– Нельзя, чтобы спальня оставалась без младенца. Кто будет беречь сон дайна, когда дайнанчи не будет спать рядом? – Я посмотрела на него, и супруг важно кивнул: – Верно, еще один дайнанчи… или маленькая дайнани. Мне всё равно, но спать я должен сладко. – И занавесь опять задернулась.

– Хорошо сказал, дайн, – покивала Сурхэм. – У сильного мужчины должно быть много детей, иначе он не сильный мужчина.

Она устремила на меня ироничный взгляд и удалилась царственной походкой, не забыв прихватить большую миску с грязной водой. В это же мгновение отодвинулась занавесь, и в спальню вернулся Танияр.

– Что там Сурхэм сказала о сильных мужчинах? – полюбопытствовал он.

– Она сказала, что сильному мужчине не стоит искать защиты в младенце, иначе он не сильный мужчина, – ответила я, поднимая Тамина на руки.

После отошла к кровати и устроилась на ней – дайнанчи предстоял завтрак. Супруг скрестил руки на груди и ответил с нескрываемой иронией:

– Почему мне кажется, что ты меня обманываешь?

– Ты мнителен, жизнь моя. Как я могу обмануть сильного мужчину, дайна, да еще и первого в роду? – я мило улыбнулась. – Не веришь – спроси сам у Сурхэм. Но знай, твое недоверие меня оскорбляет, и я, возможно, даже подниму бунт.

– Женщина, – заносчиво произнес Танияр, – я сильный мужчина, дайн и первой в роду. Поэтому я пойду и спрошу у Сурхэм.

Он направился к двери, а я, проводив его взглядом, улыбнулась и посмотрела на сына. Тамин усердно насыщался, не забывая о моих волосах, и я пожалела, что не заплела косу. Отобрав у малыша свою прядь, пока она у меня еще была, я откинула волосы за спину. Дайнанчи вздохнул и занялся иным делом – осмотром потолка.

– Мое милое маленькое солнышко, – с умилением прошептала я, лаская взглядом личико сына, а после опять посмотрела на дверь.

Конечно, Танияр не пошел что-то спрашивать у Сурхэм, он и без того всё прекрасно слышал. Это была всего лишь игра, как и все его угрозы. Даже не спрашивая, я знала, что сейчас делает дайн. Пока я была занята сыном, он отправился выслушать утренние доклады от ердэмов и байчи. Но после супруг вернется ко мне. Мы позавтракаем и… и что-нибудь придумаем. Может быть, промчимся вместе на саулах, а может, устроимся на собственном подворье в саду, куда вынесем и Тамина. Хотя мы попросту сделаем всё это, и нас потревожат, только если будет что-то важное.

Мечтательно улыбнувшись, я посмотрела на сына. Он уже наелся, и можно было звать Сурхэм, чтобы наконец заняться собой. Потом вернется Танияр, мы позавтракаем и решим, чем займемся.

– Поел?

Словно почувствовав, что пришло ее время, в спальню заглянула Сурхэм. Не спрашивая разрешения, она вошла, не встретив ни возражений, ни возмущений. А какие могут быть возмущения, если я сама намеревалась звать ее? Совершенно никаких, это всё было уже обыденным действом. Если бы не Танияр, то и ждала бы, пока я покормлю, вместе со мной. Так что дайнанчи перекочевал от матери к няньке, а я с чистой совестью отправилась приводить себя в порядок.

Когда вернулась в спальню, Сурхэм и Тамина там не было, что тоже являлось привычным. Их можно было отыскать на улице, в детской, куда дайнанчи должен был переместиться, когда придет время, или же и вовсе на кухне. Там для малыша было обустроено место. Последнее мне не нравилось, но я не ворчала. Во-первых, у прислужницы были и свои непосредственные обязанности, кроме ухода за младенцем. А во-вторых, Тамин перебирался туда в том случае, если я была занята делами вне пределов подворья. В ином случае сын находился рядом со мной, пока наша хранительница очага заботилась о доме и его обитателях.

– Может, пригласить тебе помощницу? – как-то спросила я Сурхэм.

Все-таки возраст ее был не мал, а обязанностей женщина взвалила на себя предостаточно. Прежде, когда в доме жил только Танияр, его потребность ограничивалась парой комнат, лихуром и кухней, где готовилась для него еда. Работы у Сурхэм было относительно немного.

Потом появилась я. Это добавило мою спальню, а чуть позже кабинет и гардеробную, да и готовить теперь надо было на двоих. Зимой появился магистр, что открыло еще одну комнату и прибавило еще один рот. Ну и последним на данный период времени стал дайнанчи. Он пока жил с родителями в их спальне, а питался грудным молоком и уже немного прикормом.

Еще будучи гостьей, я пыталась сама ухаживать за своей спальней, но это только вызвало в прислужнице ревность и неприятие. Не буду скрывать, что ее желание самой следить за домом меня вполне устроило. В конце концов я была привычна к наличию прислуги, которая заботилась о моем быте и комфорте. Однако обитателей на подворье становилось всё больше, и места мы занимали тоже больше, а следила за всем по-прежнему одна Сурхэм.

А между тем я видела, что прислужница устает, какую бы радость ей ни доставлял дайнанчи и как бы ревностно она ни оберегала свое право на заботу о правящей чете и их доме. Потому и предложила пригласить помощницу.

– Тебе не нравится, как я забочусь о доме, дайнани? – мгновенно закаменев ликом, вопросила Сурхэм.

Уже зная ее щепетильность в этом вопросе, я улыбнулась:

– Напротив, дорогая, ты прекрасная хозяйка. В доме чисто, мы сыты, а дайнанчи всегда в надежных руках, и я могу, зная это, со спокойным сердцем покинуть подворье, чтобы служить супругу и Айдыгеру. Но ты устаешь, я же вижу. Потому и предлагаю тебе помощь, но ты была, есть и останешься главной. Кто бы ни пришел, они будут слушаться тебя, а за дайнанчи смотреть будешь только ты. Что скажешь?

Немного расслабившись, Сурхэм бросила на меня взгляд искоса, после спросила:

– Я, значит, главная буду?

– Разумеется, – кивнула я.

– Нет, – еще чуть подумав, произнесла упрямица. – Вот будет дом больше, тогда зови помощников, а пока одна справляюсь. Не надо никого.

– Ты же устаешь…

– Сил хватает, – насупилась женщина. – Никого не надо, – повторила она, и я пока оставила ее в покое. Пусть дозревает, все-таки идея с начальствованием Сурхэм понравилась, это было видно.

Так что дайнанчи перемещался по дому вместе со своей нянькой, всё зависело от того, чем она занималась. Потому, кроме места на кухне, для удобства Сурхэм, чтобы ей не бегать к наследнику дайната, еще и приспособили вторую колыбель, приделав к ней колесики и ручку. С ней же прислужница зачастую выходила и на улицу, если возилась в саду.

У нас не было такого хозяйства, как на подворьях простых иртэгенцев. Снедь закупалась на курзыме. Огорода не было, а в небольшом садике имелись кусты с ягодами да плодовые деревья. Да и не требовалось ничего более. И причиной тому был прежде установленный порядок, который действовал во всех таганах без исключения.

Достояние каана было велико, и измерялось оно не в арчэ или кэсах. Дело в том, что на каждом подворье в тагане среди мгизов, бейкш и прочей живности одна особь принадлежала каану. То есть, к примеру: на подворье имеются три мгиза, десять бейкш и два роха, и значит, хозяевам в полной мере принадлежат два мгиза и приплод от них, девять бейкш и их яйца и один рох, а один мгиз, одна бейкша и рох – это достояние каана, за которым смотрят жильцы подворья. Каан в жизни не увидит никого из вышеперечисленных, но за возможность распоряжаться его собственностью хозяева должны выплатить олум, то есть отступные.

Выплата олума не означала, что живность теперь принадлежит хозяевам подворья, но вот пользоваться всем, что давало животное или птица, имели полное право. Если же происходила утрата каанского имущества или же животное решали забить, то тогда каану приносили атылум, что уже означало выкуп или возмещение ущерба, но одновременно с этим тут уплачивался и олум, потому что каану переходило следующее имеющееся животное.

Всё это имело вполне определенный смысл. Во-первых, каан был гарантом закона и порядка, а также безопасности жителей тагана. Он был судьей и защитником не только в войнах, но и зимой, если поселение одолевали звери. На собранные с дворов олумы и атылумы содержалось подворье ягиров. Впрочем, и тут имелись нюансы.