое натяжением давление прижимало её к плечам лука. То, как её держал Чад, было бессмыслицей.

— Разве она не завалится вбок?

— Нет, покуда я держу обратным хватом — это создаёт натяжение по-другому, — объяснил мужчина. — Так я могу натянуть гораздо быстрее, и после первого выстрела я могу натянуть второй настолько быстро, что ты едва поймёшь, что я сделал.

— Но это кажется несколько неуклюжим.

— Так и есть, если не упражняться — и стрелять так больше чем на двадцать или тридцать ярдов будет лишь тратой стрел. Такие выстрелы требуют крепкой руки и точного прицела. И если научишься так стрелять, а обычную практику бросишь, то потеряешь форму.

— Поэтому мне не следует себя утруждать…

— …Если только не планируешь посвятить жизнь луку, оно того не стоит, — закончил Чад. — Стреляй прямо, натягивай тремя пальцами. Вырежи это у себя на сердце, а когда понадобится, тело будет знать, что делать, и не собьётся с толку.

За несколько минут до обеда его внимание привлекла маленькая фигура.

— Привет, Грэйс.

— Могу я поговорить с тобой минутку? — спросила медведица.

Это не было её обычным небрежным приветствием, поэтому Грэм остановился, и с любопытством посмотрел на неё. Подняв Грэйс, он ответил:

— Конечно.

— Наедине?

— Уже почти обед.

— Много времени это не займёт, но я не хочу, чтобы кто-то услышал нас, — серьёзно сказала она.

Он вынес её наружу, чтобы отойти подальше от остальных.

— Что не так?

— Я видела кое-что этим утром, случайно, и это заставило меня немного заволноваться.