– Ага. Сейчас найду.

Иван отыскал лавку и неторопливо сел.

– Давай, брат, выкладывай как на духу: во что ты влип?

– Тебе ещё не рассказали? – окрысился Пётр из угла.

– Рассказали. Токмо я бы хотел от тебя услышать. Мне твоим словам больше веры. И не надо на меня злиться. Я-то тут при чём?

– Прости, – повинился Пётр. – Навалилось столько всего и сразу! Наташа убита, а теперь на меня ещё и Четверинского повесить хотят.

– Ты ведь не убивал?

– А ты как думаешь?

– Думаю, что нет. Может, хотел, но не убил. Не смог бы.

– Правильно думаешь.

– Значит, я не ошибся. Насчёт Наташи… прими мои соболезнования, братишка. Я ведь знаю, как она тебе дорога была, царствие ей небесное!

– Спасибо, Иван! Мне больше не на кого положиться. На тебя надежда. Воевода и его псы мне не поверили. Я ведь не убивать шёл. Да, поквитался бы, отбивную из Четверинского сделать хотел… Но потом за шкирку и под суд. За смерть Наташи, за прочие его проделки… живым бы он всё равно не остался. Я ему смертный приговор лично бы выхлопотал.

Иван понуро опустил голову, спросил как можно спокойней:

– Как узнал, что это князь велел Наташу убить?

– Да почти из первых уст. Протасов сказал, подлюка! Перед тем, как я его на тот свет спровадил.

– Понятно. Дальше что?

– Ничего хорошего. Прискакал сюда. Пускать не хотели, так я двери вынес. Челядь на меня навалилась, скрутить хотела. Ну, я кому в рыло, кому ниже… Они по сторонам как тараканы. Кинулся в спальню князя. Смотрю, а он на постели дохлый. На ночной рубашке пятно крови. Причём свежее, кто-то аккурат передо мной расстарался.

– Слуги?

– Вряд ли. Не вижу мотива. Окно открытое было. Залез убийца и всех делов. Я выглядывал, смотрел – толком не разглядел, но будто кто-то на лошади умчался. Убил, кстати, вполне профессионально, прямо в сердце. Скорее всего, Четверинский даже не проснулся. Легко сдох, гнида!

– Кого подозреваешь?

– Никого, Ваня. В том-то и закавыка, что ничего в голову не приходит. Ты же князя знаешь… Этот подонок куче народа дорогу перейти успел.

– Плохо.

– А кто говорит, что хорошо?

– Значит так, – решил Иван. – Делаем следующее: я сначала осмотрю труп, потом замолвлю за тебя словечко перед воеводой. Авось пока на слово поверит и в поруб сажать не станет, ограничится домашним арестом. Особливо после всего, что мы для него сделали. Сам же начну искать убийцу.

– Как именно?

– Покуда не знаю. Слуг хорошенько допрошу…

– Логично. Хоть что-то они должны знать. Думаю, князь многим из них поперёк горла стал. Таких уродов не любят обычно.

– Вот видишь: план постепенно вырисовывается. А у меня к тебе, братишка, одна просьба: веди себя благоразумно, не нарывайся. Не приведи Господь, заартачится воевода…

– От Фёдора Прокопича всего ждать можно. Ты заметил – мы его столько искали, а его всё не было. И тут бац – в момент нарисовался! Поблизости где-то ныкался, сучий потрох!

На прощание они обнялись. Иван отправился осматривать труп, благо его ещё не убрали из спальни. Комнату никто не охранял. Проходя мимо неё, люди снимали шапки, часто крестились и тут же спешили убраться подальше.

Иван толкнул дверь и оказался в роскошно обставленной спальне, половину которой занимала огромная кровать с откинутым балдахином. Окно не удосужились запереть, и сквозняк гонял по комнате обрывки бумаг. Иван попробовал собрать их, чтобы потом сложить и прочитать, но одного короткого взгляда хватило, чтобы понять: это не письма. Покойный баловался рисованием, извёл, наверное, не одну стопку на дурацкие, почти детские каляки-маляки.

Закоченевшее тело лежало на кровати. Кровавое пятно на некогда белоснежной ночной рубашке сразу бросалось в глаза. Будто случайно вылили красных чернил.

Иван ножом разрезал рубашку, чтобы осмотреть тело. Прошли те времена, когда подобные процедуры вызывали у него ужас и отвращение. Теперь это стало досадной, но крайне необходимой частью работы. Как говорят французы – рутина, обычное дело.

Раны была одна, маленькая и смертельная. На первый взгляд всё понятно – князя закололи. Однако сыщик отметил любопытную деталь: Четверинского убили чем-то вроде стилета с очень узким лезвием. У Петра при себе была только шпага, которая размерами мало отличалась от меча.

– Что-то у вас не сходится, господин воевода, – вслух произнёс сыщик. – Не на того вы собак повесили.

Закончив, он поспешил вновь увидеться с Фёдором Прокопичем. Тот по-прежнему качался в кресле, но привычную трубочку сменил на штоф с брусничной наливкой.

– Снова господин следователь пожаловали! Что-то сказать желаете?

– Желаю, – кивнул Иван. – Хочу сделать важное заявление.

– Коли так, готов выслушать.

– Прошу освободить моего брата.

– Вот оно что! С какой такой стати?

– Он невиновен.

– Любопытно. И что привело вас к сему выводу?

– Осмотр тела. Вы сами можете сделать сие и убедиться: Четверинского закололи стилетом. У брата при себе была токмо шпага.

– Подумаешь! – фыркнул Фёдор Прокопич. – Стилет выкинул, мерзавец. И всех забот.

– В таком случае, стилет должен находиться в доме или поблизости, если его выкинули в окно. Но ведь его не нашли.

– Даже искать не собираемся, – вконец развеселился воевода. – Баловство это, пустопраздная трата времени. На дыбу лиходея подвесим – там вся правда и выяснится.

– Всё же велите вашим людям сделать обыск.

Фёдор Прокопич разозлился.

– Не смей указывать мне, господин следователь. Без тебя разберёмся, без твоих советов!

– Боюсь, в Петербурге сие истолкуют неправильно.

Упоминание столицы подействовало, воевода поджал пухлые губы. Иван опасался ответного взрыва, однако пронесло. Фёдор Прокопич призадумался. Сыщик продолжил развивать наступление:

– Прошу дать мне несколько дней на самостоятельное расследование. Брата, Христом прошу, не трогайте пока, на дыбу не таскайте. Я постараюсь найти настоящего убийцу.

Фёдор Прокопич поманил секретаря, велел подать полотенце, коим вытер распаренное лицо.

– Понимаю вас, батенька! Как-никак родной человек в беду попал. Рад, что дороги вам чувства фамильные, но и вы меня поймите: не кажинный день убийства князей происходят! Тем более все улики, все свидетельства на брата вашего показывают. Погорячился он, особливо после того, как выяснилось, что князюшка энтот супротив него подлых убийц прислал да зазнобу порешил. Но он же человек государственный, нельзя законы нарушать! Не по-христиански будет. Словно дикарь, право слово!

Иван медленно опустился на колени, кляня себя за утерю чести:

– Сутки прошу, ваша милость! Всего сутки! Потом поступайте, как долг велит.

Он склонил голову, стараясь спрятать взгляд, не показывать, что в гневе. Даже зубы сжал, чтобы не скрипеть.

Воеводе понравилось унижение столичного сыщика. Он довольно улыбнулся и, огладив себя по выпирающему животу, сказал:

– Хорошо, господин следователь. Пойду навстречу, памятуя ваши заслуги. Есть у вас сутки. Токмо поспешайте – пошло времячко, затикало!

Петра посадили под домашний арест. Это была ещё одна уступка, которую Иван сумел выбить у Фёдора Прокопича. Пришлось, правда, напомнить все заслуги брата: и то, как он помог разгромить шайку Сапежского, и как спас жизнь самого воеводы.

Фёдор Прокопич недовольно мялся, однако соизволил отдать приказ, по которому Петра скрытно посадили в карету с занавешенными окнами и столь же скрытно доставили на постоялый двор. Для охраны приставили солдата, возложив столование на Елисеевых. Дескать, тебя караулят, ты и плати. Караульному надлежало безотлучно находиться при Петре. Это было куда лучше, чем делить застенок с Сапежским.

Ивану удалось перекинуться несколькими словами с потомком и поведать, что воевода даёт сутки на расследование. Если убийца не будет найден, Фёдор Прокопич намерен вести допрос самостоятельно, пустив в ход все методы, включая дыбу (коли подозреваемый, то бишь Пётр Елисеев, станет запираться).