Шакин не спешил с ответом, и это мне пришлось по душе. Он посмотрел на картину Элдера, после на книгу Шамхара, лежавшую на столе. После задержал взгляд на мне, а затем опять поглядел на дайна.

– Я хочу задержаться в Иртэгене, – сказал каанчи. – Хочу посмотреть, как вы живете, и хочу еще подумать.

– Хорошо, – кивнул Танияр. – Мы рады гостям, особенно когда их души нам открыты. Но я не оставлю тебя на своем подворье. – Я устремила взгляд на супруга. – Не сочти за обиду. В доме моя жена и мой сын. Ты пока не показал себя другом, и я не стану рисковать теми, кто мне дорог. Но ты можешь остаться на подворье ягиров.

И я, расслабившись, улыбнулась. Дайн, как говорится, поразил одним выстрелом две цели. Он позаботился о нашей с Тамином безопасности и не оскорбил гостя. Подворье ягиров было закрытым сообществом. Попасть туда было непросто, как вы, наверное, помните. А перед каанчи Шакином Танияр открыл заветные ворота. Это тоже было своего рода доверием. И вновь две целим разом: гость был под присмотром воинов и мог узнать от них многое из того, что оставалось скрыто от взоров обычных иртэгенцев. Не тайны нашего государства, конечно, но события, которому свидетелями были только воины, а они сплетен не разносили, хоть и оставались тагайни.

Однако это могло дать Шакину для размышлений верное направление, потому что на подворье бывали не только наши прежние ягиры, но и новые, которые прибывали в столицу, чтобы нести свою службу при дайне, пока не приходило время смены. А уж они-то точно могли показаться каанчи более объективными, так как послужили другим каанам, прежде чем стали айдыгерцами. Им было с чем сравнивать.

Признаться, несмотря на собственную откровенность, доверия у меня, как и у мужа, к Шакину особо не было. Я рассказала, что должна была рассказать, но толика подозрительности всё равно никуда не делась. Сейчас было такое время, что спешить раскрывать объятия не хотелось. Его даже проверили амулетом Элькоса. Разумеется, не открыто, да этот амулет и не требовал непосредственного контакта. Однако каанчи был чист. Если и имелась какая-то связь с отступниками, то она была в договоренности, а не во влиянии или в наличии шавара – связующего медальона. Впрочем, кроме илгизитов, был еще каан Курменая, и не только он. И какие помыслы бродили в голове каанчи на самом деле, понять было невозможно.

– О чем говорить, если будет спрашивать? – этот вопрос задал Архам на следующий день после нашей беседы с каанчи.

– Думаешь, он не ответов пришел к нам искать? – с любопытством спросила я.

– Не верю людям из Долгих дорог, – сказал деверь. – Если простые тагайни готовы убивать каждого, кто на них не похож, то и каан у них мыслит так же.

– Не все в Белом камне ненавидели пагчи, как их каан, – справедливо заметила я.

– Белый камень и пагчи были соседями, как и мы с кийрамами, – ответил Архам. – Не любили друг друга, да, но ненависти не было, потому что время от времени встречались и расходились миром, даже помогали друг другу. Молчали об этом, но зато теперь никто не скрывает своих историй. И потому было легко принять соседей. А рядом с Долгими дорогами племен нет. Ни стычек, ни драк, ни тайных встреч. У них ничего нет, что было у нас и Белого камня, но они ненавидят племена. Сама знаешь, как бы мы ни относились к пагчи, но, когда ты пришла с Танияром на праздник, никто не обозлился и не пытался гнать тебя. И потом ворчали, но слушали и разговаривали. А эти из Дорог напали на нас и хотели твоей крови. Даже твой язык не помог. И вот что я об этом думаю. – Я кивнула, готовая слушать выводы деверя. – У нас была жизнь и ее правда, а у них только сказки и гордость. Вот в чем между нами разница. Мы не говорили об этом вслух, но всегда знали, что с племенами можно жить в мире. А в Долгих дорогах думают, что племена – это зло. Поэтому я не верю каанчи.

– И все-таки он приехал, – парировала я. – И приехал один. А еще он готов слушать и узнавать то, чем мы живем. Если в нем и вправду нет подлости, то мы готовы протянуть руку, но… – Архам посмотрел на меня. – Ты прав, мы не будем открываться полностью. Хайяты не утаить, они будут окружать Айдыгер. Но подробно об их устройстве рассказывать лишнее. Как и про нашу сеть агентов, об этом вообще ни с кем говорить не стоит как за пределами дайната, так и внутри него. Шпионы – это тайное оружие, которое помогает вовремя предупредить опасность.

– О шпионах мы молчим, – согласно кивнул деверь.

– В общем, обо всем, о чем говорим на Совете, поминать не стоит. В любом случае Айдыгер еще не нажил много тайн. А из тех, что были, мы многое огласили. Вот об этом говорить можно.

– Я так и думал, – улыбнулся брат моего мужа. – Передам остальным, чтобы не слишком много болтали. Хотя Эгчен и так рта лишний раз не раскроет. А братья, если надо, сами из Шакина всё вытянут, чем Долгие дороги живут.

– А вот это уже очень хорошая мысль, – подмигнула я. – Намекни им, пусть разговорят каанчи. Если есть подвох, может, и приоткроет его. А если наши подозрения пустые, а он и вправду приехал во всем разобраться лично, то мы сможем доверять ему больше. – На том и сошлись.

Впрочем, Шакин не спешил лезть в управление дайнатом. В наше подобие кабинета министров, располагавшееся пока на том же подворье ягиров, не заходил. Когда я появлялась там, каанчи, если не бродил по Иртэгену, мог подойти, а мог и просто поздороваться, но ни разу не намекал, что хочет зайти со мной туда, где работали Архам и братья: Илан и Нихсэт. Как не просился снова на подворье дайна. Да и меня не отзывал и не просил поговорить наедине.

Пожалуй, только раз Шакин просил уделить ему внимание, не пытаясь уйти от бдительного ока моего телохранителя. Тогда он просил рассказать ему о нападении в его тагане, о котором поминали на курзыме. Я не стала ни смягчать красок, ни, напротив, сгущать. Рассказала, как было, очень надеясь, что в свете уведенного в дайнате каанчи ощутит разницу и поймет, насколько их заблуждения глупы и опасны. Тем более после откровений о прошлом Белого мира.

Выслушав меня, Шакин отвел взгляд и некоторое время в молчании смотрел на двух ягиров. Они о чем-то негромко разговаривали, после рассмеялись, и один из них, хлопнув по плечу другого, направился к воротам.

– Между людьми ходит много историй о племенах, и какие из них правда, никто не знает, – нарушил молчание каанчи и повернул ко мне голову. – Один расскажет, что видел пагчи, другой добавит, что у него в руке был большой нож. Третий будет уверять, что пагчи угрожал этим ножом, а четвертый заверит, что пагчи кого-нибудь зарезал у него на глазах. Они верят и ненавидят. – На миг снова замолчал, а затем продолжил: – Это плохо. То, как тебя встретили, плохо. Я приеду и расскажу, чему сам был свидетелем.

– Отец с тобой, Шакин, – улыбнулась я. – Если тебе удастся достучаться до твоих близких и остальных, быть может, остальному поверить будет проще.

– Я привезу им много рассказов, – ответил каанчи. – Потому я здесь.

Оставалось надеяться, что он и вправду станет еще одним вестником Белого Духа, а иначе зачем тогда всё это? Но дать точный ответ могло только время, а его было не так уж и много. И потому мои мысли полнились не только нашим гостем, для размышлений имелись иные заботы.

– Милости Отца, дайнани, – приветствовали меня ягиры, едва мы с Бериком вошли на их подворье.

– И вам милости Создателя, – улыбнулась я и направилась к той части казарм, где находился «кабинет».

Подворье ягиров встретило меня обычным отсутствием суеты. С площадки для занятий ратными искусствами доносился звук стали. Кто-то там упражнялся в поединке на ленгенах, но кто именно, мне было не видно. Да мне это и не было любопытно. Я пришла с иными заботами и потому, кивая ягирам, находившимся в поле моего зрения, приблизилась к нужной двери.

Берик зашел вместе со мной, он охранял меня даже там, где подвоха ждать не приходилось, впрочем, как и Юглус. А мне бы даже не пришло в голову пытаться от них отделаться. И дело не в том, что того требовал Танияр или осторожность. Попросту, как я уже говорила, эти двое воинов стали мне добрыми друзьями и близкими людьми. Оттого я нисколько не удивилась, когда они примчались в священные земли в ночь рождения Тамина. Если бы у меня были родные братья, то звать их могли только Берик и Юглус, и желать иных было бы преступлением.