— Окажи милость, вещая.

И… мы прошли к нашему столу.

— Зачем? — шепотом спросила я шаманку.

— Сейчас веселиться начнут, а остальные буртан пить и смотреть, — пояснила она. — Пока живот пустой, не до песен. А на сытое брюхо и песня звонче и хмель добрее. Можно и не садиться, — добавила она. — Но кто на ногах, того в игры втянут. Лучше сядем.

— Да, — согласно кивнула я. К играм я точно еще не была готова.

Теперь столы были расставлены по периметру поляны. Я, было, подумала, что это лишня морока, можно было и сразу так поставить, а потом поняла, что смысл есть. Первая часть праздника была посвящена утолению голода и общению, а для этого они сидели рядом, чтобы могли и между собой поговорить, и к другому столу повернуться. А теперь настало время развлечений, и столы нужны для того, чтобы перекусить, передохнуть и выпить, или продолжить беседу, если не хочется резвиться с остальными. И вновь Ашит кивнула, подтвердив мою догадку.

Тем временем мужчины выкатили на поляну несколько бочек. И когда их утвердили в вертикальном положении, крышки полетели на землю. А потом женщины потянулись к бочкам. Они наполняли кувшины и разносили их по столам, принесли и нам. Молоденькая девушка поклонилась шаманке, скользнула по мне любопытным взглядом и, ставя кувшин на стол, остановила взгляд на Танияре. Я заметила в ее глазах лукавый огонек и ощутила укол раздражения.

— Позволь наполнить твой стакан, Танияр, — проворковала она.

Я посмотрела на алдара, но лицо того осталось равнодушным. Улыбка, все-таки появившаяся на губах, была больше вежливой, чем приветливой.

— Отец милостив, Хейга, он дал мне руки, я сам смогу налить себе буртан. Лучше наполни стакан Дастара, он уже заждался.

Девушка вспыхнула, щеки ее заалели, и она ушла, больше не посмотрев на воина. Он усмехнулся и взял кувшин с буртаном.

— Вещая, позволь… — начал он, но Ашит прервала:

— Отец милостив, Танияр, когда-то он вдосталь напоил меня буртаном. Лучше налей Ашити, ей пить веселый напиток самое время.

Алдар широко улыбнулся, и в мой стакан полилась янтарного цвета жидкость. Я взяла стакан, поднесла его к лицу и осторожно понюхала. Запах оказался приятным, обозначив нотки цветов и меда. А потом с места встал каан. Он поднял свой стакан и провозгласил:

— Пусть лето будет хмельным и радостным, как буртан, жарким, как объятья женщины, и плодовитым, как чрево Илсым!

Дружный одобрительный гул стал ему ответом, и иртэгенцы подняли свои стаканы, в которых вода сменилась на хмельной напиток. Дождавшись, когда люди выпили, я тоже сделала глоток, посмаковала и выпила еще. Буртан оказался сладковатым и оставил приятное послевкусие.

— Если не хочешь, чтобы веселье закончилось слишком быстро, пей понемногу, — сказал Танияр.

Понятливо кивнув, я отставила стакан и посмотрела на освобожденное пространство. Места за столами быстро пустели. Застолье превращалось в настоящий праздник. Пока не вели саулов, их очередь еще не пришла. Но зазвучала музыка, запели женщины, и перед столами появились первые танцовщики. Я с интересом смотрела на них, стараясь запомнить движения, но некоторые мне были уже знакомы от Ашит. Постепенно празднование начала лета разгоралось задором, заражало желанием подняться с места, но опасения попасть впросак все-таки удерживали. Да и буртан я теперь пила небольшими глотками, опасаясь опозориться с первого же дня знакомства, а потом храбрости он мне не придал… пока. И придаст ли вообще, сказать было сложно. Оставалось довериться Отцу и времени, которое обязательно всё покажет.

Ночь опустилась на мир Белого Духа. В небе зажглись созвездия незнакомые мне, но уже не чужие. Я смотрела на ночное небо и улыбалась ему, будто доброму знакомцу. Не было усталости, и спать совсем не хотелось. Это окна в домах стариков уже потемнели, и сны спешили заменить пожилым людям те радости, которым продолжали предаваться их дети в повзрослевшие внуки. Ушла отдыхать и моя мать. Ягиры проводили вещую до дома алдара, куда предстояло войти и мне, чтобы провести остаток ночи, а после вернуться в наш уединенный дом, где ждал верный Уруш. Должно быть, турым уже успел заскучать…

Улыбнувшись при мысли о нашем страже, я опустила взгляд на землю и умиротворенно вздохнула. На душе было невероятно уютно. И ночь была теплой, и день, предшествовавший ей, — веселым, и молодой мужчина, неспешно шагавший рядом со мной, казался естественным и важным дополнением того, что сейчас происходило со мной. Бросив на него быстрый взгляд украдкой, я снова посмотрела на небо и спрятала очередную улыбку.

А где-то вдалеке за нашими спинами пылал костер, и молодые иртэгенцы продолжали возносить хвалы наступившему лету жаркими танцами. До нас доносились гулкие звуки барабанов, название которых я не знала и узнавать не спешила. Это знание сейчас было лишним. Барабаны и барабаны, пусть и большие и немного необычные с виду. Они били не для меня, и не для мужчины с удивительно глубокими синими глазами. Страсть рождавшаяся под их ритм принадлежала тем, кто готов был ей предаваться.

Впрочем, когда зажгли кострище, и молодые иртэгенцы огласили воздух криками, приветствуя последнюю часть праздника, я поддалась их шальному веселью, в которое успела окунуться к тому моменту, и направилась вместе со всеми, но Танияр, поймав меня за руку, остановил.

— Не надо, — сказал он, отрицательно покачав головой. — Тебе это не нужно.

— Почему? — изумилась я. — Мама говорила, что у костра тоже танцуют.

— Танцуют, — усмехнулся алдар. — Но не те танцы, которые ты танцевала раньше.

— А что там будет? — живо заинтересовалась я.

— Там будет хорошо, даже очень, — он снова хмыкнул. — И утром им тоже будет хорошо, а тебе — нет.

— Почему? — искренне удивилась я.

— Потому что ты другая, Ашити, — Танияр улыбнулся и указал взглядом в сторону от костра: — Идем, я покажу тебе то, что лучше костра и жарких танцев.

— И что же ты покажешь мне, сын Вазама? — хмыкнув, спросила я, еще пребывая во власти буртана, продолжавшего дарить мне легкость и веселье.

— Я покажу тебе покой, — ответил алдар. — Идем.

Мне хотелось сказать, что я уже пресыщена покоем, и что теперь я желаю развлечений, но, глядя в лицо воина, отчего-то промолчала. Лишь кивнула и последовала за ним. Никто не остановил нас, никто не окликнул Танияра, но он бы и не откликнулся, в этом я была уверена. И все-таки я спросила:

— Тебе не нравятся жаркие танцы? Мама говорила, что у костра собираются те, кто свободен и молод…

— Я долго сгорал в пламени этого костра, но он меня уже не греет, — сказал Танияр. — Больше не хочу.

Вскоре отсветы костра и удары в барабаны остались позади, а нам распахнула объятья ночь. Хмель, более не получавший пищу, начал отступать. А может просто сказалось умиротворение пейзажа, овеянного сгустившимся сумраком и стрекот невидимой букашки, а может и птицы, здесь животный мир тоже говорил на незнакомом мне языке. А еще звезды на чистом от облаков небе и блеклый свет луны, придавший миру призрачной таинственности, шорох травы под ногами и касания легкого ветерка, приятно охлаждавшего распаленную кожу. Но то шальное состояние, владевшее мной с наступлением сумерек, растворилось вместе со звуками человеческого разгула. Пришел покой…

— Куда мы идем? — спросила я Танияра.

— Мы идем, — ответил он и, повернув голову в мою сторону, улыбнулся. — Идти не хуже, чем танцевать.

— Но куда?

— Туда, — он кивнул вперед. — А можем туда, — и указал вправо, а после влево, — или туда. Куда захочешь, или куда понесут ноги.

— Куда глаза глядят, — решила я, глядя вперед.

— Выбор сделан, — негромко рассмеялся Танияр. — Теперь мы знаем, куда мы идем.

— А зачем мы туда идем? — полюбопытствовала я с улыбкой.

— Чтобы узнать, куда приведет дорога, раз мы на нее встали, — ответил воин.

— Хм-м… — задумчиво произнесла я. — Тайна, которая требует разгадки. Заманчиво.