– Пусть… знают, – прохрипел язгуйчи. – Не боим… ся.

– Дурак и есть, – махнул рукой санитар.

Я накрыла лоб раненого ладонью, благословляя:

– Белый Дух гордится своим сыном, но он хочет, чтобы его дети не спешили в Белую долину. Сейчас к тебе подойдут и помогут.

А когда я отошла, Юглус негромко произнес:

– Он уже одной ногой во Мраке, не жилец.

Порывисто обернувшись, я обожгла его взглядом. Затем поглядела на язгуйчи и помрачнела, кажется, телохранитель был прав. И из лекарей к раненому никто не спешил, они оказывали помощь тем, кто был ранен легче и мог вернуться к защите. Мужчина, будто почувствовав мой взгляд, повернул голову. Губы его шевельнулись, но что он сказал и говорил ли что-то вообще, я так и не поняла.

– Всё, он отправился на встречу с духами, – произнес Юглус.

– Пусть они встретят его как героя, – прошептала я и поспешила отвернуться, потому что лицо мое исказилось, и слезы скользнули из глаз.

Мне было невыразимо жаль этого безрассудного, но отважного тагайни, который даже на пороге смерти ни о чем не сожалел. Он не был первой жертвой чужой подлости и злобы, не станет и последней, но умер на моих глазах. И теперь безумно хотелось знать, что же он сказал, потому что это были последние слова, и обращены они были ко мне. А я не расслышала…

– Как жаль, – всхлипнула я и, стерев слезы, снова растянула губы в улыбке. Каанша должна была излучать спокойствие и уверенность. Живые нуждались в этом.

– Никак дымом потянуло?

– Да, пахнет, – кивнула я на вопрос Сурхэм.

Прислужница поставила очередное ведро с теплой водой, сменив грязную, и размяла себе поясницу. Я обняла ее за плечи.

– Устала?

– Ничего, еще смогу Елгана палкой отходить, если нос сунет, – сказала женщина и снова принюхалась: – Сильней стал запах-то, видать, разгорается.

– На то и огонь, чтобы гореть, – ответила я и подняла взгляд к небу.

Оно было тяжелым. Казалось, вот-вот и разразится дождем. Было бы недурно. Может, дождь и замедлил бы горение стены…

– Ох, – прерывисто вздохнула я, когда мне на подбородок упала первая капля. – Не может быть.

Но, опровергая мое недоверие, по щеке скользнула следующая капля, третья упала на лоб, а затем бег капель ускорился. Я рассмеялась и, вскинув руки к небу, воскликнула:

– Создатель, благодарю!

Но уже через минуту смех мой оборвался. Обернувшись к людям, я скомандовала:

– Раненых в дом!

– Куда в дом?! – возмутилась Сурхэм, и я отчеканила:

– Переносите в дом!

Я первой подошла к двери и распахнула ее. На пороге лежала троица послушных рырхов. Они поднялись на лапы при моем появлении, и я велела:

– Выходите.

Хищников уговаривать не пришлось, и спустя мгновение они уже стояли на улице, жадно втягивая носами воздух. Запах им не нравился. Рырхи вновь вздыбили шерсть и оскалились. Одна из учениц Орсун шарахнулась в сторону, услышав рычание, но я махнула ей рукой:

– Ступай без страха, они чуют дым.

Чтобы больше никого не напугать, я отошла ближе к воротам. Дождь усиливался, но мне это было безразлично, простуды я опасалась в последнюю очередь. Я думала лишь о том, что мокрое дерево будет плохо гореть и мы продержимся еще немного.

– Ты уже промокла. – За моей спиной встал Юглус, он поднял надо мной плащ. – Зачем каану больная жена?

– Тогда он сможет обо мне позаботиться, – улыбнулась я и спросила: – Дождь нам поможет?

– Огонь всё равно разгорится, – сказал Танчын. – Но еще немного времени у нас есть. Духи не оставили нас.

– Отец рядом с тем, кто верит, – повторила я слова матери. – Нельзя сомневаться, и Он не оставит нас.

– Еще кого-то везут, – произнес Кэмсул.

Возница натянул вожжи, замедлив бег роха перед воротами, и, когда он проехал мимо, я увидела, что на телеге лежит еще один язгуйчи. Его лицо почернело от дыма, я даже не сразу заметила ожоги. Похоже, рядом с ним полыхнуло. Мужчина лежал, закрыв глаза, и стонал. Рядом с ним кривился еще один воин, он смотрел на руки, тоже покрытые ожогами. И во второй телеге были люди с ожогами. С ожогами и в крови.

Болезненно поморщившись, я порывисто обернулась к Юглусу и прижалась лбом к груди. Что будет, когда стена падет? Тогда в ход пойдут клинки, и многим наша помощь уже будет не нужна вовсе.

– Это война, Ашити, – негромко сказал мой телохранитель.

– Я знаю, Юглус, знаю, – ответила я. После отстранилась и, посмотрев ему за спину, произнесла: – Идем в дом. Надо позаботиться о людях, они вымокли. Больной лекарь – плохой лекарь.

– Ты сама вымокла, – заметил Танчын. – О себе позаботься, потом о людях.

– Идем, – повторила я и первой направилась к дому.

И пока шла, вздернула подбородок, расправила плечи и упрямо поджала губы. Хватит, хватит переживаний и жалости. Нужно быть твердой. Не стоит смотреть на раненых со слезами в глазах. Юглус прав – это война и жертвы неизбежны. После оплачем, пожалеем и вознесем хвалу духам… или же отправимся с ними на встречу. Но сейчас мы тоже воины и будем сражаться. Пусть и не на поле боя, а в маленьком госпитале, но бьемся мы с врагом не менее страшным и опасным – с самой Смертью. Да, я не лекарь и даже как травница мало что собой представляю, но позаботиться о тех, кто несет на плечах тяжкую ношу чужой боли, смогу.

В доме было некуда ступить. Едва перешагнув порог, я чуть не наступила на одного из обожженных язгуйчи. Из глубины дома доносился ворчливый голос Сурхэм, и я сразу же поспешила туда. Пришлось протискиваться мимо пациентов, лекарей и санитаров, бестолково расположившихся по обе стороны от прохода. Кого-то положили так, что пришлось через него перешагивать.

– Что это такое? – нахмурилась я, уже подозревая причину толкучки.

И оказалась права. Сурхэм, этот доблестный страж каанского дома, раскинула руки и чеканила:

– Помните, где вы. Каанша добра и позволила вам войти, но это дом каана, и будете сидеть здесь.

– Довольно, – сердито оборвала я. – Хватит сторожить стены, это всего лишь дом, кто бы в нем ни жил.

После распахнула двери своих бывших покоев, следом еще несколько дверей и велела:

– Устраивайте людей. Сурхэм, – я посмотрела на прислужницу, – за мной.

– Что Танияр скажет… – начала женщина, и я вновь оборвала ее:

– Он скажет спасибо за то, что мы позаботились о его народе. Идем.

Что-то проворчав себе под нос, она все-таки послушно направилась за мной. Наш путь закончился в гардеробной, устроенной мной в одной из бывших кладовых. Здесь я распахнула сундуки и начала доставать одежду.

– Зачем? – опешила прислужница.

– Многие вымокли до нитки, пусть переоденутся. Принеси им полотенец и одеял, сколько есть в доме.

– А как же вы потом…

– Если у нас есть «потом», тогда и будем решать, – отмахнулась я. – Разнеси и раздай людям, пусть оботрутся и переоденутся. Если им будет холодно, разожги огонь по комнатам. Всё поняла?

– Да, – буркнула Сурхэм и добавила с привычной ноткой яда, когда была обижена: – Каанша.

– Исполняй, – холодно ответила я, оставив ее обиду без внимания. Впрочем, как обычно, когда Сурхэм переступала грань.

Прислужнице оставалось только покориться. И пока раненых размещали с большим удобством, а Сурхэм исполняла мое распоряжение, я прошла в свой кабинет, и моя охрана следом.

– Помогите им, – сев в кресло, устало произнесла я. – В доме со мной ничего не случится, а мужские руки не лишние. Со мной рырхи. Идите.

Ягиры помедлили, но все-таки оставили меня ненадолго в одиночестве и отправились разносить по комнатам тех, кто был в тяжелом состоянии. Уместив локоть на подлокотник, я опустила голову и накрыла лицо пальцами, ожидая, когда суета уляжется. Во вторую руку, свесившуюся вниз, ткнулись влажным носом. Я посмотрела на Мейтта, стоявшего рядом, и улыбнулась ему.

– Всё хорошо, мой дорогой.

Маленький вожак ответил преданным взглядом и лизнул мне пальцы. Я зарылась ими в мокрую шерсть и вновь углубилась в свои мысли. Где сейчас Танияр? Он уже должен быть здесь или совсем близко. Значит, скоро он перетянет на себя силы объединенного войска, и защитники Иртэгена смогут немного выдохнуть и помочь своему каану.