– Я вот всегда говорю, что думаю, а люди смеются, – сказала Хасиль с толикой обиды.

Я протянула руку и пожала ей плечо.

– Не совсем так, Хасиль. Ты говоришь не подумав. – Она открыла рот, явно желая возразить, но я остановила: – Не спеши обижаться, Хасиль, просто послушай, что я скажу. Вот, к примеру, ты говорила, я каанша, уважайте меня. Однако не думала о том, как звучат твои слова. То, что ты каанша, люди знали и без напоминаний. А требовать уважения лишь на основании того, что на тебе женился каан, неразумно. Уважение и почтение можно заслужить поступками и поведением. Задирая нос, ты не возвышалась, а лишь опускалась всё ниже. Итогом стало твое затворничество и страх перед людьми, с которыми ты живешь в одном тагане. Но смотри сама, за сегодняшний день ты поговорила уже с несколькими иртэгенцами и никто не смеялся над твоими словами. Почему?

– Не задирала нос? – ворчливо спросила вторая жена.

– Верно, – улыбнулась я. – И пусть сначала ты готовилась к тому, что тебя обидят, потом смогла даже стать приветливой. Запомни, Хасиль, дело не в людях, а в нас самих. Если нас обижают, значит, мы дали к этому повод. Показали чрезмерное высокомерие, за которым ничего не стоит, кроме наших амбиций… того, что мы себе надумали. Или же, напротив, допустили слабость и позволили ее использовать против нас – всё это наши ошибки, а люди лишь берут их за основу отношения к нам.

Бывшая каанша поджала губы и отвела взгляд, но вскоре кивнула и ответила, так и не посмотрев на меня:

– Я подумаю, о чем ты сказала.

– Да будет так, – кивнула я и сменила тему: – Идемте-ка на курзым. Послушаем, что говорят люди, накупим сладостей и объедимся ими. Пусть хоть животы лопнут, Орсун нам их зашьет.

– Да! – радостно закричали дочери Эчиль.

И мы продолжили нашу прогулку.

День выдался пасмурным. Дождь успел пролиться ночью, накрапывал утром, а сейчас, когда солнце могло бы сиять в зените, затаился за навесом тяжелых туч. Они нависли над Иртэгеном и уползать не спешили, еще более усиливая гнетущее чувство, царившее на душе.

– Ашити.

Я застыла на крепостной стене, а рядом со мной стояли близкие мне женщины: одна – подруга, вторая – почти сестра. Ихсэн обняла меня за талию и уместила голову на плече. Она протяжно вздохнула, но нарушать молчания не спешила. Нарушила его Эчиль. Свояченица не прикасалась ко мне, но ее поддержка ощущалась так явно, будто женщина не выпускала моей руки ни на минуту.

– Ашити.

– Да, Эчиль?

– Всё будет хорошо, духи не оставили нас.

– Да, духи с нами.

Полуобернувшись, я слабо улыбнулась и вновь устремила взор вдаль.

– Отсюда ты его не увидишь, – заметила Эчиль.

– Я знаю, – ответила я и повторила: – Знаю. – После зябко обняла себя за плечи, потревожив Ихсэн. – Тяжко…

– Вернись в дом, – с намеком произнесла свояченица.

Я знала, что она призывает меня пробудить перстень, но лишь отрицательно покачала головой:

– Я поклялась, Эчиль, не могу.

– Поклялась не возвращаться в дом? – с удивлением спросила вышивальщица. Она не знала о «Дыхании Белого Духа».

– Нет, – улыбнулась я ей. – Куда же мне идти, как не в дом своего мужа?

– Тогда почему не можешь? – не оставила любопытства Ихсэн, и Эчиль всплеснула руками:

– Что спрашиваешь? Что Ашити хотела, то ответила, остальное не твоего ума дела.

– Какая ты злая, Эчиль, – насупилась вышивальщица, и я подняла руку, призывая женщин успокоиться.

Они замолчали, а я вновь устремила взор вдаль – там был наш каан. О нет, он находился слишком далеко, чтобы мы увидели его со стен Иртэгена. Сейчас наш повелитель и защитник привел свое войско на равнину Танэ-уман…

– Создатель, – судорожно вздохнула я, – сбереги. Помогите им, духи, умоляю…

– И вразуми, – прошептала Эчиль, более ничего не уточняя, но было и без того ясно, что говорит она об отце, который тоже сейчас был там.

Подняв лицо к небу, я закрыла глаза и постаралась не думать, что происходит сейчас на Танэ-умане. Кошмар, увиденный еще до вступления объединенного войска в пределы нашего тагана, терзал меня воспоминанием о нем с того момента, как я узнала, что наступает решающий день. И ночь перестала манить меня снами. Я не смогла сомкнуть глаз. Но как бы упорно ни гнала мысли о гибели мужа, как бы усердно ни занимала себя делами, забыться так и не вышло. И я бы, наверное, весь день провела, наблюдая за тем, что творится на поле брани, но каан вынудил меня поклясться, что не стану подсматривать. Об этой клятве я тоже старалась не жалеть.

Впрочем… Буду последовательной. Прежде была радость – он призвал меня. Это случилось, когда я уже собиралась ложиться. Продержавшись весь день, вечером я все-таки пробудила «Дыхание Белого Духа», но лишь для того, чтобы удостовериться – мой муж цел и невредим. Так оно и было. Я увидела Танияра среди его людей, и они были расслаблены, даже смеялись над шутками одного из язгуйчи. Это успокоило меня, и в ту минуту я ощутила усталость. Удовлетворенная мирной картиной, представшей моему взору, я отправилась в спальню…

– Ашити, – услышала я знакомый призыв и, радостно воскликнув, поспешила на свидание с возлюбленным.

Он принял меня в объятия, приник к губам, а после, зарывшись пальцами мне в волосы, прижал голову к своей груди.

– Не знаю, что больше тревожит меня, – услышала я и, отстранившись, заглянула каану в глаза. Он продолжил: – Когда совсем не чувствую твоего присутствия, я волнуюсь за тебя. Но когда его ощущаю, сержусь за то, что терзаешь себя чужой болью.

– Ты сказал, чтобы не подсматривала, и я держалась изо всех сил, чтобы не делать этого, – ответила я и улыбнулась. – Меня уговаривали, даже принуждали, но я выдержала.

– Принуждали? – нахмурился каан, и я рассмеялась:

– Ты знал, что взгляд ягира проникает в самую душу, и даже когда он молчит, ты понимаешь, что не отступит от своей цели?

– Не понимаю, – ответил Танияр. – Поясни.

– Берик, – усмехнулась я. – Он просто стоял и смотрел на меня, пока я работала. И, поверь, этот взгляд был красноречивей тысячи слов и уговоров. Потом пришел Эгчен, и напор стал сильней. Но я выдержала, – не без гордости добавила я. – Ягиры стали свидетелями того, как я смотрела за первой засадой. Теперь я для них всё равно что передовица газеты. То есть…

– Я понимаю, – прервал меня каан. – Ты рассказывала про газеты.

– Они были рады, когда узнали новости, потому пришли на другой день, чтобы послушать следующие. Я рассказала им про Мангай, что ты решил отдать им поселение.

Танияр обнял мое лицо ладонями и провел большими пальцами по скулам. Он смотрел мне в глаза, а я не смела пошевелиться и даже глубоко вздохнуть, в который уже раз зачарованная его взглядом.

– Я не просто оставил им Мангай, – сказал каан, продолжая ласкать мое лицо. – Я оставил им пустой Мангай. – Мой взор был наполнен непониманием, и Танияр пояснил: – Идя войной на чужой таган, войско не берет с собой припасы. Телеги задержат в пути. Набег должен быть стремителен. В захваченных поселениях ягиры едят и отдыхают. Мангай им достался пустым. Ни людей, ни скотины, ни еды. Только трава в огородах. Вывозили последние два дня, а перед появлением врага уходили люди. Осталась только Гайше. Она бранилась и плевалась в тех, кто хотел вынести ее на руках, потому старуху оставили.

– Она выжила? – с тревогой спросила я.

– Даже Елган и Налык не воюют со старухами, – ответил мой супруг и усмехнулся: – Даже если это ядовитая Гайше. Они отняли ее клюку и заперли вместе с турымом, устали слушать. У старухи язык что ленген. Но сытыми от этого не стали. Отправились в лес, чтобы набить дичи, но там их ждали кийрамы Кхыла…

– Кхыл? – удивилась я. – Так кийрамы с вами?

– Они наши друзья, свет моей души, конечно, они с нами, – с иронией ответил каан. – Я понимаю, о чем ты спрашиваешь. Улбах отправил брата ко мне. С ним два десятка кийрамов. В лесу они сами как звери, кааны лишились своих охотников.