Да, Сапежского ранили, он был без сознания, но вертевшийся поблизости армейский лекарь осмотрел его и сказал, что рана не смертельна и с большой вероятностью разбойник выкарабкается.

– Только допрашивать его нельзя, – добавил лекарь.

– Почему? – побагровел Фёдор Прокопич.

– Нет смысла. Даже если он придёт в сознание, всё равно будет очень слаб и вряд ли сумеет связать два слова.

– Ничего, – успокоено произнёс воевода. – Главное, его в Марфино доставить да беречь там как зеницу ока. А допросить завсегда успеется. Ты, – он ткнул пальцем в грудь врача, – отвечаешь за его жизнь собственной персоной. Если, не приведи Господь, загнётся – заместо него в поруб посажу. На цепь!

Ошарашенный лекарь закивал и принялся суетиться вокруг главаря разбойников.

– Отколь ветер не повеет, Сапежский не заробеет… – фальшиво пропел Фёдор Прокопич, наслаждаясь триумфом. Пробил его звёздный час.

Он размашисто перекрестился:

– Сподобил таки всевышний на дело великое! Поймали пса зловредного, дали укорот делам его зверским! Не оставил господь милостью мя, грешного!

Тут его взгляд упал на нас с Иваном. Мы деликатно склонили головы. Воевода расплылся в улыбке.

– Судари, выражаю вам искреннюю признательность! Если бы не вы, этот мерзавец ещё долго бы отравлял жизнь всей округе. Я всенепременно отпишу промеморию вашему начальству. Вы достойны самой высокой награды.

Я представил, как вытянется худое лицо фон Белова, как он будет «рад» нашим успехам. Кислое выражение на лице Ивана свидетельствовало, что наши мысли идут в унисон.

Однако… похвала похвалой, но до главного мы не докопались. Нас прислали не в войнушку играть, а найти убийцу. В этом проблема. Хорошо, если она решится с помощью того же Сапежского.

– Благодарим, Фёдор Прокопич, – сухо ответил я. – Служим не ради чинов и наград. Это наш долг.

– Отрадно сие слышать. Не столь часто на мою долю выпадает наблюдать столь бескорыстное служение её императорскому величеству.

– Фёдор Прокопич, просьба имеется. Окажите милость – уважьте в малом.

– Как я могу не уважить опосля того, что вы для воеводства сделали?! В лепёшку разобьюсь, но выполню, – торжественно пообещал воевода.

– Первый допрос Сапежского проведём мы. Расследование не должно топтаться на месте.

– Судари, тут вы в своём праве. Жаль, что негодяй так не вовремя получил ранение. Иначе… – глаза Фёдора Прокопича недобро сверкнули. – Был бы другой разговор!

Он мечтательно зажмурился. Наверное, видел себя в грёзах в орденах и с генеральской перевязью. Хотя… не думаю, что в столице так уж оценят поимку местного мафиози. В Петербурге свои игрушки, куда крупнее и дороже. Но зачем портить человеку настроение? Пусть наслаждается триумфом.

Фёдор Прокопич очнулся, вновь глянул на нас:

– Господа, отныне вы всегда желанные гости в моём доме! Более того – в честь нашей знаменательной победы я устрою бал! Вы будете главными виновниками сего тожества.

Ну вот… Кажется, у меня есть все шансы попасть на местную «дискотеку». И ещё… после Барбарелы я ни с кем не встречался и успел соскучиться по женскому обществу. Вдруг бал исправит это досадное упущение? Да и безумно втрескавшемуся в дочку Ушакова Ивану не помешает расслабиться в обществе прекрасных фемин.

Бал так бал. Я не против.

В восемнадцатом веке с развлечениями было не очень, потому бал, устраиваемый Фёдором Прокопичем, вызвал немалый ажиотаж. Готовили его неделю. Местный бомонд бурлил как кипяток. Все старались не ударить в грязь лицом.

Зато у нас с Иваном выдались на редкость спокойные деньки. Праздничная лихорадка нас не коснулась, хотя воевода планировал выставить нас в качестве главной приманки. Как же, столичные «ерои», столько пользы принесли Марфино! Я, кстати, немного удивился. Думал поначалу, что основные лавры Фёдор Прокопич припишет себе. Оказалось – нет. Разложил всё, как было. Это приподняло воеводу в наших глазах.

Служба наша простаивала: допрос Сапежского постоянно откладывался, «оживал» главарь разбойников медленно. Вдобавок к огнестрельному ранению, его ещё и контузило. Без сотрясения мозга не обошлось.

Воевода, как и обещал, накатал благодарственное письмо фон Белову, мы приложили к нему короткое сообщение. Только в отличие от Фёдора Прокопича писали не открытым текстом, а используя специальный шифр. Депеша вполне могла попасть в чужие руки, чем меньше людей поймут, о чём речь – тем лучше.

Семь дней мы жили как на курорте: только ели, спали и лениво фланировали по центральной улочке Марфино. Воевода поставил нас на свой кошт, кормили и поили нас за счёт Фёдора Прокопича. Он даже комнату нашу оплатил.

Постепенно ничегонеделание стало надоедать. Вновь потянуло на подвиги. Да и Ване приелись одинаковые до уныния дни и ночи. Мы привыкли к иному ритму жизни. Допросы, обыски, слежка, досмотр трупов… Не спорю, занятия малопривлекательные, но мы радели не за страх, а за совесть, видели в этом наш вклад в грядущее Родины. Сражались за то, чтобы Россия стала сильнее, чище, справедливее. Иногда приходилось снимать белые перчатки и лезть в самую грязь, но это нас не пугало.

И вот уже неделю мы были лишены привычного образа жизни и маялись от безделья.

Я как заведённый дважды в день бегал в камеру, в которой держали и лечили Сапежского. Допросы его подельников ничего не дали. Выжила, в основном, мелкая шушера. Да, благодаря ей удалось восстановить события, связанные с разбойными нападениями на усадьбы местных дворян, ограбления на дорогах. Однако про марфинский монастырь никто не рассказывал.

Говорили только одно: Сапежский в ночь убийства куда-то уезжал вместе со своей правой рукой – бандитом по прозвищу Зуб. Мы сначала обрадовались, а потом приуныли. Как выяснилось: Зубом оказался тот самый одноглазый «пират», которого я спихнул с мостков. Теперь от него ничего не осталось. Ни рожек, ни ножек не нашли.

В общем, одна надежда на то, что Сапежский очнётся и «запоёт».

Наступил долгожданный бал. Особняк воеводы украсился разноцветными лентами и фонарями. К парадному подъезжали гости, которых встречали учтивые слуги и вели в специально выстроенный павильон в греческом стиле с обязательным портиком и колоннами.

Тут пахло свежими стружками и сырым деревом. В самом конце была поставлена сцена, на ней играл военный оркестр. Музыка была чужда моему уху. Мелодия казалась ускользающей, а ритм нечётким. Эх, где привычные сто сорок ударов в секунду?!

Пока действо не началось, гости сбивались в группы по интересам. Переговаривались либо просто наслаждались музыкой: танцы ещё впереди. То тут, то там слышались взрывы смеха – местные остряки развлекали публику как могли. Прохаживались официанты с подносами.

Я для интереса взял у одного бокал, попробовал и остался доволен: лёгкое вино, что-то вроде шампанского. Для женщин в самый раз.

Кстати, прекрасных фемин можно было только пожалеть: «парадное» облачение состояло из теснейшего корсажа, подобно броне заковывавшего талию, огромной, безобразной вздутой юбки, сшитой из плотной парчи, которая почти не гнулась и стояла как лубок, и, наконец, из обременительной причёски, представлявшей собой целое архитектурное сооружение^[33].

Много щебечущих девушек: явно барышни на выданье. Папа и маман привезли их на поиски женихов. Где ещё подыскать выгодную партию, как не на балу, устроенном главным человеком в округе?

Девушки скромно постреливали глазками, надеясь высмотреть будущего суженого-ряженого.

Холостяки, воспрявшие духом, искали потенциальных жертв. Кому-то нужна любовь до гроба, а кому-то – богатое приданое за невестой.

– Тоска, – произнёс Иван.

– Что, без твоей зазнобы и свет не мил? – улыбнулся я.

– Петь, прошу тебя, давай без шуточек твоих… Я же в твои романы не лезу. Про Барбарелу и слова единого не сказал.