Лесник увидел мысли, мелькавшие у Грэма на лице:

— Я так думаю, они его, наверное, заточили вместе с нашей леди. Стражники обычно забирают у своих пленников всё хорошее. А вот кто его пырнул — не знаю. Она, наверное, залечила рану. У него большой серебряный шрам на рёбрах. Я пытался залить в него воду, каплю за каплей, но я не думаю, что он задержится на этом свете, если не проснётся поскорее.

Грэм вздохнул, и сделал несколько шагов, отойдя от импровизированного укрытия. Обогнув Кассандру, он нашёл тихую фигуру Грэйс, мягко приткнувшуюся к её боку. Единственными признаками жизни в ней были медленное расширение и сжимание её рёбер. Он провёл ладонью по её плечам, чувствуя там тепло, а затем посмотрел вниз по склону холма, через равнину, в сторону Хэйлэма.

Столица Данбара не была видна из их нынешнего лагеря, но тёмное пятно на горизонте скорее всего представляло собой дым, поднимавшийся из множества дымоходов города. Подняв перед собой своё предплечье, он посмотрел на татуировку, которую туда поместил Мэттью. Мыслью и словом, которое было едва громче шёпота, он призвал Шип, чувствуя успокаивающий вас двуручного меча в своих руках. Ещё одно слово покрыло его тело блестящей зачарованной сталью. Броня выглядела как чешуйчатый доспех, будучи собранной из бесчисленного множества накладывавшихся друг на друга частичек, но была гораздо лучше. В отличие от нормальной кольчуги, эта броня затвердевала, когда по ней попадал удар, становясь негибкой, чтобы защитить своего носителя. Она совмещала гибкость кольчуги с защитными свойствами лат, и чары делали её почти неразрушимой.

Она и лицо ему закрывала, хотя те части, что были напротив глаз, были невидимы, давая ему полный обзор. Несмотря на то, что она покрывала его с ног до головы, она пропускала воздух, хотя Мэттью так и не объяснил те части чар, которые позволяли осуществлять это конкретное чудо. По правде говоря, Грэму было всё равно. У него болела голова каждый раз, когда его друг пытался объяснить различные принципы работы того, что скорее всего являлось шедевром чародейского искусства.

— Твой отец будет гордиться, когда увидит, что ты создал, Мэттью, — прошептал он себе. — А я обязательно ему её покажу… после того, как продемонстрирую её Королю Дарогэну Данбарскому.

Большой рубин, вставленный в навершие эфеса Шипа, запульсировал красным светом, будто меч был согласен с его мнением.

Мойре в глаза светило что-то яркое, и она зажмурила их покрепче, чтобы попытаться избавиться от нежелательного света. Однако свет был неумолим, пока она наконец не была вынуждена прикрыть лицо рукой, чтобы закрыться от него.

— Она двигается, — сказал хриплый голос. Это был женский голос, хотя его трудно было опознать как таковой, настолько хриплым он был.

Мойра рискнула открыть один глаз, глянув мимо своего предплечья, чтобы увидеть, кто говорил — и была вознаграждена яркой вспышкой света, которая будто прожгла ей голову до самого мозга.

— О-ох! — воскликнула она, снова зажмурившись.

Тут заговорил кто-то ещё:

— Она проснулась! Я видел, как она открыла глаз. — Голос звучал похожим на Грэма, хотя тоже имел в себе нехарактерную хрипотцу.

— Отвалите, — пробормотала она, обращаясь ко всем, кто был в радиусе слышимости. От этого усилия боль в её голове запульсировала ещё сильнее. — Больно. — «Ай». Она задумалась, как она могла быть настолько глупой, чтобы снова произнести что-то, несмотря на то, что уже усвоила последствия этого после первого произнесённого слова.

— Ты меня слышишь, девонька? — Это Чад Грэйсон склонился над ней, говоря ей прямо у ухо. У него не очень приятно пахло изо рта.

Мойра перевернулась, зарылась лицом в относительную безопасность своей постели… и сразу же отдёрнула голову обратно, когда обнаружила, что вдыхает грязь и траву. Тут она села прямо, чихая, и полностью открывая глаза. Солнечный свет ярко бил по ландшафту, окружавшему её относительно тенистое укрытие под тем, что выглядело как самодельный навес. Голова её ощущалась так, будто её набили чертополохом, а когда она попыталась расширить свой, надо сказать, расплывчатый магический взор, наградой ей стала пульсирующая волна боли.

— О-ох, — простонала она, наклоняя голову вперёд, и закрывая её рукам, будто отгораживание от света могло снизить боль. Не снизило. Удаление визуальных стимулов лишь увеличило дискомфорт, поскольку её разум больше сосредоточился на магическом взоре. Мир будто вертелся и искажался, и она мгновенно снова открыла глаза, ища стабильности солнечного света.

— Ты в порядке? — спросил Грэм, подавшись ближе. Его голос рокотал, перегружая её слух.

Она подняла руки, чтобы отогнать его, прежде чем закрыть себе уши. Однако глаза закрывать она не стала. Всё болело. Весь мир болел, пульсируя болью в центре её бытия. Даже свет вызвал боль, но если она закрывала глаза, то тошнота была ещё хуже. Свет хотя бы не позволял ничему раскачиваться вокруг неё.

В конце концов до остальных дошло, что не нужно толпиться вокруг неё, и они стали говорить тише, и с расстояния в десять или пятнадцать футов. Чад тихо засмеялся:

— Я ей не завидую. Судя по её виду, у неё эпическое похмелье.

«Только вот я ничего не пила», — горько подумала она.

Воспоминания её были нечёткими, поэтому какое-то время она заново выстраивала всё, что могла вспомнить о временном периоде, который привёл к её болезненному пробуждению. Честно говоря, многому из этого трудно было поверить, хотя и становилось очевидным, что ей всё это не приснилось. Грэм и Алисса стояли рядом, свободные от паразитов, так что это определённо было взаправду.

Снова рискнув воспользоваться магическим взором, она обнаружила Грэйс, лежавшую по другую сторону от Кассандры. Это усилие отозвалось прокатившимися по ней новыми волнами тошноты, и она с трудом удержалась от рвоты. «Я слишком много пользовалась своей силой».

Теперь она узнала симптомы. Она уже проходила через такое однажды, годы тому назад, когда они с братом попытались спасти отца Грэма от зачарованных врат, которые раздавили его до смерти. На этот раз ощущения были ещё хуже.

— «Ты почти умерла».

Слова были произнесены её голосом, но не принадлежали ей. В уголке её разума шевелилось иное присутствие.

— «Ты всё ещё здесь?» — спросила она.

— «А мне больше негде быть. Я тут как бы застряла, если только ты не решишь сделать для меня сосуд», — отозвалась её заклинательная двойница.

— «Я думала, что ты, возможно, растаяла бы, пока я была без сознания», — ответила она, нисколько не оправдываясь. Её обычные конструкты с заклинательными разумами таяли и исчезали со временем, если она не подпитывала их периодически новым эйсаром.

Её внутренняя двойница мысленно вздрогнула:

— «Ай».

— «Я не говорю, что я хотела, чтобы ты исчезла…»

— «…но так было бы удобнее», — закончило её иное «я».

На это у Мойры не было хорошего ответа.

— «Посмотри на это с другой стороны: я приглядывала за тобой, пока ты спала, хотя я и должна признать, что это было очень скучно».

— «Приглядывала?» — с любопытством спросила Мойра.

— «Даже пока ты была без сознания, я сознания не теряла. После того, как ты упала в обморок, были кое-какие волнующие события, и я могу показать тебе всё, что случилось, пока ты была без сознания. Мастер Грэйсон вообще-то проявил недюжинный героизм. Но в остальном последние пара дней были совершенно нудными».

— «Нудность лучше имеющейся у меня сейчас головной боли», — иронично подумала Мойра.

Её иное «я» чуть помолчало:

— «Ну, я не пытаюсь победить в этой игре «пожалей себя», но скажу, что я тут уже целые дни торчу, не в силах ничего сделать кроме как наблюдать, и это почти сводило с ума».

— «Ты что, действительно была настолько беспомощной?» — удивилась Мойра. — «До того, как я упала в обморок, ты вроде много что могла делать».