Наблюдение за тем, как он боролся, разрывало мне сердце, и я сделал то единственное, что мне оставалось… я стал глушить боль, подавляя сигналы, которые посылали его нервы. Их было так много, что я не мог быть уверен, что делал, но его тело стало расслабляться. Его сердце замедлилось, и его грудь расслабилась.

— Ройс? — услышал я над плечом голос моей матери. Оглянувшись, я увидел её стоящей там, со спокойствием на лице, но во взгляде её я видел страх, страх потерять единственного самого важного для неё человека. Это был взгляд, разорвавший мою душу, потому что я знал, что не мог сделать ничего, чтобы это предотвратить.

Она села напротив меня, и убрала волосы с его лица. Я увидел, как их взгляды встретились, как это уже случалось тысячи раз, передавая друг другу чувства, которые я никогда до конца не понимал.

— Ничего, дорогой, я буду в порядке, — сказала она ему. Он попытался что-то произнести, но голос ему отказал. — Мордэкай о нас позаботится, не волнуйся. Я знаю, что ты меня любишь. Расслабься, тебе нужно отдохнуть.

От этих слов я расклеился, и зарыдал как ребёнок — безнадёжно и неуправляемо. Печаль человека, который знает, что больше никогда не сможет вернуться домой. Моя жизнь менялась, и надёжность и безопасность, которые мне давал отец, скоро исчезнут навеки. Окружённый толпой друзей и близких, я чувствовал себя одиноким как никогда.

Мой отец умирал долго. Он был гораздо сильнее, чем я мог представить, и его тело боролось за каждый вздох ещё долго после потери им сознания. Мне было слишком больно смотреть на это, и в конце я мягко остановил его сердце, ускорив его кончину. Когда с этим было покончено, я сел, без всякого выражения уставившись в пространство, онемевший и усталый.

Через некоторое время Пенни отвела меня обратно в наши покои. По пути люди заговаривали со мной, выражали соболезнования моей потере, но я едва слышал их. Наконец я упал в кровать, погрузившись в глубокий сон. Сон был полон печали и несказанных слов.

Последовавшая за этим неделя была серой и безвкусной. Марк вернулся на следующее утро, и при поддержке своей богини исцелил оставшихся раненых, включая своего отца. Я несколько дней избегал его — моё горе было слишком сильным, и какая-то часть меня винила его за отсутствие, когда мой отец нуждался в нём. Это лишь распалило мой гнев на богов.

Провели похороны, и я поведал о своих воспоминаниях, но позже не мог вспомнить, что именно я говорил. Пустота в моём сердце будто съела мою память о похоронах. Я вернулся к работе над железными бомбами с возобновлённой энергией, заставляя себя работать, будто истощение могло победить преследовавших меня демонов.

Идея Ройса послужила мне хорошо. Связав сдерживающие чары с уордом для впитывания тепла, я смог зарядить несколько кусков железа, прилагая гораздо меньше собственных усилий. Я выработал для себя режим, и вскоре единственным ограничением на производимое мною количество было время, которое мне требовалось для зачарования и связки. Обычно я мог за час сделать пятнадцать или больше.

Ангус нашёл меня через неделю после похорон. У него были проблемы с дамбой. Что мне было труднее всего, так это говорить с другими людьми, но реальность наших проблем не могла ждать из-за моего горя.

— Мне нужно поговорить с вами про фундамент, — сказал он мне.

Я был занят созданием новых железных бомб, и Ангус меня раздражал:

— Если нужно больше людей или материалов, поговори с Джо. Он достанет всё, что тебе нужно, — бесцеремонно сказал я ему. Со дня нашего злополучного побега из Албамарла наши ряды пополнились ещё двумя сотнями человек. Теперь у нас было более чем достаточно людей для проекта строительства дамбы, а также для постройки новых временных убежищ на зиму. С едой также, похоже, не предполагалось проблем: мы забрали с королевских складов больше, чем нам понадобится — гораздо больше, чем он у нас украл.

Ангус вздохнул:

— Мне нужно нечто большее, чем труд. Это — фундаментальная проблема с основанием, мы никак не сможем завершить эту штуку к сроку. Фундамента просто недостаточно — он не выдержит до весны, если мы будем продолжать строить на том, что у нас есть.

Меня это раздосадовало. С тех пор, как он приехал, я много раз слышал от Ангуса что-то про то, что мы «не могли» сделать. У него были те же черты перфекциониста, которые сделали моего отца искусным кузнецом. Но там, где Ройс был согласен подумать о том, что «могло» быть возможным, Ангус, казалось, видел лишь то, что не было возможным. Конечно, я не оказывал ему никакой личной поддержки со дня моего возвращения. Учитывая чисто заурядные ресурсы, которые в данный момент были в его распоряжении, с его стороны могло быть вполне уместным отчаяться когда-либо закончить дамбу. В каком-то смысле, в его неудаче был виноват я. «Как и во всём остальном», — подумал я про себя.

— Я съезжу, посмотрю на неё. Там об этом и поговорим, — сказал я ему. Сегодняшний день подойдёт не хуже других для начала тестирования моих новых идей для дамбы. Возможно, это поднимет настроение этому угрюмому человеку, но я в этом сомневался.

Несколько часов спустя мы стояли, глядя на начатую моим отцом дамбу. Она теперь возвышалась на двадцать футов — камни у основания были большие, пять на пять футов. Выше они были поменьше — полтора фута в обе стороны. Вода стекала по центру, где у вершины был оставлен канал, чтобы поднимающаяся вода не смыла то, что уже было построено. Вода за дамбой уже была глубиной в пятнадцать футов, и простиралась от одного края горловины Приюта Пастуха до другого.

— Я не могу продолжать строить её выше, — пожаловался Ангус. — Фундамент недостаточно большой, чтобы её поддерживать. Если вода станет ещё немного глубже, то начнёт просачиваться, и подтачивать фундамент.

У меня было упрямое настроение:

— Почему?

Ангус снова вздохнул:

— Давление — чем глубже вода, тем больше будет давление на дне. И тот раствор, который использовал ваш отец, не подходит для строительства под водой, его уже начало размывать.

Я ощетинился от намёка на то, что мой отец допустил ошибку, но сдержался.

— А что если я заморожу воду до состояния льда? — спросил я его.

— Что вы имеете ввиду?

— Я могу заморозить воду за дамбой, — заявил я.

— Она расширится, и растрескает камни. Как только она растает, всё начнёт рушиться, — ответил он. Тон голоса у него при этом был такой, будто он объяснял что-то ребёнку.

— Она не растает, — заверил я его.

— Будет прибывать всё больше воды — она всё равно разрушит построенное нами.

— Тогда я и её заморожу. Представь вот что… Я превращу то, что лежит за этой стеной, во что-то вроде ледника. Любая прибывающая вода также замёрзнет. Потом всё, что тебе нужно будет сделать — это построить подпорную стену, которой должно хватать лишь на то, чтобы удерживать свежую воду наверху, пока та тоже не замёрзла, — сказал я.

— Я бы сказал, что это бред сумасшедшего. Вы не можете замораживать воду вечно, а как только она начнёт таять, вся дамба разрушится, — сказал Ангус, махая руками, явно взбудораженный.

Я вышел из себя:

— Мне не нужно, чтобы она держалась вечно! Мне нужно, чтобы она только выдержала достаточно долго, чтобы убить весной долбаную армию. Ты что, не понимаешь, Ангус? Меня волнует только это — убить как можно больше проклятых людей!

Его лицо побледнело от моих слов:

— Если эта штука даст слабину, пока наверху люди, то она убьёт людей задолго до того, как сюда прибудет армия.

— Тогда я просто стану убийцей пораньше, — выплюнул я. — Смотри, — добавил я, подошёл к стене, и выбрал самый большой камень фундамента, лежавший в центре и перекрывающий русло реки. Используя те же заклинания, которые я повторял день ото дня на железных бомбах, я создал чары для хранения энергии в камне. Это настолько вошло в привычку, что заняло у меня лишь несколько минут, несмотря на размеры камня. После этого я изменил уорды, которые использовал для вытягивания тепла, чтобы они черпали тепло по ту сторону камня. Я слегка поменял их, чтобы они работали гораздо быстрее, а потом предоставил заклинанию возможность делать своё дело.