Он сел, но долго молчал. Когда она ничего не сказала, он в конце концов проявил инициативу:

— Ты не спишь.

Роуз поставила чашку, глядя на него усталыми глазами:

— Какая мать может спать, когда её ребёнок испытывает боль, бродя в ночи?

— Ты в этом не виновата.

— Вина редко имеет значение в сердечных делах, — ответила она.

— Я был глупцом.

— Любовь часто глупа, но это не делает тебя глупцом. Мудрецы знают, что в немногие вещи в этом мире имеют истинную ценность, и любовь — одна из них. Вот, почему мы столь многим рискуем ради неё.

— Лишь глупец полюбил бы ту, кто не отвечает взаимностью.

Его мать снова отпила чаю, подняв бровь на его ответ:

— Так вот, что ты думаешь? Что она тебя не любила?

Письмо всё ещё жгло ему грудь, где оно лежало за пазухой, но он сказал «да» молчаливым кивком.

— Она была виртуозной актрисой, не могу отрицать, — сказала Роуз, — но даже она не могла ослепить мои глаза. Она говорила правду, когда пришла ужинать с нами.

Он ожидал иного ответа. Сам он был уверен в Алиссе, когда она сомневалась в себе, но теперь, увидев письмо, он обнаружил, что его вера в любовь поколебалась. Обнаружить, что его мать невольно подтверждала то, что Алисса говорила в своём тайном письме…

— Как ты можешь такое говорить?

Роуз печально засмеялась:

— Не знаю, Грэм. При всех моих логике и уме, есть некоторые вещи, которые я знаю, на самом деле не понимая, почему я их знаю. Какие-то женщина сказали бы, что это интуиция, но согласно моему опыту, люди часто используют слово «интуиция» просто для того, чтобы поддержать то, во что верят. Из-за этого я не люблю это слово, но в данном случае я не могу предоставить объяснение лучше этого.

— Я не знаю, что делать.

Его мать потёрла свои глаза, но промолчала.

В голове Грэма промелькнули дюжины вещей, мыслей и эмоций, переплетённых и свитых друг с другом. Его разум разрывался, а его тело ощущало нужду встать, и сделать что-нибудь. От фрустрации, боли и печали ему захотелось свернуться у матери на коленях, как он делал, когда был маленьким. Но он не мог озвучить эти чувства, как и не мог искать утешения детством. Те дни миновали.

— Мне больно, Мама. Я должен что-то сделать. Что бы ты сделала? — спросил он голосом, надломившимся, несмотря на его усилия.

— Нет хорошего совета, — призналась она. — Терпение — определённо, но это не поможет тебе вернуть потерянное, а лишь сведёт душевное смятение к минимуму. Ты действительно хочешь, чтобы я сказала тебе, что делать?

— Только если это значит, что я верну её, — ответил он.

Роуз засмеялась:

— По крайней мере, ты честен. Большинство просит совета, а потом злится, когда совет не соответствует их желаниям. Если бы я могла заставить тебя делать то, что я хочу, то я бы сказала тебе забыть её, но это же не очень практично, так?

Он покачал головой.

— Ешь, спи, учись терпению. Жизнь идёт дальше — и мы тоже должны.

Следующий день был трудным, как и последовавший за ним. Грэм вернулся к учёбе, но обнаружил, что та доставляет ему мало радости. Она лишь позволяла ему занять тело, но разум его уплывал прочь, и ему было трудно поддерживать нужную сосредоточенность. Во время его учебных поединков с Сайханом ему казалось, что он откатился назад. Чем упорнее он старался, тем хуже получалось.

Трапезы были лучше, но никто не было вкусным. Еда была тем, чем нужно было наполнить желудок, но удовольствия она не доставляла.

Грэм был в депрессии.

Прошла неделя, а потом ещё одна, прежде чем его настроение улучшилось. Он медленно но верно приходил в себя. Тренировки стали возможностью выпустить его фрустрацию, и он радовался не только овладению техникой работы с мечом, которой Сайхан учил других, но и демонстрации своего превосходства над другими учениками.

Грэм был крупным — каковой факт он прежде не мог оценить, тренируясь с одним лишь Сайханом. Его мать была высокой, и ему говорили, что его отец был похожих с Сайханом размеров, но теперь, когда ему позволили тренироваться с другими молодыми людьми, это стало ему более очевидным. Грэм был ростом более шести футов, и у него были широкие плечи. Он всегда был сильным, но постоянные упражнения значительно нарастили мышцы на его костях.

Его агрессивность во время тренировок начала заставлять других учеников избегать его. Ведя учебный бой, он сражался упорно, и хотя они использовали деревянные мечи, и носили броню, его удары оставляли болезненные синяки.

Чтобы он не лишал остальных духа, Сайхан и Капитан Дрэйпер убрали его из класса, и приставили тренироваться с полноценными солдатами. Грэм и там достиг успеха, а число доступных для практики людей позволяло ему часто менять партнёров. Никто не хотел сходиться с ним более одного раза.

В конце концов Капитан Дрэйпер отвёл его в сторонку после одного особо брутального учебного матча.

— Грэм, что ты делаешь?

— То, что вы мне сказали делать, сэр, — прямо ответил он.

— Ты затрудняешь мне работу, — сказал Капитан. — Эти люди приходят сюда каждый день совсем не для того, чтобы становиться для тебя куклами для биться. Они здесь не для того, чтобы ты забивал их до полусмерти.

— Я нарушил какие-то правила, сэр? Вы мне сказали, чтобы я сражался как взаправду.

— До тех пор, пока противник не сдастся.

— Трэлл не сдался, сэр.

— Он не мог! Он был без сознания после первого удара, однако ты счёл необходимым ударить его ещё трижды, прежде чем он успел упасть! — сказал капитан, повышая голос. — Возможно, ты сломал ему руку!

Грэм нахмурился:

— Меч ударил ему по брассару[47], сэр. Он не должен был ничего сломать.

— Если ударить человека достаточно сильно, что-то да сломается — броня там, или не броня! Даже если не перелом, то синяк наверняка не позволит ему тренироваться ещё неделю. У меня не останется ни одного стражника для защиты замка, если ты будешь всё время посылать их в лазарет! Понял?

— Да, сэр.

— Дай мне с ним поговорить, — предложил Сайхан. Он сделал Грэму жест, и они отошли. Как только они оказались за пределами слышимости, он остановился. — Пора перестать драться, и начать учить.

Грэм нахмурился.

— Ты научился в учебных поединках всему, что мог, и большая часть того, что ты сейчас делаешь со мной — это просто практика, но ты ещё можешь стать лучше, — сказал старый воин.

— Как, Зайхар?

— В прошлом я сказал тебе воспринимать каждую схватку всерьёз, и это — хороший совет, но настаёт такой момент, после которого практика против большинства людей больше не будет для тебя сложной. Ты этого момента достиг, хотя и гораздо раньше, чем я ожидал.

— Я всё ещё не могу победить вас, Зайхар, — сказал Грэм.

Сайхан улыбнулся:

— И не сможешь — но даже я не могу себе позволить драться с тобой столько, сколько тебе нужно. Хотя бы потому, моё тело просто неспособно выдерживать такое надругательство день ото дня. Тебе придётся снизить нагрузку.

— Если я не буду стараться как можно сильнее, то не стану лучше.

— Есть другой способ, — ответил его учитель. — Будешь учить. — Здоровяк следил за лицом Грэма, что-то ища в нём, но когда не нашёл, то продолжил: — Обучение чему-нибудь — чему угодно — кого-то другого улучшит твоё понимание. Твоё тело знает то, чему ты научился, и твой разум настроился на безмолвный мир — более упорные тренировки тебе не помогут.

— Вы хотите, чтобы я учил кого-то Зэн-зэй?

— Нет. Сбереги это на другое время, когда станешь старше. Нет, я хочу сказать — учить их тому, чему ты научился в работе с мечом. Мы с Капитаном Дрэйпером научили тебя многим техникам, и ты овладел ими гораздо лучше, чем любой из людей на этом дворе. Взять к примеру беднягу Трэлла — вместо того, чтобы доказать своё знание, избивая его до состояния студня, попытайся его научить, чтобы помочь ему овладеть тем, что ты уже знаешь.