Да так одарен, что уже к двадцати переехал из ташын-ката в аста-ката. А еще через два года в астон-ката, то есть за шесть лет превратился из не доеденного рырхами тагайни в приближенного великого махира из числа сильнейших подручных. Точнее, стал десятым подручным. Опять же по уверениям бальчи, спаситель Алтааха был им доволен и пророчил место если уж и не первого, то второго подручного точно.

Однако оставаться на посылках наш герой не желал и… сверг своего спасителя, друга и покровителя по истечении еще десяти лет, как раз в тридцать два года. В изложении бальчи версия происходивших тогда событий звучала, конечно, иначе:

– Прежний махир прогневал Покровителя. Он был недостоин служить Ему. И тогда Он выбрал лучшего из нас, самого преданного и верного. Алтаах, покорный Покровителю, поднялся на махир-ката и исполнил Его волю.

Прислужник назвал это велением свыше, я – захватом власти. Вчерашний волчонок, отрастив зубы, превратился в матерого волка, и на вторых ролях ему стало тесно. Из этой истории я вынесла главное: махир честолюбив, безжалостен, не знает благодарности, пойдет по головам и даже не оглянется. Весьма «приятный» противник.

– А как он познакомился с матерью Акмаль? – спросила я. – Пока был подручным?

– Нет, когда стал великим махиром.

– И сколько же он был к тому времени великим махиром?

– Двадцать зим.

Я поперхнулась. Итак, призовем на помощь арифметику. Алтаах скинул предшественника, когда ему было тридцать два года. Через двадцать лет, то есть в пятьдесят два года он познакомился с матерью махари. Акмаль на данный момент где-то двадцать лет, значит, я беседовала со стариком, который успел перешагнуть порог семидесятилетия. Недурно сохранился сей артефакт древности, весьма недурно.

– Как это произошло? – продолжила я допрос. – Он покидал Даас и встретил ее в дороге?

– Великий махир никогда не покидает Даас. Наш Покровитель не велит своему подручному уходить с горы. За это поплатился старый махир. Алтаах чтит Покровителя и строго исполняет его заветы, за то с ним великая милость Покровителя.

– А как же тогда они встретились?

Так вот, встретились Алтаах и мать Акмаль в Даасе. Как сказал бальчи, ее привела воля Илгиза, но я не стану использовать столь высокопарный оборот речи и просто скажу, что привел ее один из приближенных подручных махира. Такой вывод я сделала из ответов прислужника. И не откуда-нибудь привел, а из Дэрбинэ, из дворца йарга, где та была наложницей. То ли провинилась в чем-то эта женщина, то ли надоела отцу Бальхаша, но итог известен – она оказалась здесь.

И вот как случилось, что махир и бывшая наложница сошлись, до конца понять мне так и не удалось. Бальчи опять свалил всё на волю Илгиза. Скорее всего, подручный привел ее к Алтааху, чтобы женщина могла получить разрешение остаться в Даасе. А может, и сам махир спустился со своих высот и увидел ее, но результат был таков – исчез совсем ашын-ката, где обитал первый десяток подручных, а появился дартан-ката, куда поселили бывшую наложницу. Потом она родила дочь и вскоре умерла. Как и почему – не знаю. «На всё воля Илгиза», – как резюмировал бальчи.

К дочери махира приставили Хазму, которая, как оказалось, прислуживала наложнице еще в дартане йарга. С ней пришла в Даас, продолжила служить ей и тут, а после получила место няньки при Акмаль. Девочку не оставили в комнатах матери, а переселили в другую часть дартан-ката. Ее покои сделали больше и богаче, и там махари провела свои первые шестнадцать-семнадцать лет, готовясь к высшему предназначению.

И мне вдруг вспомнились слова Акмаль о том, что ей хотелось бы иметь много братьев, и ее пояснение этой фразы. Тогда я просто усмехнулась в душе, посчитав махари самовлюбленной пустышкой, которой внушили, что весь мир лежит у ее ног. А сейчас…

– Махир часто виделся с дочерью? Он заботился о ней как отец?

– Он великий махир, первый и единственный подручный Покровителя, – ответил бальчи. – Он заботится обо всех нас, но не о ком-то одном. Алтаах познает силу и мудрость, а об Акмаль было кому позаботиться.

– Но они виделись?

– Каждый год в день ее рождения Акмаль поднимается на вершину горы и говорит с великим махиром.

Вот теперь я, кажется, окончательно поняла, что же двигало махари на самом деле. Она пыталась равняться на Алтааха, которого ей должны были ставить в пример по каждому поводу. А как же?! У нее ведь великое предназначение! Ее отец – сам великий махир! А девочка все эти годы жила без родительского тепла и внимания. Вот ее воображение и сотворило нечто среднее между мечтами и действительностью – братьев, которые будут заботиться и служить. Акмаль попросту хотела быть той, кого в ней видел далекий и недосягаемый отец, но чтобы рядом были родные люди.

И конечно, махари ненавидела меня всем своим существом, потому что благодаря мне, прямо или косвенно, она вновь была в Даасе на той отметке, с которой начала. На нее возлагали надежды, а Акмаль их не оправдала. Дочь великого махира, вместо того чтобы закрепиться и начать готовить почву к вторжению, сама была вынуждена бежать, раскрыв намерения илгизитов. Полный и безоговорочный провал.

Впрочем, ни сочувствия, ни жалости я не ощутила. Разве что к маленькой девочке, которой рисовали некое будущее, готовили к нему, обучали, внушали, но совершенно лишили любви и самого детства. Потому-то она не могла придумать подруг и игры, в которые могла бы играть Мейлик. И потому Хазма не знала, что рассказать о детстве своей воспитанницы. Его попросту не было. Вопросы об этой поре ставили обеих в тупик. И такая малость, казалось бы, в итоге сыграла в их разоблачении немалую роль.

– Уже темнеет, – оторвавшись от размышлений, произнесла я. – Возвращаемся в дом.

– Да, дайнани, – согласился бальчи.

И мы направились прочь из садика. Но прежде чем покинуть его, я обернулась и уловила, как у калитки мелькнула какая-то тень со стороны дартана махари. Нахмурившись, я еще короткое мгновение глядела в ту сторону, но больше так ничего и не увидела. Говорить о своем наблюдении бальчи я не стала, но подозрение, что за мной следит не только прислужник, осталось.

Ничего. И с этим я тоже разберусь.

Ночь затопила горы Дэрбинэ. Она накатила черными волнами, разлилась по равнине и, всколыхнувшись между вершин, застыла безбрежным темным морем. Я стояла у окна и смотрела на небо, густо усеянное звездами. Наверное, так же как я, на небо смотрел и Танияр в ожидании моего призыва. Я поглаживала кольцо, но не спешила пробудить «Дыхание Белого Духа», хоть и терпеть дальше было невыносимо.

Была бы на то моя воля, я бы не трогала кольца, но бежала к моему возлюбленному, забыв об усталости и расстоянии, разделившем нас. Я бы выкрикивала его имя, чтобы ветер долетел до него и рассказал, как душа моя рвется на долгожданное свидание. А после, забыв обо всем на свете, я бы обняла его что есть сил и заглянула в невероятные синие глаза, одним лишь взором показав ему все свои чувства. Потому что словами всего этого сказать было бы невозможно.

Но у меня не было власти делать то, чего мне хочется больше всего на свете. И даже на призрачную встречу я всё еще не позвала своего возлюбленного. Попросту ждала, пока мой страж заснет и не сунет носа в то, чего ему знать не полагается. Чтобы не помешал, не разорвал нашу связь прежде времени. И потому, глядя в звездное небо, я говорила с Создателем. Умоляла Его скрыть нас с Танияром от самого пристального и пристрастного взора. Чтобы не позволил почувствовать своего присутствия не только илгизитам, но и их покровителю.

– Отец, молю… – прошептала я и прислушалась.

С улицы звуков не доносилось, но это не означало, что бальчи уже спит. Помучившись немного, я все-таки прокралась к двери, ведущей во двор, и прильнула к прорезям решетки, потому что издали рассмотреть прислужника не получилось. Он свернулся клубком на небольшой подстилке, которую принес для себя. Голова бальчи была повернута в мою сторону, и я поначалу отпрянула, опасаясь, что он меня заметит. И причиной тому стали открытые глаза. Однако уже через минуту до меня донеслось его мерное глубокое дыхание.