Моя рука нашла что-то под покрывалом, что-то холодное и твёрдое. Вытащив этот предмет, я увидел в своих пальцах стеклянный флакон. Находившаяся внутри жидкость сияла золотом в свете свечей. В моей груди расцвела надежда. Снова усевшись, я позвал Пенни, но на мой крик откликнулся демон, и в этот раз ему помогал какой-то здоровяк, носивший лицо Грэма, будто содрав кожу с его лица.

Они заставили меня лечь, но я крепко сжимал флакон, моё спасение. Затем они исчезли — их тьма исчезла под излучаемым Пенелопой светом. Зло не могло вынести её взгляда, или оставаться в её присутствии.

— Что такое, Морт? — спросила она — её лицо висело надо мной, вне досягаемости. Её глаза были влажными, а щёки покраснели. «Они что, причиняли ей боль?»

Протянув флакон, я попытался объяснить:

— Я нашёл его, Пенни. Помоги мне его выпить. Оно волшебное. Оно может нас спасти, ещё есть надежда!

Она улыбнулась, и солнечный свет пробился через окно, залив нас обоих.

— Конечно же, — прошептала она. Вложив флакон обратно мне в руку, она помогла поднести его к моим губам, и мне в горло потекло что-то прохладное — состоявший из жидкого льда огонь. Моя магия поднялась внутри меня волной, и я поднял руку к потолку, снова обретя силы. Пробив дыру в крыше, я взял Пенни за руку, и мы воспарили.

В небесах открылась дверь, и я увидев впереди Мойру, преграждавшую нам путь к свободе — только это была не она. Снаружи она была похожа, но внутри я видел чудовище, пожравшую её изнутри змею. Она улыбнулась, обнажив клыки, окидывая меня плотоядным змеиным взглядом.

— «Отец, ты меня слышишь?» — Это было её голос, но теперь я видел, что их было двое.

— «Пусти меня!» — приказал я, ибо на мне были оковы, тянувшие меня вниз, приковывавшие меня к кровати. Позади меня стоял Мэттью, скрытый под чёрной мантией, а справа стояла Линаралла. Две Мойры были слева, а Коналл и Айрин были в изножье кровати. Все они были в мантиях, и тут я осознал, что они собирались принести меня в жертву.

Я должен был умереть так же, как следовало умереть Тириону — от рук своих собственных детей. Линаралла склонилась надо мной, её серебряные волосы упали мне на грудь, почти скрывая серебряный кинжал в её руках. Он отбрасывал блики, когда она занесла руки для удара.

Клинок замер, пока она произносила на эроллис: «Чтобы Иллэниэлы жили, ты должен умереть». Затем она вонзила его мне в грудь, и по моим венам и сердцу прокатилась агония.

Не в силах даже кричать, я глядел в глаза моих кровожадных отпрысков, пока мир угасал вокруг меня — моя жизнь вытекала у меня из груди рекой, которую они поглощали подобно диким зверям.

В отличие от обычного убийства, это затянулось на века — моё сердце каким-то образом продолжало биться вопреки торчавшему у меня из груди кинжалу, пока я сам медленно и безмолвно умирал. Несмотря на их предательство, я простил их, и по мере того, как моя жизнь утекала прочь, я произнёс свои последние слова: «Я люблю вас». К счастью, вскоре после этого меня нашло небытие, милостивые объятия смерти.

Посмертие оказалось гораздо приятнее, чем я ожидал. Какое-то время я плыл на белом облаке, и листья опадали с деревьев подобно дождю. Тёплое солнце и холодный ветер соперничали за внимание моей кожи. Я глядел на окружавший меня пейзаж, не в силах осознать раскинувшуюся передо мной красоту.

Передо мной шёл молодой человек — мой сын, Коналл. Я не был уверен до конца, пока он не повернул голову, оглянувшись на меня. Затем он заговорил, но послышавшийся голос принадлежал Чаду Грэйсону:

— И как долго ты будешь слюни пускать? Выглядишь как ёбаный идиот.

Я нахмурился. Губы Коналла не двигались. Что-то было неправильно. Он что, общался напрямую с моим разумом? Поддавшись порыву, я запрокинул голову. Поле моего зрения наполнило небо — серо-синий шедевр, полный подгоняемых ветром облаков. В центре его было лицо Чада, глядевшее на меня в ответ.

— Ага, это облака, мудила ты этакий, — сказал он мне.

Тут вставил слово Коналл:

— Мне очень хотелось бы, чтобы ты не говорил ему такие слова.

Чад отмахнулся от него:

— Да он всё равно не знает, что именно я говорю. Мы поймём, что он точно проснулся, когда он взбеленится.

Я засмеялся.

— Видишь? Он вообще не в курсе. По-прежнему идиот, — сказал Чад.

Я ехал не на облаке, а на каком-то паланкине. На самом деле, это скорее была мягкая кровать на двух перекладинах, и эти двое меня несли, хотя к этому моменту уже успели остановиться. Мы были на лугу, который располагался ниже по склону горы от моего дома. Я всё ещё чувствовал себя странно, но разум мой работал как надо. Очевидно, я не был мёртв.

Снова поглядев на Чада, я сказал:

— Если это рай, то ты-то здесь откуда?

Коналл захихикал, и я подмигнул ему. Между тем Чад прищурился, оглядывая меня, гадая, действительно ли я пришёл в себя. Наконец охотник ответил:

— Это ты верно сказал. Никакой это не рай. Поблизости нет ни одной таверны. Поэтому-то я и взял с собой вот это. — Он показал мне маленькую металлическую фляжку, отвернул крышку, и отхлебнул.

— Почему мы на склоне горы? — спросил я. Это место показалось мне странным для больничной койки.

Коналл ответил:

— Элиз посчитала, что солнечный свет может пойти тебе на пользу.

Чад хохотнул:

— Скорее, твою жену уже стало тошнить от вида твоего тупого рыла.

Несмотря на грубый тон, я обнаружил, что улыбаюсь как идиот:

— А она как, в порядке? И остальные? Я долго был без сознания?

Чад быстро подвёл итоги:

— Она в порядке, они в порядке, и ты был полным кретином достаточно долго, чтобы основательно меня достать. — Затем он обратился к моему сыну: — Поскольку он разговаривает, надо бы отнести его обратно в дом. Королева захочет узнать об этом.

Коналл поднял свой конец носилок, и они потащились обратно вверх по склону, пока я обдумывал сказанное:

— Королева — она что, здесь? — спросил я.

— Ага, — сказал Чад. — Пока ты был болен, они все собрались вместе, и решили устроить тебе ёбанную вечеринку. Они все там, планируют декорации, и решают, кого из высокородных хренов внести в список приглашённых.

— Мастер Грэйсон! — возмущённо рявкнул Коналл. Затем обратился ко мне: — Мэттью закончил портал в Албамарл, и Её Величество явилась понаблюдать за твоим выздоровлением.

Кивнув, я снова посмотрел на Чада:

— Пока я был болен, у меня были интересные сны. Мне показалось, что ты пытался увидеться со мной, но Пенни отказалась тебя впускать. Что-то насчёт исчезновения Ланкастера…

Егерь вздрогнул:

— То был не сон. Она едва не сломала мне шею.

— А Ланкастер?

Коналл вставил слово:

— Вот, почему он вышел из себя. Ланкастер исчез. Они с Сэром Сайханом и значительной частью охотников отправились на разведку. Большинство не вернулось. Сэр Сайхан был тяжело ранен, и, по его словам, пропавшие либо мертвы, либо…

Он остановился, и я подтолкнул его:

— Или что?

Чад закончил вместо него:

— Или съедены. Из того леса вышло что-то недоброе, но будь я проклят, если знаю, что именно.

— С ними были Уолтэр и Элэйн, — проинформировал меня Коналл. — Они тоже не вернулись.

Встревожившись, я спросил:

— Когда это случилось?

— Четыре дня назад. В тот день, когда твоя жёнушка попыталась мне шею свернуть, — ответил старый лучник. — Стрелы их не берут. Шкуры твёрже гранита, и им было нипочём всё, что в них посылали старик Уолтэр и его дочка.

— Рассказывай в точности, что произошло, — приказал я.

— Один из моих ребят вернулся тем утром, и сказал, что Ланкастер пропал. Уолтэр проверил портал Мировой Дороги, и попытался использовать телепортационные круги — ничего не работало. После того, как твоя жена меня едва не зашибла, я вернулся с Сайханом и группой разведчиков, а также с двумя волшебниками, — начал Чад. — Когда мы туда добрались, там не было никаких следов того, что должно было быть. Ланкастера нет — будто и не бывало. Дорога — тупик, упирается в лес, каких я никогда прежде не видывал. Деревья ширее двух человеческих ростов. Огромные папоротники, а трава такая густая, будто там никто никогда не ходил.