Даниэл уже сделал свой выбор. Он знал, что примет вызов вне зависимости от того, была ли победа невозможной. Тем не менее, он не намеревался сдаваться без боя:

— Позволены ли мне будут моя одежда или оружие? — с надеждой спросил он.

— А будет разница?

— Я бы предпочёл не умирать голым, если есть такая возможность, — сказал он, поморщившись, но подлинная причина была иной.

— Сомневаюсь, что они будут возражать против чего угодно, что ты пожелаешь носить или использовать, — признала она. — Это не повлияет на исход.

— Х-м-м, — промычал Даниэл. — Зачем это? Они что, хотят меня так наказать?

— Нет, Тирион, — ответила она, качая головой. — Другие рощи предложили Роще Иллэниэл награду в шутси за их согласие на этот бой, вне зависимости от победы или поражения. Роща Иллэниэл многое получит, даже если ты проиграешь.

— А если одержу победу?

Уголки её губ слегка опустились, и мышцы вокруг её глаз напряглись. На её лице проявилась озабоченность:

— Ты не одержишь победу.

— Но если всё же одержу? — настаивал Даниэл.

— Тогда мы получим в два раза больше, но это не имеет значения…

Он засмеялся:

— Конечно же имеет. — Затем он передумал, пытаясь понять неохоту Лираллианты: — Ты что, беспокоишься обо мне?

Она дёрнулась, будто он дал ей пощёчину:

— Я начала понимать мудрость решения моей Рощи насчёт баратти. Заставлять вас сражаться — ниже нашего достоинства. Это — зло.

Даниэл подался ближе, в нём поднялся хищнический инстинкт. Он чувствовал, что её решимость давала трещину. Лираллианта была уязвима.

— А что если я хотел сражаться? Что если это доставляло мне удовольствие? Как Тиллмэйриас однажды тебе и сказал. Если бы это было правдой, если бы смерть меня не заботила, то ты бы по-прежнему испытывала волнение?

Она не отвела взгляд, хотя его лицо от её собственного отделяли считанные дюймы. Он чувствовал сладкий запах её тёплого дыхания, когда она начала отвечать, и её нижняя губа неуловимо дрожала:

— Это всё равно было бы неправильно.

— Неправильно в общем смысле, или неправильно потому, что это причинит тебе боль? — сказал он, доходя до сути дела.

Её губы служили алым контрапунктом небесной голубизне её глаз. Даниэл чувствовал почти физическое притяжение к ней. «Мне кажется, или она подаётся ко мне?»

Шаря взглядом по его лицу, она долго молчала, а затем закрыла глаза. То был сигнал, который не смог бы проигнорировать ни один мужчина, и Даниэл ощутил, как внутри него поднял голову волк, мужской дух, который, как он выяснил, был неотъемлемой частью его души. «Поцелуй её, возьми её», — взревел волк.

«Ты — насильник».

Дёрнувшись от внезапно всплывших из памяти слов Лираллианты, Даниэл отодвинулся. «Нет, никогда больше». Он пришёл к решению о том, что она была права, он никак не мог исправить прошлое, и стыд был пустой тратой времени. Даниэл мог контролировать лишь настоящее. «Я был как жертвой других, так и жертвой моих собственных желаний и слабости, но больше этому не бывать. Отныне я буду брать лишь то, чего воистину желаю, и не буду просить за это прощения».

Даниэл отодвинулся подальше, и увидел перемену её ауры, резко переключившейся с возбуждения на что-то вроде раздражения. «Она проверяла меня», — догадался он. Губы Лираллианты разомкнулись, как будто чтобы ответить на его вопрос, но Даниэл её остановил:

— Я решил. Если позволишь, я приму это предложение. Позволь мне увидеть мою семью, мой народ, и я вернусь, чтобы сразиться с тем противником, которого они пожелают против меня выставить.

Лираллианта выглядела расстроенной его решимостью:

— А если я откажу?

— Тогда ты пожалеешь об этом.

— Это что, угроза, Тирион?

Он покачал головой:

— Нет, но если тебе действительно небезразличны чужие страдания, то ты отпустишь меня. Удержишь меня здесь — и я увяну. Позволь мне увидеться с ними. Я скорее предпочту вернуться энергичным и живым, чтобы встретить скорую смерть, чем жить в медленном гниении.

В её лице появилась твёрдость:

— Хорошо, будет по-твоему. Я уберу все ограничения твоего ошейника на полную неделю. Утром тебя будет ждать лошадь.

Объявив это, она ушла, излучая холодность, вызывавшую в Даниэле любопытство. Однако он отбросил её, предпочтя смотреть в будущее. Осмелится ли он увидеть Кэйт? Что скажут его родители, увидев его живым? Проклянут ли жители Колна его за содеянное?

— Папа, почему он такой тупой? — спросила меня Мойра.

Я не мог не засмеяться в ответ:

— В каком отношении?

— Очевидно же, что он ей нравится, но теперь он уходит обратно, чтобы увидеться с другой девушкой. Если бы он с самого начала остался с ней, то этого бы не случилось, а теперь, если бы он просто остался с Лирой, то ему не пришлось бы сражаться. Они могли быть счастливы, — объяснила моя дочь.

Линаралла подала голос:

— Почему ты считаешь очевидным, будто он ей нравится?

Мойра посмотрела на неё:

— Это видно по тому, как она себя ведёт. Взять хотя бы то, что, по её словам, она не хочет быть с ним жестокой, но делает она не только это. Она посещает его чаще, чем обязана, и постоянно смотрит на него. Все намёки — здесь, в рассказе.

Девушка Ши'Хар засмеялась:

— Я думаю, ты не понимаешь мой народ.

Мойра ухмыльнулась в ответ:

— Я думаю, ты не понимаешь своё человеческое «я».

Я решил вмешаться, пока их разногласие всё ещё было дружеским:

— Боюсь, Линаралла, что в этом случае моя дочь права. Лираллианта таила к нему некоторые чувства, но понимала их немногим лучше его самого.

— Разве понимание таких иррациональных чувств помогло бы им? — спросила дочь Лираллианты и Тириона Иллэниэл.

— Думаю, да. Позже он будет считать тот момент колоссальной ошибкой. Останься он, Даниэл мог бы мирно прожить там до конца своих дней, но приняв сделку, предложенную ему её старейшинами, он продолжил каскад событий, которые в конце концов привели его к геноциду, — сказал он ей.

Мэттью вставил слово:

— Но если бы всё это не случилось, то нас бы сейчас здесь не было.

Я кивнул:

— Это тоже верно. Оставшаяся свободная популяция сокращалась. К нынешнему моменту человечество вымерло бы, кроме разводимых ими рабов.

— Мне не нравится этот рассказ, — сказала Мойра.

— Ты в этом не одна, — сказал я ей, — но даже в трагедии есть красота, и из таких крайностей можно извлечь урок. Позвольте мне продолжить…

Следующим утром Даниэл проснулся рано, чувство предвкушения лишило его сна. Как она и обещала, ему привели лошадь. Явился Гарлин, и отвёл его к животному.

Надзиратель тихо заговорил под лучами рассветного солнца:

— Это — хорошая лошадь. Даже не думай о том, чтобы сбежать с ней.

«С кобылой, или с девушкой, которую я оставил дома?». Однако Даниэл знал, что тот имел ввиду лошадь.

— Я вернусь, — сказал он надзирателю.

— На твой ошейник могут накладывать ограничения даже с такого большого расстояния, — сказал Гарлин. — Если решат, что ты отсутствуешь слишком долго, то могут сбросить их, и ты умрёшь, что бы ни случилось. Не забывай об этом.

— Я же сказал, что вернусь, — раздражённо выдохнул Даниэл. — Не нужно всё время меня предостерегать.

Надзиратель внимательно оглядел его:

— В прошлом многие пытались. Все умерли. Зачем ты берёшь эту штуку? — указал он на цистру Даниэла.

— Я не могу её оставить. Она мне дороже жизни.

Гарлин хмыкнул:

— Просто помни о своём предназначении, не отвлекайся на музыку и грёзы наяву.

— Какое предназначение? — спросил Даниэл, внезапно сбитый с толку.

Надзиратель одарил его серьёзным взглядом:

— Тебе должны были объяснить. Едешь, изучаешь, и держишь чувства открытыми. Если обнаружишь кого-то с талантом — убиваешь. Никаких объяснений, никаких отговорок, просто убивай, и двигайся дальше.