— Ну, давай не спешить, друг мой. Не нужно сейчас ворошить далёкое прошлое.

Роуз заинтересованно подняла бровь, хотя Пенни откликнулась первой:

— А вот я бы с удовольствием послушала бы эту историю, — сказала она. Леди Роуз согласно кивнула.

— По-моему, мы были… сколько нам было, Дориан, лет четырнадцать? — сказал я своему другу, пока тот пытался казаться занятым, заново наполняя свой кубок.

— Пятнадцать, — поправил он.

— Да, точно, — радостно согласился я. — Мы пробрались в герцогский винный погреб. Марк стянул ключи у кладовщика, и, пока мы были там, мы нашли недавно начатый бочонок весеннего эля. Его почему-то не опустошили до конца, и решили запереть в погребе, а не оставить наверху.

— Наверное, чтобы до него не могли добраться подростки… — проворчал Дориан.

— В общем, — продолжил я, — мы с Марком решили, что он испортится, если оставить его стоять слишком долго, поэтому мы убедили Дориана выпить эль вместе с нами. В те времена вино мы особо не любили, поэтому были весьма рады возможности отведать эля.

— Не надо нас выставлять какими-то непросыхающими пьяницами.

Я засмеялся:

— Действительно, мы таковым не были. Хотя мы с Марком уже несколько раз урывали немного вина, наш друг, Дориан Чистый, до того дня ни разу не брал в рот ни капли алкоголя.

— И что случилось? — сказала Роуз, наклонившись поближе. Рассказ полностью поглотил её внимание. Дориан застонал.

— Мы нашли три больших кружки, и наполнили их до краёв, — объяснил я. — Если честно, кружки были очень большие. В каждой было, наверное, литра полтора, но когда каждый из нас выпил свою, Дориана захлестнуло чувство, — сказал я, широко улыбнувшись своему другу детства.

Роуз испустила короткий смешок, а Пенни спросила меня:

— Какого рода чувство?

Глядя в потолок, я драматично вздохнул:

— Самое благородное из чувств — любовь… именно она вселилась тем днём в залитое элем сердце Дориана.

— Не обязательно описывать это так поэтично, — возразил Дориан.

— Мы с Марком попытались скрыть тот факт, что мы были слегка поддатыми, но это было бесполезно, пока Дориан был с нами. Покинув погреб, мы попытались прошмыгнуть на кухню, чтобы украсть остатки хлеба. Когда повар нас поймал, он был едва способен нас отругать из-за лившегося из Дориана потока признаний в любви и привязанности. С того момента Дориан заставлял нас останавливаться каждый раз, когда мы кого-то встречали, чтобы он мог рассказать им, насколько он их любит, — засмеялся я, пересказывая эту историю, а свет в помещении будто притух.

— Всё было совсем не так плохо, — кисло сказал Дориан.

Вокруг почему-то стало очень тихо — настолько, что голос Дориана звучал громче обычного, но когда я прислушался, я услышал обычный фоновый шум, как и прежде. На самом деле, в помещении весьма громко звучали людские голоса. «Странно». Качая головой, я ответил на ремарку моего друга:

— О, ещё как плохо! Ты сказал Бенчли, что и его тоже любишь, — напомнил я. Бенчли был камердинером и камергером Джеймса Ланкастера, строгой и властной фигурой нашего детства.

— А вот об этом я запамятовал, — признался Дориан.

— Ха! — сказал я голосом, прозвучавшим слишком тихо для моих собственных ушей. — Тебя вырвало на… — начал я, и замолк, когда в помещении потемнело. Свет стремительно угасал, но никто другой, похоже, не замечал этого. Одновременно с этим вокруг меня разлилась тягостная тишина.

Моё сердце сжалось от паники, и я внезапно встал. Мои друзья осторожно наблюдали, не будучи уверенными, было ли моё странное выражение лица частью моего рассказа, или поводом для беспокойства. Я почувствовал, как Пенни положила свою ладонь поверх моей, изучая моё лицо:

— Что-то не так, Мордэкай?

Меня душила темнота настолько глубокая, что даже мой магический взор не мог её пронзить, и в то же время мои уши будто перестали работать. Глядя в лицо своей жены, я произнёс:

— Я ослеп.

Она с любопытством уставилась на меня:

— Не глупи, ты смотришь глазами прямо на меня.

Это было бессмыслицей, но она была права. Я всё ещё мог её видеть, да и всех остальных тоже. Ощущение было похоже на первый раз, когда я попробовал смотреть только с помощью своего магического взора, в тот раз я был в абсолютно тёмной комнате, не осознавая, что света не было.

— Постой, всё не так, — сказал я, соглашаясь с ней, когда на меня снизошло понимание моей ситуации. — Я всё ещё могу видеть… я лишился магического взора.

— И кто из нас теперь с одного кубка вина напился, а? — прокомментировал Дориан.

Я проигнорировал его, и стал дико глазеть по сторонам. Моё восприятие, моё «чувство» всего вокруг полностью отсутствовало. Хотя мои глаза по-прежнему работали, всё выглядело плоским и двумерным, будто мир потерял всю свою глубину, а также значительную часть цвета. Слышать я тоже ничего не мог.

Это были не обычные, заурядные звуки говоривших вокруг меня людей, или звуки тарелок или кубков, которые они издавали во время еды. Нет… пропали звуки голосов, которые были моими постоянными спутниками уже много лет. Эти звуки были настолько всеобъемлющими, настолько вездесущими, что я их уже едва замечал — тонкие песни и мелодии людских тел, мебели, или мягкая шелестящая музыка ветра… глубокий барабанный бой сердца земли в глубине. Всё это исчезло, будто сама вселенная застыла, задержав дыхание в ожидании какого-то важного события.

— Он не шутит, Дориан, — сказала Роуз своему мужу. — С Мордэкаем что-то не так.

— Что не так с Папой? — спросила Мойра, дёргая Пенни за платье.

— Ничего, дорогая, я думаю, он просто выпил слишком много вина, — мгновенно сказала Пенни.

Я покрылся холодным потом, на меня накатила лёгкая тошнота.

— Я думаю, возможно, мне следует лечь спать, — неуверенно сказал я им.

Пенни не стала терять время зря. Протянув руку, она ухватила ближайшего подавальщика за руку, когда тот проходил мимо с подносом мяса:

— Скажи Питэру, что Граф чувствует себя неважно, и что он решил лечь спать.

Бедняга испугался от неожиданности, и чуть было не попытался поклониться с подносом в руках:

— Да, миледи, — отозвался он, и, повернувшись, продолжил идти вдоль стола со своим подносом.

Голос графини нагнал его, прежде чем он сделал два шага:

— Отложи поднос, он подождёт. Уведоми Мастера Такера немедленно.

Я уже был на ногах, и без промедления направился к выходу. Дориан догнал меня как раз вовремя, чтобы не дать мне врезаться в дверной косяк — я смотрел назад, чтобы увидеть, вела ли Пенни за собой детей. Я не привык ориентироваться без своего магического взора. Прежде чем я смог пройти через дверь, по залу прокатилось всеобщее аханье, и, оглянувшись, я сразу же понял, почему… один из больших зачарованных светильников в центре главного зала стал светиться ярко-синим цветом.

На миг на толпу снизошла полная тишина, длившаяся будто целую вечность, пока её не нарушил звук начавшей звонить колокольной башни. На нас напали.

Я онемел от шока, глазея на синий свет. «Не синий», — подумал я про себя, — «он должен быть красным. Я не могу сражаться без магии!». На миг меня охватила паника, когда все мои тщательно составленные планы стали рушиться вокруг меня, распадаясь подобно карточным домикам. Всё зависело от моей магии, без неё я не мог сражаться с богами, без неё я не мог использовать заготовленные чары.

Чёрное отчаяние поглотило мою смелость, когда я осознал, что всё, ради чего я трудился, вот-вот будет разрушено. Всё, ради чего я трудился, будет стёрто с лица земли. «Убьют меня, а потом повернут вспять всё, что я когда-либо делал. Всё было зря…». Рвотные позывы заставили меня упасть на колени.

— Их же ещё не должно здесь быть, — тихо сказал я.

Подняв взгляд, я осознал, что на меня смотрел каждый человек в помещении. Я был их надеждой, и большинство из них ещё пока понятия не имело, что со мной что-то было серьёзно не так. «Бегите!» — хотелось кричать им мне. «Надежды нет». Когда они обнаружат, что моей магии больше нет, они всё равно запаникуют.