Квартал учеников тоже не отличался особыми излишествами. Здесь было строго и тихо в отличие от предыдущего яруса. Мастеровые люди создавали шум и суету, там звякало, скрипело, стучало. Слышались смех и громкие разговоры, а вот ученики жили тише и степеннее. Мне сразу подумалось, что такая же тишина встретит меня и выше, потому что мы входили в мир ученых, а не ремесленников.

И я оказалась права. На ярусе с подручными, названными Рахоном слабыми, тоже царила степенная тишина, и все-таки здесь начались те самые галереи, а обычные двери заменили ажурные резные створы. И на окнах были подобные ставни. И зелени здесь было больше, и даже стояли чаши, наполненные водой. На этих чашах висели небольшие ковши, и было понятно, что это для питья.

Я увидела, как двое мужчин в длинных серых платьях и черных накидках с рукавами зашли под широкую арку на двух круглых колоннах, за которой были распахнутые двери. Навстречу им вышел третий мужчина в таком же одеянии, и мне захотелось заглянуть туда.

– Там ведь не жилище? – спросила я у Рахона.

– Там пишут и хранят свитки, – ответил тот.

– Архив, – откликнулась я. – Невероятно…

– У тагайни этого точно нет, – улыбнулся пятый подручный.

– Иной уклад, – пожала я плечами.

Тагайни слишком долго спали, но они уже открыли глаза, и еще поглядим, чего они достигнут. Но главное, у них есть я, а у илгизитов меня нет, хоть и нахожусь сейчас здесь. Будет у нас и архив, и школы, и даже библиотека… со временем, но однажды будет всё. Даже если и не при нашей жизни. И поглядим тогда, где будете вы, отступники-илгизиты. Но это я ответила ему про себя, вслух же произнесла:

– Я хочу заглянуть, Рахон.

– Успеется, – сказал илгизит.

В этот момент перед нами остановился один из подручных. Он склонил голову перед моим похитителем. Рахон ответил небрежным кивком. Иерархия илгизитов в этот момент была ярко ощутима. И мне вновь стало любопытно, что может пятый подручный. В чем их различие? В том ли, что более слабые не могут открыть ворота на расстоянии или же влезть в голову, или возможности Рахона по-настоящему могущественны, и я еще ничего толком не увидела? Чего опасаться людям в таганах и племенам?

– У тебя будет время посмотреть Даас, – произнес пятый подручный, должно быть отнеся мое молчание к отказу войти в архив. – Сейчас тебя ждет великий махир. Потом тебя проводят туда, где ты будешь жить. Там ты сможешь отдохнуть, помыться и поесть.

Я бы предпочла наоборот, но спорить и диктовать условия не приходилось. Не сейчас, по крайней мере. И мы направились дальше, и салгары с нами. Их никто забирать не спешил, а мы продолжали их вести за собой ярус за ярусом. Впрочем, что это я, в самом деле, лезу со своими замечаниями? Илгизитам виднее, их тут целая гора.

– Чему ты улыбаешься? – заметив, как я ухмыльнулась, спросил Рахон.

– О, мелочи, – отмахнулась я. – Всего лишь незначительные мелочи.

Илгизит некоторое время смотрел на меня, но я не спешила снова заговорить. Подниматься наверх я уже изрядно устала. Начали ныть мышцы, и это значительно снизило исследовательский интерес и любопытство. Потому еще более изысканный ярус, где жили сильные подручные, я почти пропустила мимо внимания, решив оставить изучение и созерцание на потом, как и посещение архива, когда буду полна энтузиазма. А пока прошла мимо, даже не особо посматривая по сторонам.

– Рахон, раз мы не оставили салгаров внизу, то почему не едем на них? – ненадолго остановившись, спросила я.

– По Даасу нельзя ездить верхом, нельзя кричать, нельзя бегать, – ответил мой похититель.

– Уф, – выдохнула я и зашагала дальше. – А носить на руках?

Рахон бросил на меня взгляд искоса и усмехнулся:

– Нет.

– Нет – что?

– уточнила я.

– Я не возьму тебя сейчас на руки, – пояснил илгизит. – Этот путь каждый проходит сам.

– Сколько пафоса, – фыркнула я. – Хорошо, пусть так.

Мы добрались до яруса с дартаном махари. Вот тут мое любопытство снова проснулось. Мне стало интересно, прибыла ли уже Акмаль, или же они с Эмселахом еще в пути? И пока мы шли по длинной галерее, я бросала взгляды в окна, закрытые резными ставнями. Но встреча произошла на террасе, с которой открывался чудеснейший вид на озеро, чьи берега были обильно покрыты зеленью, а с невысокого уступа падал водопад. Я бы даже остановилась и полюбовалась зрелищем, но лишь поджала губы и вздернула подбородок, потому что видом уже любовалась Селек.

Она обернулась на звук шагов и подобострастно улыбнулась, узнав Рахона. Но уже через мгновение уголки губ ее дрогнули и опустились вниз – бывшая каанша увидела меня. Лицо вдруг стало злым и неприятным. Она прищурилась, нацелила на меня палец и зашипела гадюкой:

– Тварь, и сюда добралась. Ты, всё ты-ы. Чтоб ты сдохла, пришлая, чтобы ты сдохла!

А еще через мгновение Селек застыла, подобно каменному изваянию. Глаза ее широко распахнулись, рот открылся, и я расслышала сиплый звук. Она пыталась вдохнуть, но проигрывала борьбу, и лицо бывшей каанши покрылось синюшной бледностью. Я обернулась к Рахону. Он был спокоен и даже расслаблен, только глаза налились чернотой. Пятый подручный колдовал.

– Рахон, – позвала я. – Ты же убьешь ее.

Он перевел взгляд на меня. Досталось ли мне что-то из его чар, не знаю, потому что в моем восприятии мира ничего не поменялось.

– Мама!

Из открытой двери стремительно вышел Архам. Он обхватил мать, и она наконец шумно и глубоко вдохнула, после закашлялась и спряталась на груди сына. Взгляд бывшего каана остановился на мне. Я увидела, как он нахмурился и отвернулся.

– Идем, Ашити, – мягко позвал Рахон. – Никто не посмеет обидеть гостью махира.

– Ты только что чуть гостью не удавил, – ответила я, проходя мимо брата моего мужа и его ядовитой матери. – Как же мне верить тебе?

– Тебя махир звал, ее нет, – произнес пятый подручный.

– Только она сама сюда просилась, а меня ты похитил, – усмехнулась я, и мать с сыном остались за спиной.

Мы прошли пустынной галереей, на которой совсем не было растительности, будто всё цветение и сама жизнь остались за нашими спинами. И подъем в этот раз был круче и тяжелее. К тому же появилась лестница, вытесанная из камня, и она показалась мне бесконечной. Повороты вновь шли вокруг склона, но мы приближались к вершине, и каждый виток становился меньше предыдущего. Это было единственным, что хоть как-то ободряло. Кажется, даже салгары начали смотреть на нас с укоризной и немым вопросом «За что?». Перед салгарами мне было стыдно, а Рахону перед нами троими, кажется, нет. Однако капля пота, заскользившая по его виску, показалась мне живительной влагой, до того сейчас было велико мое желание хоть какого-то отмщения за это издевательство. Кто же так с гостями-то, да еще желанными и дорогими?

А потом мы вышли на площадку без всяких ограждений, и на ней стоял каменный дом. Небольшой и без всякого изыска, только крыша его была не совсем привычной, она расходилась в стороны крыльями, на изгибах которых позвякивали серебристым звоном колокольчики. И над входом сиял на солнце тот же символ, что я видела на воротах. Должно быть, то был знак Илгиза.

И едва мы вышли к дому, как к нам поспешили двое мужчин в безрукавках, надетых на голое тело. Кожа на их руках была испещрена татуировками, как и лица, но на рисунки моей матери они совсем не были похожи. Мужчины забрали салгаров и повели несчастных животных вниз. Задумываться над тем, что это произошло на самой вершине, я не стала. Попросту на это уже не было сил.

Опершись на плечо Рахона, я протяжно выдохнула. Он смахнул со своего лица пот и повел рукой в приглашающем жесте.

– Войди, Ашити, великий махир ждет тебя.

– Ты со мной? – спросила я.

– Он ждет тебя, – ответил пятый подручный.

Возразить мне было нечего, и я шагнула в открытую дверь.

Дом великого махира, казавшийся поначалу простым и даже грубым, поразил меня. Клянусь! Здесь не было изысканной отделки или богатой утвари. Ничего, что подчеркнуло бы статус того, кто обитал в этом жилище на вершине. И все-таки дом был примечателен. Едва войдя, я увидела, что стен, по сути, нет. Огромные, почти от угла до угла, окна открывали безумно красивый вид. Стоя на площадке, я не обратила на него внимания, потому что была измотана подъемом. И сейчас усталость никуда не делась, но вернулось любопытство, и оно помогло не пропустить ни малейшей детали.