— А я вам говорила, — с улыбкой заметила я.

— И я признаю себя болваном, — усмехнулся Нибо. — Совершеннейшим болваном.

Появление Элдера вернуло меня из приятных воспоминаний в гостиную их покоев с Амберли. Его сиятельство передал Танияру папку и сел на свободное кресло. Супруг передал папку мне, и уже я раскрыла ее. И первое же изображение сорвало с моих уст восторженный вздох — на меня смотрела Ашит. Рисунок был несколько неточен, все-таки граф не видел ее вживую, а описать человека не совсем то же самое, что отделку и крой платья. И все-таки это была мама.

— Вещая, — произнес Танияр. — Очень похоже.

— Вы говорили, что татуировки на ее лице — это символы, которые напоминают животных, если обладаешь воображением, — сказал Элдер. — Я не видел этих символов, потому нарисовал произвольную вязь, но она складывается так, что можно увидеть и схематичных зверей.

— Да, действительно, — улыбнулась я. — А выглядит в жизни она несколько старше, вы даже омолодили ее. Но вам обязательно надо показать этот потрет моей матушке. Возможно, увидев пожилую женщину, она окончательно успокоится. Однако в остальном очень похоже. И взгляд… В нем ощущается мудрость.

Следующим был портрет ягира. Не кого-то конкретного, передать черты Берика или Юглуса было еще сложней, чем Ашит. У шаманки в лице имелось больше особенного, и я говорю вовсе не про татуировки, но возраст подчеркнул многое, что сглаживала молодость моих телохранителей. Потому воина Элдер нарисовал без какой-либо привязки к конкретному человеку, но образ ухватил верно. И помимо портрета ягира, был еще рисунок в полный рост, и даже на сауле.

Животных его сиятельство тоже нарисовал. Рырха я поправила, словесно, конечно. А Танияр указал на некоторые неточности в изображении саула и его сбруе. Кстати, на одном из рисунков на сауле сидел мой супруг, на другом я. На третьем ягир. И турыма Элдер тоже нарисовал, он вышел замечательно.

— Я хотел нарисовать Духов, — сказал его сиятельство, — но подумал, что это будет кощунственно. Вы говорили, что видели их изображения в храме, однако их писали те, кто верил в Богов Белого мира. Им было позволено. Я же чужак, а потому пусть они останутся лишь в моем воображении.

— Как вам угодно, Элдер, — ответила я. — Впрочем, истинный лик Белого Духа не видел никто, каждому он показывается по-своему. Потому, как бы вы не нарисовали Создателя, думаю, были бы правы и неправы одновременно. А Илсым прекрасна.

— Должно быть, вы сейчас похожи на нее, — улыбнулся Элдер.

Я в изумлении приподняла брови, а после поняла — Илсым на всех изображениях была беременной. Только вот волосы ее не горели пламенем. В саваларе Великая Мать была написана брюнеткой. Впрочем, какого бы цвета ни были ее волосы, ликом она была прекрасна, как сама жизнь. Вряд ли я могла бы потягаться с ней красотой, и все-таки мне вдруг стало приятно.

— Пожалуй, на Илсым похожа Амберли, — чуть смущенно заметила я. — На то изображение в храме.

— Правда?

Сестрица шагнула в гостиную, и я поняла, что она всё это время подслушивала, должно быть, не желая мешать. Однако осознав, как выглядит столь неожиданное появление, потупилась:

— Простите, я не подслушивала, просто услышала…

— Тогда иди к нам, чтобы слышать лучше, — легко рассмеялась я.

Амбер зарделась, но вздернула подбородок и приблизилась к нам.

— Вот еще, — Танияр поднялся с дивана и подошел к Элдеру, забрав с собой набросок с ягиром, — здесь не хватает знака…

Мужчины занялись обсуждением наброска, а я, взяв сестрицу за руку, усадила ее рядом с собой. Амберли уместила голову на моем плече и вздохнула:

— Так не хочется отпускать тебя. Вроде бы и виделись после совершеннолетия нечасто, а в последние три года не виделись вовсе, но даже мысль, что ты уйдешь, тяготит.

— Это только кажется, — ответила я. — Минуты расставания всегда тяжелы, но как только портал за нами закроется, жизнь вернется к своему привычному течению. Однако на душе будет легко, потому что это всего лишь разлука, но не прощание. Увидимся мы ли мы еще или нет, но в нас будет жить уверенность, что отныне всё хорошо. Пусть не рядом, пусть разделенные пеленой пространства, но мы продолжаем существовать. Это знание много приятней, чем забвение или горечь потери. Что ответишь, дорогая?

— Что ты мудра, сестрица, — сказала Амбер.

— Помнишь, как мы смотрели с тобой из окна на вечерний сад? — спросила я. — Тогда мы были юны, и закоснелые правила велели нам не покидать своих комнат в это время.

— Помню, — улыбнулась сестрица. — Ты жутко злилась из-за этого.

— Теперь нет повода злиться, — я улыбнулась в ответ. — Мы повзрослели и можем осуществить свою мечту. Пройдемся?

Амберли бросила взгляд на супруга. Она была хорошей ученицей, потому должна была испросить дозволения супруга. Однако она была еще и моей наперсницей, а потому так и не спросила. Просто кивнула, и мы дружно поднялись на ноги. Ни Танияр, ни Элдер не окликнули нас, кажется, полностью поглощенные обсуждением, но я знала — попросту нам достались умные мужчины. И, взявшись за руки совсем как в далекой юности, мы покинули покои.

— Девочки! Что вы снова задумали? — услышали мы восклицание, произнесенное до боли знакомым тоном, когда дошли до лестницы.

Матушка обнаружилась возле дверей наших с Танияром покоев. Она держалась за ручку, будто намеревалась войти, но под нашими взглядами руку убрала и направилась к нам с сестрицей. На лице ее застыла строгость, но румянец, приметный даже в свете свечей, зажженных на ночь, выдавал смущение ее сиятельства. Должно быть, она стучалась, однако не услышав ответа, хотела приоткрыть дверь и послушать.

— Доброго вечера, — скрыв улыбку, произнесла я. — Вашему сиятельству не спится?

— Да, что-то не идет сон, — сказала графиня, но быстро вспомнила, кто тут может спрашивать, негодовать и поучать, потому потребовала ответ: — Куда это вы направляетесь в столь поздний час, и почему не лежите в ваших постелях?

— Наших супругов вы тоже спросите об этом? — полюбопытствовала я, так напомнив, что мы давно не дети.

— И с них спрошу, если потребуется, — тут же ответствовала матушка. — Что же это за мужья, коли отпускают своих женщин поздней порой бродить в одиночестве?

— И вправду, — теперь я улыбнулась уже, не скрываясь. — Какой муж отпускает свою жену? Вот его сиятельство, граф Тибадский, тоже не слишком суров с супругой.

— Отчего же? — послышался голос батюшки. Сам он выступил из тени и одарил жену чуть насмешливым взглядом и продолжил: — Я как раз ищу свою супругу. Удивительное дело, дорогая, выслушав ваши уверения, что вы идете почивать, я не обнаружил вас, выйдя из кабинета. Не только в спальне, но и во всех покоях. А тем не менее, вы уверяли, что возьмете себя в руки и не станете тревожить наших гостей.

— Вы удивительно сухой и бесчувственный человек, ваше сиятельство, — парировала графиня. — Как можно вообще было просиживать над документами, когда завтрашний день… — Прервав себя, она отвернулась, но вскоре продолжила: — И позвольте обратить ваше внимания, что наши гости вовсе не спят. Более того, дамы, оставив своих мужей, направляются, отнюдь, не в покои, а в сторону от них.

— Так идемте с нами, — вставила я. — Ночь чудесна, мы хотим пройтись по парку.

— И мужья наши вовсе не против, — вставила Амбер, и матушка всплеснула руками:

— И после этого вы станете упрекать меня, ваше сиятельство? Иные мужья вовсе не бранят своих жен, не обнаружив их на предписанном законом месте. За что же отчитываете меня вы?

— Лишь за то, что дамы слишком легко одеты, — ответил отец, — особенно госпожа Таньер в ее положении. А потому я требую от всех вас одеться, и сам буду сопровождать. Если уж иным мужьям и в голову не пришло, что женщине в ночи бродить одной не только неприлично, но и опасно, то я стану вам защитой.

— Не сомневалась в вас ни единой минуты, мой дорогой, — улыбнулась матушка. — Ожидайте, у меня хватит теплых плащей для всех.