— Эта партия — за тобой, — признал он.

Мэттью нахмурился:

— У тебя ещё были варианты.

— Только не тогда, когда у тебя на лице такое выражение, — ответил Грэм.

— Но ты же их видел?

— Не-а.

— Тогда откуда ты знаешь, что я победил бы?

Грэм вздохнул:

— В том-то и дело, Мэтт. Я не видел вариантов. Вообще. Ты слишком хорош. Тебе надо с Матерью играть, а не со мной.

Мэттью задумчиво потёр подбородок, втайне довольный полученным комплиментом:

— Думаешь, я к ней готов?

— Нет, — честно сказал Грэм. — Она тебя сотрёт в порошок, но ты хотя бы чему-то научишься. Играя со мной, ты свои навыки не улучшишь.

— Возможно, я играю, оказывая услугу тебе, позволяя тебе стать лучше, — хитро сказал Мэттью.

Грэм засмеялся:

— Ха! Тебе просто нравится легко побеждать. Мы оба знаем, что я, наверное, уже на научусь играть лучше, чем сейчас. Это просто не моё. Даже Коналл уже начинает выигрывать против меня, а ему всего лишь одиннадцать.

Коналлом звали брата Мэттью, который был моложе его на пять лет, и хотя, в отличие от Мэттью и Мойры, он пока не выказывал признаков магического таланта, он определённо унаследовал от Мордэкая Иллэниэла его остроту ума. Айрин, самая младшая из Иллэниэлов, была единственной, кого Грэму всё ещё удавалось обыграть наверняка, а ей ещё было всего лишь девять.

Мэттью нахмурился. Несмотря на веселье в голосе Грэма, его беспокоило то, что его друг перестал надеяться повысить свой уровень:

— Так ты думаешь, что никогда не станешь лучше?

— Едва ли это — конец света, — отозвался Грэм.

— Разве нет? — парировал Мэттью. — Мы только-только начинаем чего-то добиваться. Мы молоды. Папа говорит, что нам следует бороться с ограничениями, а ты признаёшь поражение ещё до того, как начал гонку.

Большую часть времени Грэм уже не чувствовал укол боли, как прежде, когда кто-то упоминал о своём отце, но этот разговор будто приближал его прошлое, и он снова ощутил этот укол.

— Ты — волшебник, Мэтт, как и твой отец. Для вас нет ограничений. Простые смертные, вроде меня, вынуждены жить по другим правилам. Я подхожу лишь для одного дела, и последним, что сделал мой отец, было запретить мне идти по его стопам и заниматься именно этим делом.

— Я правда не думаю, что он именно это имел ввиду, — сделал наблюдение чуть притихший Мэттью. Ему не нравились намёки на то, что у волшебников не было тех же проблем, что и у других людей, но в тот момент его друг нуждался отнюдь не в том, чтобы спорить на этот счёт.

— А вот Матушка думает, и её мнение — единственное, которое имеет значение, — горько сказал Грэм. — Я ведь уже не могу спросить у папы, что он имел ввиду.

— Ты ведь не будешь несовершеннолетним до конца жизни, — с отблеском бунта во взгляде сказал Мэттью.

Грэм вздохнул:

— Я уже миновал тот возраст, когда мне следовало начать учёбу. Отец упражнялся с оружием к тому времени, как ему стукнуло двенадцать.

— Вот же несчастный ты старик, — сказал Мэттью. — Золотые годы миновали — в твоём-то нежном пятнадцатилетнем возрасте. Хватит ныть. Ты уже узнал многое из того, что тебе понадобится — ты отлично держишься в седле, неплохо стреляешь из лука, и с мечом управляешься гораздо лучше меня.

Мэттью, в отличие от Грэма, брал частые уроки обращения с мечом — как у Сэра Харолда, так и у своей матери, Графини. Хотя Мордэкай не считал обучение его таким навыком особо важным делом, так как сам никогда не учился владеть мечом, мать Мэттью была иного мнения. Мэттью делился усвоенной наукой с Грэмом, тренируясь с ним наедине, вопреки запрету Леди Роуз. Даже при таком вторичном обучении Грэм Торнбер усваивал всё быстро, и врождённый талант дал ему преимущество над Мэттью почти что с самого первого их учебного поединка.

— Благодарю за комплимент, — сказал Грэм, — но наши с тобой игры с мечами не дадут мне достаточно навыка, чтобы когда-нибудь стать удобоваримым солдатом, не говоря уже о рыцаре.

— Может, если ты попросишь Капитана Дрэйпера или…

— Он не пойдёт против её воли, — перебил Грэм. — Я уже пытался. — Дрэйпер был капитаном стражи в Замке Камерон.

— А если…

— Хватит! — прорычал Грэм. — Это — не твоя проблема! — Встав, он отошёл от стола. — Мне нужно проветриться, — объявил он, направляясь к двери. Он ушёл прежде, чем его друг успел сказать что-то ещё.

День был тёплым, почти что чересчур тёплым, если бы не бриз, свистевший между деревьев, пока Грэм ехал по окружавшим Замок Камерон лесам. Однако солнечный свет был слишком радостным для его настроения, поэтому он искал более тёмной лесной тени, избегая проторенных троп и открытых полян.

С собой у него был лук, хотя он на самом деле не ожидал им воспользоваться. Грэм поехал по собственной прихоти, ища уединения. Без гончих или егерей его шансы заметить дичь были весьма малы. Он лишь хотел тишины, которую мог дать только лес.

Ветви деревьев росли низко, и ехать под ними стало трудно, поэтому он спешился, и повёл на поводу свою лошадь, спокойную кобылу по имени «Пе́ббл[43]». Имя её было основано скорее на её тихом нраве, а не на её относительных размерах. Она была одной из многих лошадей в конюшне Графа ди'Камерон, но Грэм часто выбирал её, когда решал прокатиться. Она была не самой быстрой, но непоколебимо надёжной. Из-за этого он почему-то чувствовал с ней сродство.

Грэм остановился. Деревья были густыми, а воздух — неподвижным. Несмотря на яркое утреннее солнце, под густой листвой было почти темно. Он быстро намотал поводья Пеббл на маленькую ветку, чтобы она никуда не ушла. Ветка была недостаточно большой, чтобы помешать лошади освободиться, если она серьёзно захочет сбежать, но смысл был не в этом. Она знала не хуже его, как всё работало. Едва удостоив его взглядом, она начала щипать редкую траву, росшую рядом с деревом.

Потянувшись себе за спину, Грэм вытащил свой посох, висевший там рядом с луком. Шестифутовый цилиндр из цельного дуба успокаивающе ощущался в его руках. Посох Грэм взял не из-за какой-то конкретной нужды в защите, а в качестве отдушки. Отойдя подальше от Пеббл, он приметил деревья и ветви вокруг, и глубоко вдохнул.

Он зажмурился, и выпрямил спину, чувствуя запах наполнившего его лёгкие воздуха. Древесина и кора, разлагающиеся листья и перегной — это были господствующие запахи. Они помогли ему очистить разум, пока он держал посох перед собой, уперев один конец в землю, а второй направив в небо. У себя в голове он видел окружавшие его деревья, вспоминая то, что приметил перед тем, как закрыть глаза.

Он какое-то неопределённое время оставался неподвижным, пока его тело не почувствовало, что настал нужный миг. Он без предупреждения сместился, и его неподвижность сменилась бешеной скоростью. Стоявший перед ним посох исчез, превратившись в смазанный серо-коричневый силуэт, когда руки Грэма повели его вокруг по сложным траекториям. Посох проходил мимо низко свисавших ветвей, не касаясь их — и хотя он представлял из себя довольно длинный кусок дерева, ни один из находившихся рядом побегов он так и не задел.

Грэм танцевал с плывущей деревяшкой, позволяя инерции посоха тянуть его за собой. Он больше не стоял, зажмурившись — его глаза были широко раскрыты, вбирая весь свет окружавшего его мира. Он поворачивался и вышагивал, двигаясь вперёд, а потом назад, в один момент — в одну сторону, а потом — в другую. Посох не останавливался. Двигаясь, оружие проходило у него за спиной, а затем перед лицом, замирая у него под мышкой, а затем снова отталкиваясь в обратном движении.

Грэм двигался, не касаясь ничего из того, что его окружало.

Через некоторое время у него на лбу проступил пот, результат его сосредоточенных усилий. Сильный ветер подул с неожиданной стороны, остужая его, и принеся с собой новые запахи — свет солнца, чистый воздух и… выделанная кожа. В воздухе ощущался резкий запах кожи и пота, и привкус стали.