А во-вторых, живность, принадлежавшая каану, являлась фондом помощи в голодные времена. При необходимости с разных поселений и подворий изымалось имущество каана. Скотину и птицу забивали и распределяли между нуждающимися.

Не только мясо, конечно же, шло в помощь. Подобное касалось и полей, за которыми ухаживали всем поселением. И на каждом таком поле четверть тоже принадлежала каану. После сбора урожая зерно привозили в большие каанские амбары. Да и с подворий привозили часть собранных овощей, зачастую уже в виде солений для лучшего хранения.

Эти запасы шли каану и войску, а также при необходимости нуждающимся. И если по весне закрома каана всё еще ломились, то запасы раздавались людям, кто желал взять, чтобы освободить место под новый урожай. Не всё, некая часть всё равно оставалась на случай неурожая.

В общем, так и складывалось достояние каана. И уж поверьте, денег с откупа выходило вовсе не мало, ибо выплачивались они ежегодно для продления права пользования имуществом правителя, а это и шерсть, и яйца, и молоко, и мясо. Так что денег тратили меньше, чем получали пользы. Однако пусть и небольшие деньги, но с каждого подворья каждого поселения, складывались в весьма ощутимые суммы.

Но так было прежде, теперь же отлаженный механизм должен был начать перестраиваться. Не сразу и не резко, даже возможно не всё. Мне нравилась эта идея коллективно подготовленной соломки, подстеленной на случай непредвиденных проблем. К тому же так перекрывалась потребность снабжения армии провиантом, а теперь еще и больницы. И все-таки нововведения должны были коснуться и этой части жизни дайната. Каким-то из них еще не пришло время, а какие-то должны были начать внедряться уже вскоре, но постепенно и мягко. Рождающееся государство требовало иных методов управления.

Но всё это было, существовало или только должно было появиться. А сейчас я продолжала пребывать в приподнятом настроении, потому что впереди был чудесный день, когда я наконец могла насладиться обществом супруга. И мне хотелось быть сегодня необычайно красивой, чтобы он смотрел на меня с восторгом. Чтобы в глазах его была гордость за собственную женщину, за то, что она принадлежит ему и только ему… Боги, я же лгу!

Я ведь и без того видела в глазах Танияра всё, что только перечислила. Ему было попросту безразлично, надет на мне новый филям или серьги, сверкавшие камнями. Какого цвета и фасона платье и как уложены мои волосы. Да хоть в рубище! Он и тогда бы глядел на меня с восторгом и любованием, и тогда бы гордился мной. Танияр любил меня всей душой вовсе не за красоту или наряды. А мне попросту хотелось быть лучше всех для него, хоть я уже и была таковой.

Улыбнувшись своему отражению, я отложила гребень, пропустила между пальцами тщательно расчесанные пряди и поднялась на ноги. Нет, я не стала навешивать на себя украшения, даже прическу сделала без всяческих затей: собрала часть волос на затылке и остальным дала свободу.

– Я буду для тебя собой, – прошептала я в пустоту. – И это мое самое лучшее украшение, от которого ты не можешь оторвать взора.

А после поспешила покинуть спальню, надеясь, что Танияр уже вернулся, если вообще уходил. Возможно, он поднялся к магистру, ему дайн тоже дал сегодня выдохнуть. Я прислушалась и услышала тихие шаги, доносившиеся из гостиной. И когда перешагнула порог, почти сразу же и остановилась, залюбовавшись представшей мне картиной.

Танияр и вправду был в доме. Он стоял у окна с Тамином на руках. Дайн смотрел на сына, и на губах его блуждала ласковая, чуть мечтательная улыбка. Он был так хорош в эту минуту. Сильный мужчина, с умиротворением взиравший на собственное дитя. Дайнанчи теребил прядь длинных белых волос своего отца, но тот, кажется, даже этого не замечал. Я прерывисто вздохнула, и супруг повернул голову. На краткий миг наши взгляды встретились, и мне показалось, что я и супруг переместились в ту реальность, где существовали только мы.

– Жизнь моя, – прошептала я.

– Свет моей души, – тихо ответил он и…

– Дай пройти, дайнани, – проворчала за моей спиной Сурхэм, разом разрушив мир гармонии, царившей здесь еще мгновение назад.

Растерянно моргнув, я отошла в сторону, и прислужница направилась к столу. Только сейчас я увидела, что он уже накрыт на две персоны. Сурхэм поставила кувшин с горячим этменом, после направилась к Танияру и забрала у него сына. Дайн с усмешкой проводил ее взглядом, а после повел рукой в приглашающем жесте. Кивнув ему с улыбкой, я заняла свое место.

– Где ты был? – спросила я, чтобы нарушить тишину.

– Ты же знаешь, ходил к Сурхэм, чтобы узнать, не обманула ли ты меня, – с улыбкой ответил Танияр.

– Ты знал, что обманула, – отмахнулась я.

– Знал, – не стал спорить супруг и задержал на миг взгляд. – Ты чем-то расстроена? Ты будто поменялась.

Отрицательно покачав головой, я улыбнулась и честно ответила:

– Я счастлива.

Он еще мгновение рассматривал меня, а после протянул руку и провел по моей щеке тыльной стороной ладони. Удержав его руку, я прикрыла глаза и потерлась об нее. А когда снова посмотрела на Танияра, он оказался совсем близко.

– Однажды мы будем рядом столько, сколько захотим сами, – сказал он, глядя мне в глаза, а затем накрыл губы поцелуем.

– Там они, – снова донесся до нас голос Сурхэм, – чего хочешь-то?

– Дайн нужен, – ответил еще невидимый мужчина, и Танияр отстранился.

Испытав раздражение, я развернулась к двери, и в ее проеме появился ягир с ворот. Он склонил голову, а после произнес:

– Милости Отца. Там Илан пришел, говорит, надо видеть дайна. Говорит, важно.

– Пусть войдет, – кивнул дайн.

Вот теперь я ощутила тревогу и перевела взгляд на Танияра. Он пожал плечами и ответил на ранее заданный вопрос:

– Я не покидал дома. Поговорил немного с Мортом, а потом забрал Тамина у Сурхэм и ждал тебя.

Вскоре вновь послышались шаги, и в дверях гостиной появился Илан. Танияр указал ему на кресло.

– Милости Белого Духа, – усевшись, приветствовал нас тэр-ердэм.

– Голоден? – спросил дайн.

– Нет, – ответил Илан и сразу перешел к сути дела. – Сегодня прилетел сурх из Холодного ключа. Кашур возню грязную устроил, собирает у себя каанов, против тебя говорит много дурного. Вот, читай сам.

Он протянул маленький свиток, который принесла почтовая птица, и Танияр, забрав его, углубился в чтение. Впрочем, оно было недолгим. После передал послание мне. Я опустила в него взгляд, но тут же вновь посмотрела на мужа. Он поджал губы, на скулах заходили желваки, и ладонь с силой опустилась на стол. Посуда жалобно звякнула.

– Прости, Ашити, сегодня я не смогу быть с тобой и Тамином, – посмотрев на меня, произнес супруг.

– Что ты намереваешься делать? – спросила я.

– Убрать нарыв, пока гноем не покрыло всё, что мы имеем, – ответил дайн.

Я прижала ладонь к груди, где взволнованно билось сердца, после посмотрела на послание шыкема Илана и поспешила за Танияром, который уже выходил из гостиной в сопровождении тэр-ердэма…

– Чего случилось-то?

Я оторвала взгляд от места, где только что закрылся портал, после перевела его на Сурхэм, которая стояла рядом со мной, поджала губы и поспешила обратно в дом. Я должна была видеть, что будет происходить. Слишком велико было мое волнение, чтобы я могла спокойно заняться своими обычными делами.

– Да что случилось-то?! – крикнула мне вслед Сурхэм. – Илгизиты, что ли, пошли?

Обернувшись, я бросила на ходу:

– Хуже.

– Что может быть хуже? – вопросила обескураженная прислужница, и я ответила одним словом:

– Предательство.

Ворвавшись в дом, я поспешила в кабинет. У меня потряхивало руки от тревоги и негодования. Негодяи! Мерзавцы! Как можно устраивать всю эту мышиную возню, когда на кону само существование Белого мира?! Возможно, даже не только нашего осколка, но и всего того, что существовало за его пределами! Как можно соперничать и соревноваться, если платой за это станет жизнь всех, кого ты знаешь? К чему лелеять собственное самолюбие, если вскоре его попросту не останется? Ничего не останется!