Он размышлял, я молчала и ждала. У меня не было сомнений, Фьер непременно что-нибудь да придумает. Его милость никогда не отказывал мне в моих просьбах, какие бы они ни были. Не спрашивал — зачем, просто исполнял, уверенный, что ничего дурного я не попрошу. Но даже если бы и попросила, Гард бы не отказал. Как вот, например, сейчас. Впрочем, это было вынужденная мера. За этой пакостью лежал мой путь в Белый мир.

— Шанни, — наконец произнес его милость и вновь замолчал, но уже ненадолго. Однако продолжил он довольно осторожно: — Друг мой, я не могу быть замешен в это дело. — Не ответив, я продолжала смотреть на него, понимая, что это лишь вступление. — Поймите меня верно, если я отправлю людей следить за архивариусом и помощником, то оставлю этим след, и тогда, в случае обнаружения проникновения, всё это будет увязано в единый узел. Я переживаю не о себе, но о вас. Граф, магистр, я — всё это указывает только на одного человека, на вас. Мы не можем допустить того, чтобы возникло даже подозрение о вашем возвращении. Если бы я мог кому-то доверить арест и обыск, то использовал бы такую возможность, однако здесь выхода нет, и я явлюсь лично. Впрочем, тут я могу отправить следователя и пойти с ним, все-таки Магический архив. Здесь проще сослаться на случайность, но вот следить за этими тремя… — он посмотрел на меня, — придется вам, дорогая. Или же магистру, что, конечно, предпочтительней. Поводите всех троих по очереди. Посмотрите, куда заходят, что делают. Есть ли что-то… недопустимое. Впрочем, даже если каждый из них — образец для подражания, нам это не помешает. Главное, приглядите за ними. По нескольку дней за каждым, чтобы понять их привычки.

— А потом? — подалась я к нему.

— А потом мы разыграем спектакль. И если магистр состряпает для вас еще одну маску, и лучше даже другого пола, то это поможет нашему делу. Женщины тут не должно быть замешано. Пусть каждая из цепей, протянувшихся между нами, оборвется на середине. Почему не Элькос, а вы, да потому что ему придется быть в архиве, когда мы туда придем. Обвинение будет вздорным, но действенным. Правда, только на момент разбирательства. После мы извинимся и уйдем. Это вкратце, однако, думается мне, картину вы увидели и сами.

— О да, — ответила я и просияла: — Фьер, вы неподражаемы, восхитительны и невероятны. Я обожаю вас всеми фибрами своей души.

И, потянувшись, я навалилась на стол и заключила Гарда в объятья. После притянула его и от души расцеловала в щеки.

— Вы меня целовали, Шанриз, — с нескрываемой иронией заметил его милость.

— Экий вы злопамятный, Фьер, — фыркнула я, но улыбнулась.

Гард поставил на столешницу кулак на кулак и опустил сверху подбородок. Он некоторое время смотрел на меня, а потом сказал:

— Я бы не хотел быть влюбленным в вас, и счастлив, что этого не случилось.

— Я так безобразна? — полюбопытствовала я.

— Наоборот, вы прекрасны. Но если бы я был влюблен в вас, то был бы несчастлив. И мы бы никогда не смогли стать настолько близки. Нет, Шанни, я рад, что нас связывают иные чувства.

Теперь я удивилась по-настоящему:

— Отчего вы заговорили об этом?

Гард снова откинулся на спинку кресла и неопределенно повел рукой. Но спустя минуту, все-таки сказал:

— Я решился послушаться вашего совета и пригласил ее милость на свидание. Не в театр, а на берег реки. Без детей и прислуги. Мы были одни, и это оказалось весьма приятно. Уединение располагает к откровенности, и я высказался без обиняков. Моя супруга тоже была откровенна и…

— И?

— И мы поругались, — Фьер весело рассмеялся. — В дым, дорогая! Как не вскипела река, понятия не имею. Мы открылись настолько, что едва не сцепились не только словесно. Впрочем, по лицу я все-таки получил.

— Вы говорили обо мне, — поняла я.

— Косвенно. Сначала о моих переживаниях, после о переживаниях моей жены. В итоге дошли до вас уже напрямую. Ее милость опять обвиняла меня в любви к вам, я и не думал отказываться от этого чувства, но доказывал, что оно не имеет ничего общего с тем, в чем меня подозревает баронесса. Домой возвращались в полном молчании, а после опять разошлись по своим комнатам. Однако поздно вечером ее милость пришла ко мне. Она попыталась извиниться за пощечину, я ответил, что даже не заметил ее удара. Моя жена умудрилась придать этой фразе отрицательное значение, будто бы я бесчувственный человек. Разумеется, после этого снова вспыхнул скандал на повышенных тонах. Наши дети, хвала Богам, этого не слышали. Их комнаты не рядом с родительскими.

— И что было потом?

— А потом я взял и поцеловал свою жену. Вышло в порыве, больше для того, чтобы закрыть ей рот, но она вдруг обмякла, а после и ответила. Это было… невероятно.

Что именно было невероятным, я уточнять не стала, посчитав это неуместным. Однако спросила:

— Стало быть, вы помирились?

— Да! — торжественно объявил Гард. — Оказалось, нужно было просто отпустить себя, чтобы выплеснуть всё, что скопилось на душе. Вы снова помогли мне, дорогая моя подруга. Не представляю, как останусь без вас.

— Вы будете не одинок, — улыбнулась я. — С вами ваша семья, и я безмерно рада, что в ней воцарился мир. Однажды и я обрету свою..

— Не желаю быть счастливым в одиночестве, — ответил Фьер. — Потому сделаю всё, чтобы счастливы мы были оба.

— Благодарю, — от души ответила я.

И сомнений у меня не было по-прежнему. Если Гард сказал, то непременно сделает.

Кондитерская «Матушки Вафли», несмотря на этакое дурачество в названии, была премилым заведением. Здесь стояли несколько столиков, покрытых желтыми скатертями, в центре одного из которых уютно устроилась вазочка с чудеснейшими пирожными, облитыми шоколадной глазурью. Я в умилении смотрела на эти пирожные и раздумывала, как впихнуть в себя побольше, даже если после станет нехорошо.

— Отчего вы медлите? — спросил меня мой сотрапезник.

— Наслаждаюсь, — призналась я. — Это воистину эстетическое удовольствие смотреть на них.

— На вкус тоже недурно, — заверил меня жгучий брюнет с пышными усами, сидевший напротив. — И лучше вам поспешить, иначе я окончательно потеряю совесть и слопаю один всё это великолепие, и всё ваше наслаждение так и останется платоническим.

— Вы со мной так не поступите, — уверенно парировала я.

— А вы посидите так еще немного, и проверим, — подмигнул усатый брюнет и взял щипчиками второе пирожное.

— Экий негодник, — фыркнула я и положила себе на тарелочку сразу три очаровательных пирожных.

Мой собеседник хмыкнул и приступил к поеданию своего лакомства. Пирожные и впрямь оказались чудо, как хороши. Они таяли на языке, оставляя восхитительное шоколадное послевкусие.

— Бо-оги, — протянула я, воздев глаза к полотку. — Невыносимое удовольствие.

— Полностью с вами согласен, дорогая.

Фривольность моего собеседника нисколько меня покоробила. Несмотря на черный волосы и усы, это был всё тот же магистр Элькос, который держал меня на руках и заговаривал битые коленки. И кондитерская, в которой мы сидели, находилась неподалеку от Магического архива. Он был хорошо приметен из нашего окошка. Впрочем, до появления одного из помощников архивариуса осталось еще не менее часа, и у нас было время насладиться изысками «Матушки Вафли».

На миг бросив взгляд в окно, я снова перевела его на мага и улыбнулась, в который раз развеселенная его восхитительными усами. Они были, как и я и сказала, пышными, с подкрученными кончиками. И, думается мне, многие бы мужчины дорого отдали за эти роскошные усы. Однако именно они являлись маской Элькоса, изменившей не только цвет волос, но и глаз, а заодно и форму носа, придав ей фальшивую горбинку. Впрочем, и подбородок магистра теперь стал квадратным с очаровательной ямочкой. И когда я впервые увидела его, то узнала лишь по голосу, вот он-то остался неизменным.

— Опять потешаетесь над моими усами? — отломив вилочкой кусочек пирожного, спросил магистр, не глядя на меня.