– Значит, будет о чем помечтать перед сном, – усмехнулась я, не оборачиваясь.

– В три раза! – крикнул илгизит, а после рассмеялся, но уже гораздо тише.

Усмехнувшись, я покинула хатыр и, оказавшись на улице, ощутила, насколько устала и голодна. Вот так разом навалилось всё, что не замечала до этой минуты. Однако было чувство удовлетворения, и усталость это сделало приятной. Я подняла лицо к небу, улыбнулась темнеющей синеве и направилась на дартан-ката, думая о том, что вскоре меня ожидает встреча с Архамом и о чем стоит с ним разговаривать.

А когда поднялась до площадки, откуда был вход в дартан Акмаль и открывался вид на руины храма Белого Духа, я увидела того, кому были посвящены мои мысли. Он стоял там и смотрел на водопад. Из дома махари доносились женские голоса, говорившие на повышенных тонах, но слов я не разобрала. Подойдя к бывшему каану, я встала рядом и поглядела туда же, куда и он.

– Архам! – почти в ту же секунду послышался крик Акмаль.

– Сын! Ты послушай, что она смеет мне говорить! – вторила ей Селек.

Я подняла взгляд на деверя и увидела, как он покривился. Так и не произнеся ни слова, я взяла его за руку и потянула за собой. Архам не сопротивлялся. Только кивнул, благодаря меня. Бальчи не воспротивился моему решению, он, как обычно, остался безучастным свидетелем. А когда мы вошли в мой двор, я спросила брата моего мужа:

– Ты голоден?

Он неопределенно пожал плечами, и я велела прислужнику:

– Принеси ужин на двоих.

– Как скажешь, дайнани, – ответил бальчи и удалился, оставив нас ненадолго наедине.

Я провела Архама в предоставленный мне дом и, усадив к пустому столу, спросила:

– Часто бранятся?

– Каждый день, – ответил деверь. – То меня делят, то величие.

– Селек верит, что теперь махир в ее руках, – произнесла я утвердительно. – Невестка должна ее слушаться, верно? А раз Акмаль – дочь махира, то твоя мать ему, стало быть, ровня. – Архам невесело усмехнулся, так подтвердив мои слова. – Она хочет, чтобы илгизиты пошли войной на таганы и вернули тебе власть? – Теперь бывший каан бросил на меня хмурый взгляд и отвернулся. – А чего хочешь ты?

Архам протяжно вздохнул и устало потер лицо.

– Я хочу вернуться на много зим назад и не давать клятвы Белому Духу, – сказал он. – Тогда бы ничего этого не было.

– Клятвы? – переспросила я и поняла: – Ты из-за этой клятвы идешь у матери на поводу? Расскажи.

– Да что там рассказывать, – отмахнулся Архам. – Когда моя мать убила Эйшен и отец повез ее в Каменный лес, я еще ничего не знал и не понимал, что случилось. Она много и громко плакала. Отец был суров. Я видел, как мама ползет за ним на коленях и кричит, что всегда любила его так сильно, что не смогла вытерпеть его любви к другой женщине. Но он не слушал, ударил ее тогда по лицу так, что пошла кровь. Я был мал и напуган. А после он увез ее, а я стоял в воротах, слушал ее крики. Потом убежал и спрятался, чтобы никто не видел моих слез.

Когда мать вернулась, она долго обнимала меня, говорила, что я чуть не потерял ее. Рассказала, что это из-за Эйшен с Танияром отец не любит нас с ней, что я никогда не стану ему так же дорог, как брат. Еще говорила, что только для нее я самый нужный и любимый. Мать сказала, что отец меня полюбит, если только я откажусь от нее. Я сказал, что никогда не предам свою маму. И тогда она велела поклясться перед Белым Духом. Так и сказала: «Не мне, Отцу клянись, что только мое слово будет для тебя первым, что защитишь и не предашь». Я поклялся.

– Непреложный обет, – сказала я самой себе.

– Что? – переспросил Архам.

– Клятва, которую нельзя нарушить, – пояснила я, и он кивнул, подтверждая.

Клятва, произнесенная перед Создателем, священна. Человека обмануть можно, Белого Духа – никогда. Поэтому и молчал, даже когда был не согласен. Поддерживал ее и защищал. Потому и отдалился от отца и брата…

– Ты их возненавидел? – спросила я, не уточняя, но бывший каан понял:

– Поначалу. Смотреть было тошно, как отец зовет к себе Танияра, а я вроде как в стороне. Всё как сказала мать.

Да, тогда боль Вазама была сильна, он желал видеть сына от любимой женщины, на которую тот был похож. И это стало подтверждением лжи Селек, в любом случае испуганному происходящим ребенку этого хватило, чтобы поверить.

– Когда мы ездили в Курменай, – продолжил Архам, – я тогда ощутил зависть. Он мне понравился, – деверь усмехнулся. – Да, Ашити, мне понравился Курменай, но зависть всё испортила. Я смотрел на то, как радуется Танияр, слушал, как они смеются с отцом, и завидовал. Потому я возненавидел и эту поездку, и этот таган. Уже потом, когда мать придумала надеть на меня челык в обход брата, а он даже не обвинил, а поклялся верно служить, тогда я вдруг понял, что нет ненависти. Я очень скучал по нему… и сейчас скучаю.

– Почему же ты… – начала я, и Архам оборвал меня:

– Потому что это означало пойти против матери, а я священную клятву дал.

– И ты злился, – понятливо кивнула я. – На нее, на себя, на брата, на всех вокруг. Тебе не нравилось, что она делала, но пойти против клятвы не мог. И все-таки ты берег брата. – Деверь вскинул на меня взгляд, и я улыбнулась: – Я поняла это, когда Танияр рассказывал про глупые приказы. Ты разрывался надвое и пытался слушаться матери, но не навредить брату.

– Я не хотел его смерти, – ответил Архам. – И не мог перечить матери.

Ненадолго замолчав, я задумалась над рассказом бывшего каана, и мне, признаться, стало его жалко. А вот его мать…

– Какая же подлая! – воскликнула я. – Какая же низкая женщина!

– Ашити…

– Оставь, – отмахнулась я. – Не стоит защищать ее. Она твоя мать, но для меня это ровным счетом ничего не значит. Как и твоя клятва…

Я осеклась, сраженная пониманием слов, только что сорвавшихся с моего языка. Ну, конечно же, конечно! Селек вернулась из Каменного леса, уже имея на душе новый грех. Она заставила сына клясться Белому Духу, сама успев дать клятву верности его врагу! А теперь, когда для Архама открылась истина, ему уже незачем следовать своему непреложному обету, потому что его мать сама же этот обет и обесценила!

– Что ты хочешь сказать, Ашити? – нахмурился мой деверь.

– Я хочу сказать, что твоя клятва не имеет силы и никогда ее не имела, – ответила я и легко рассмеялась.

– Поясни, – потребовал бывший каан.

– Да разве же ты сам не видишь? – изумилась я, но ответом мне стал прежний непонимающий взгляд. – Ну, хорошо. В кого ты веруешь, Архам? Какому духу поклоняешься?

– Я – верный сын Белого Духа, – чуть надменно ответил тот и на миг замер, теперь и вовсе не сводя с меня чуть округлившихся глаз. – Моя мать служит Илгизу, я верен Отцу, – наконец произнес он осторожно, и я кивнула, подбадривая. – Я дал клятву Создателю, но моя мать отвергла Его, когда пошла на поклон к илгизитам…

– Еще раньше, Архам, еще раньше, – улыбнулась я. – Она заставила тебя клясться, когда сама поклялась в верности Илгизу. Еще там, в Каменном лесу. Понимаешь?

Деверь медленно кивнул и отвернулся. Он молчал некоторое время, а после едва слышно произнес:

– Свободен.

– И как же ты намерен распорядиться этой свободой? – спросила я, теперь не спуская с него взгляда.

Архам посмотрел на меня и ответил:

– Я хочу уйти отсюда.

Улыбнувшись, я бросила взгляд на дверь, заговорила:

– Наши желания совпадают, я тоже хочу уйти, но сделать это будет непросто. Слушай, что я узнала…

И я, спеша успеть до возвращения бальчи, рассказала то, что услышала от Рахона. Похоже, у меня и вправду появился союзник…

Теплые, чуть шершавые ладони сжали мое лицо, и я улыбнулась, предвкушая миг, когда мои губы накроют жадные горячие уста…

– Ашити…

Наши губы соприкоснулись…

– Танияр, – простонала я и…

Открыла глаза. Сквозь резные ставни лилось утреннее солнце. Его лучи щедро затопили мою спальню, но радости не принесли. Раздражение, вспыхнувшее в один миг, стремительно разрослось до полноценной ярости, и я рявкнула, желая хоть как-то излить то, что сжигало меня изнутри: