И все-таки родные буквы грели душу много больше, потому что позволяли вложить в письмо больше смысла. По крайней мере, мне так казалось. А вот Танияр, посмотрев, как я написала то же самое на родном языке, сделал вывод:

— Много знаков. Ирэми писать быстрей и короче.

— Зато сказать можно много больше, — возразила я.

— Ты просто еще не освоила ирэ, — отмахнулся алдар.

— А ты не знаешь букв, — парировала я.

— Научишь, буду знать, — пожал плечами Танияр.

— Хоть сейчас, — азартно ответила я тогда, и он кивнул:

— Хорошо.

Так что преподавателями мы были по очереди. Сначала мы учили меня, потом Танияра, а потом шли гулять, чтобы дать себе отдых и прочистить головы. И скажу без всяких недомолвок и кокетства — мне моя нынешняя жизнь нравилась совершенно!

Сон не шел. Я ворочалась в постели и поглядывала в окно, ожидая, когда забрезжит рассвет. Наконец, устав бороться с собой, я поднялась с постели и, сунув ноги в старые кейги, ставшие теперь моими домашними тапочками, выбралась из своей комнаты. Мой путь лежал на кухню. Разумеется, это было привычным мне названием, которое уже хорошо знал Танияр, а больше никто. Но это и не важно, как назвать место, где готовят пищу, речь идет вовсе не об этом.

Мне было тоскливо. Тоскливо и одиноко, и в ту пору, когда все люди смотрят заслуженные за день сны, я брела на кухню, прислушиваясь к унылому поскрипыванию половиц. Впрочем, до кухни я так и не дошла, свернула к другой двери, которую открыла, чуть поколебавшись, и вошла внутрь другой комнаты, где не была ни разу.

Здесь тоже стояла кровать, шире, чем моя, застеленная и не тронутая. Я прошла к ней, скинула кейги и забралась под одеяло. После перевернулась на живот, обняла подушку и затихла, стараясь уловить запах жильца этой комнаты. Но белье было чистым, оно пахло свежестью, но не мужчиной, покинувшим свой дом три дня назад. Да, шел сто пятьдесят седьмой день моего пребывания в Белом мире, двадцать пятый день в Иртэгене и третий день без Танияра.

Архам, не трогавший моего воина столько времени, теперь отправил его в соседний таган к другому каану. Он уехал на заре, успев проститься со мной еще предыдущим вечером. Я думала, что провожу алдара, но проиграла сну, с которым боролась половину ночи, и так и не проснулась. Только утром, вскочив с кровати и поняв, что его уже нет в доме, я обнаружила на туалетном столике небольшой свиток, где было написано моими любимыми буквами: «Доброго утра, Ашити». Эту фразу алдар захотел выучить одной из первых. А дальше было добавлено уже на языке ирэ: «Моя душа с тобой». И знак Танияра, который я тоже уже давно знала.

Этот свиток теперь хранился в ларце с украшениями, и я перечитывала его каждое утро, заменяя так привычное живое приветствие. Отвечала шепотом:

— Доброго утра, Танияр. Пусть твой день будет овеян милостью Отца, — а потом прятала свиток до следующего утра.

Но как же стало пусто! И в доме, и в моей душе, и в моей жизни. И вроде бы исчез всего один человек, но он настолько плотно заполнил собой мое пространство, что его отсутствие невозможно было не заметить. Мне ни разу не было тесно, когда Танияр находился рядом. Он не давил, не указывал, не ставил рамок. Общество алдара не было удушающим, напротив, его присутствие было естественным и важным, словно сам воздух, которым мы дышим.

Мне было интересно разговаривать с ним. Спор не вызывал злости и раздражения, только желание объяснить свою позицию и понять его. И смеялась я, потому что было весело, а не из вежливости. А еще мне нравилось украдкой рассматривать его и, поймав ответный взгляд, чувствовать удовольствие и затаенный трепет. Иногда даже возникало ощущение, что мы понимаем друг друга, не произнеся ни слова. Невероятно! Не знаю, происходило ли со мной хоть когда-нибудь нечто подобное, надеюсь, что нет. Потому что второго такого Танияра не могло существовать ни в одной стране, ни в одном из миров, ни в какой вселенной. Он непременно должен был оставаться единственным. И… моим.

Последняя мысль укрепилась после нашего недавнего разговора, который произошел вечером перед его отъездом. Мы сидели на нашем холме, том самом, у подножия которого текла река. За нашими спинами бродили саулы, время от времени что-то мяукавшие друг друга. Их не надо было привязывать или удерживать, эти животные сами не спешили отойти от хозяина и терпеливо ждали, когда он вернется в седло. А потому мы не следили за скакунами, мы смотрели на реку, серебрившуюся в лунном свете.

— Ты и вправду не хочешь вернуться к матери, пока меня не будет? — спросил Танияр, повернув ко мне голову.

— Я обязательно навещу ее, — ответила я, продолжая любоваться рекой. — Но я хочу встретить тебя, когда ты вернешься. Я хочу ждать тебя в твоем доме… если ты не против.

Алдар не ответил сразу, и я посмотрела на него, но теперь отвернулся Танияр, и меня кольнуло беспокойство. А после вечер, уже перешагнувший порог ночи, внезапно утратил свою прелесть. Тепло сменилось прохладой, и я обняла себя за плечи, вдруг испугавшись, что ответ меня не порадует. Уж больно затягивалась пауза.

— Зимой брат решил отправить меня с ягирами к кийрамам, — вдруг произнес Танияр. Я знала исход этого похода, но все-таки перебивать не стала. Я уже достаточно знала алдара Зеленых земель, чтобы понять — впустую он говорить не станет. — Архам захотел, чтобы мы отогнали кийрамов от наших пределов, сказал, что дичи и так мало зимой, а они приходят к нам охотиться. Глупое решение, потому что никто в тагане не голодал. Мы запасаем пропитание на зиму, на ледниках лежит много забитой по осени дичи, да и земля наша щедра на урожай. Я знаю всё о помыслах брата. Но я дал клятву верно служить моему каану, и потому мы отправились на встречу с кийрамами. Они хорошие воины, и тропы, которые они себе прокладывают, коварны для врагов. Если хочешь воевать с этим племенем, делай это тогда, когда снег не скрывает их ловушек. Но каан велел воевать зимой, и мы пошли воевать. И мы сумели подобраться к ним близко, обойдя их хитрости. Всё могло закончиться иначе, но… — Он посмотрел на меня и усмехнулся: — Я увидел саула. Белого, как снег. Его глаза были голубыми, как летнее небо, и мудрыми, как само время. Шерсть саула переливалась множеством искр, и не было сил отвести от него взор.

— Разве бывают белые саулы? — спросила я.

— Нет, — ответил Танияр. — И голубых глаз у них тоже не бывает. И шерсть не искриться. А этот саул был прекрасен настолько, что у меня перехватило дыхание. Я стоял и смотрел на него, позабыв о том, что рядом кийрамы. Потом саул развернулся и пошел прочь. Он несколько раз обернулся, будто звал меня за собой. Зачарованный, я послушно шагнул следом. Ягиры были заняты поиском следов, и никто не увидел моего безумия. А потом саул исчез, и я увидел, что оказался в западне. Тут же, будто очнувшись, закричали ягиры, но было поздно — кийрамы напали. Я почти не сумел защититься. И уже истекая кровью, я вновь увидел белоснежного саула с голубыми глазами, чья шерсть сияла множеством огоньков. — Алдар поднял на меня взор: — Он привел меня к тебе, Ашити. Я бы не получил этих ранений, если бы не отвлекся. А без тех ран не пришел к шаманке. И даже услышав, что у нее появилась дочь, любопытство не пригнало бы меня на священные земли. Но Белый Дух решил иначе. Он заставил меня отправиться в дом Ашит, где ты вернула меня. Ты стала ярким пламенем, озарившим тьму, и я пошел на твой огонь. Отец пожелал, чтобы мы встретились.

«Ашити», — вспомнился мне призыв Белого Духа и его лицо, склонившееся надо мной в лихуре. А потом я уже услышала призыв Ашит о помощи… «Я отогнала Смерть, но вернула его ты», — так сказала она. Воспоминания промелькнули в моей голове, но быстро растворились под напором новой мысли. Я нахмурилась:

— Тогда… — я на миг запнулась. — Тогда ты исполняешь Его волю, заботясь обо мне?

Танияр отрицательно покачал головой.

— Наша встреча была Его волей. Отец только открывает путь своим детям, а идти ли по нему, выбираем мы сами. Я смотрел на тебя и знал, что уже ступил на тропу, которую расстелил передо мной Белый Дух. Я хочу идти по ней, и я хочу идти вместе с тобой. И если ты будешь ждать меня, мой путь домой станет короче, где бы ты ни находилась.