– Правда? – искренне изумилась я. – А почему не тебя, а брата к Кашуру берет? Ты старший каанчи, а к умному советчику он младшего возит.

– У Кашура дочь еще не замужем. Отец хочет, чтобы брат на ней женился. Возит его, чтобы посмотрели друг на друга, поговорили. А чтобы Кашур добрей был, каан с ним разговоры ведет, слушает, что тот скажет. У Кашура сына нет. Если брат на его дочери женится, Курменай получит. Я в Долгих дорогах кааном буду, и брат без челыка не останется.

Ах, как интересно получается! Если Шакин не обманул, то Галзы с пеной у рта не Кашура поддерживает, а для младшего сына старается, чтобы и тот таган получил. Да не какой-нибудь, а Курменай! То есть из младшего каанчи Долгих дорог в великие кааны? Или муж каанши великим не станет? Впрочем, это-то как раз мелочи. Великий или нет – всё пустой звук. Главное, что Галзы пойдет на поводу у Кашура, чтобы тот дочь за сына выдал. Да и сам младший каанчи ради челыка расстарается. Но зачем же на самом деле приехал Шакин?

– Тебе нравится путешествовать? – спросила я с улыбкой.

– Не понимаю…

– Ну, – я коротко вздохнула, – путешествовать – это посещать новые места, узнавать, чего еще не знал. Как, например, съездить в Курменай или Айдыгер. Да попросту в другой таган.

На этот раз Шакин задумался. Я не торопила его с ответом, но поглядывала, наблюдая за выражением лица.

– Хм, – наконец хмыкнул мой собеседник. – Я почти не покидал своего тагана. В Курменай ездил всего несколько раз, когда был еще ребенком. Отец показывал мне харат. Потом уже юношей, мы покупали подарки моей матери и двум другим женам отца. Еще дважды уже взрослым. Один раз, когда хотел купить красивый подарок моей невесте, потом еще раз, но уже жене. Это было после свадьбы.

– Так ты женат? – удивилась я. Юглус говорил, что каанчи засматривается на наших девушек, но права на трех жен он пока не имел. Только после того, как наденет челык. – Я не знала, почему-то даже в голову не пришло спросить раньше.

– Уже нет, – он невесело усмехнулся и посмотрел на меня. – Метель забрала мою жену. Она из нашего тагана, но из другого поселения. Попросилась родителей навестить, а до ночи вернуться обещала. Я думал, что там и заночевала, утром ждал, а днем сам поехал. Мать сказала, что дочь еще с вечера уехала. Искали, но только когда снег сошел, нашли. Прошлым летом женился, а до весны уже овдовел.

– Ох, – я ощутила неловкость.

После обернулась к Юглусу, и он прикрыл глаза, подтверждая слова каанчи. Значит, ягиры об этом знали. Наверное, и Танияр знал, конечно, знал. А я попросту не интересовалась личной жизнью нашего гостя.

– С ней никого не было? – невольно спросила я, удивленная отсутствием сопровождения для жены будущего каана.

– Нет, одну бы по зиме не отпустил. Чтобы от зверья отбиться, если нападут, с ней прислужник поехал. Он знатный охотник…

– Прислужник?

– У нас не принято ягиров женщине давать для охраны, – рассеянно улыбнулся Шакин. – Да и не от кого молодую кааншу защищать. Врагов нет.

Я кивнула с пониманием. Не пришлая, рядом племен нет, разбойники на дорогах отсутствуют. Только голодный зверь, потому охотник в охранники был дан. В Зеленых землях ягиры тоже за кааншами до меня не ходили. И за мной бы не ходили, будь я тагайни.

– Они на повозке поехали, – продолжал каанчи. – Прислужник правил, жена в возке сидела. Засиделась у матери, а обещание хотела сдержать, вот и засобиралась, как потемнело. Родители уговаривали остаться, и я бы не ругал, но она захотела вернуться, раз слово дала. В дороге их метель застала. Сейчас уже и не скажешь, почему так вышло, что с пути сбились. Может, снег ослепил, а может, зверье появилось, но не доехали.

– Прости, я не хотела тревожить твои раны, – с раскаянием произнесла я, и каанчи, накрыв мою руку ладонью, отрицательно покачал головой.

– Не за что просить прощения, Ашити. У вас в Айдыгере хорошо, я отогрелся. Дома тяжело было, еще отец наседать начал, чтобы к соседним каанским дочерям пригляделся, раз овдовел. Он пользы ищет, а у меня в душе всё зимняя метель воет. А тут Танияр звать каанов на бой стал. Отец отмахнулся, а я в путь собираться начал. Каану моему сказал, что всё вызнаю, а после ему расскажу. Он подумал и ответил: «Езжай». Вот и поехал. А тут столько всего разом. Всё по-другому: и места, и люди, и порядки. И узнал столько, что горевать уже некогда.

– И потому не спешишь домой возвращаться?

Шакин на миг задержал на мне взгляд.

– Надоел вам?

– Нисколько, – я улыбнулась. – Мы добрым друзьям рады, гостей с открытой душой принимаем. Хоть совсем оставайся.

– А про свой мир расскажешь или только про меня спрашивать будешь? – с ответной улыбкой спросил каанчи. Он заметно расслабился, похоже, возвращаться назад ему и вправду не хотелось.

– Расскажу, – пообещала я.

Теперь мне было понятно, зачем приехал Шакин и почему задержался. Жену свою он любил искренне. Это не было браком по расчету, потому что она была простой девушкой из Долгих дорог. И подарки из Курменая говорят о том, что каанчи хотел порадовать возлюбленную, как когда-то Танияр. Иначе не ездил бы за тем, чего нет в своем тагане. Потому и потерю ее переживал сильно, и от отца сбежал, воспользовавшись благовидным предлогом, чтобы тот не понуждал его для нового брака с нелюбимой и пока еще ненужной сыну девушкой.

И все-таки до конца от подозрений я отказываться не стала. Если каанчи и не солгал, то предположение Юглуса о сакральной жертве могло быть вполне обосновано. Правда, младшему каанчи править двумя таганами было бы непросто, все-таки Курменай и Долгие дороги не соседствуют. Между ними есть таганы, но Кашур вознамерился собрать их под своей рукой. И глупые кааны сами идут в его сети, обвиняя Танияра в том, что делает их предводитель.

Да, определенно, Нихсэту стоит приглядеться ко всем, кто появился в Иртэгене из дальних таганов, особенно из Долгих дорог и Курменая.

Сегодня небо было затянуто тучами с самого утра. Мелкая морось с этакой ленцой постукивала в окно и расчерчивала его прозрачными пунктирами капель. Погода, навевающая хандру и дремоту… Скрыв зевок в ладони, я на миг прикрыла глаза, поддаваясь настроению, царившему на улице. Но вскоре тряхнула головой и хлопнула в ладоши, призывая себя собраться.

После подтянула к себе листок бумаги, в котором делала ежедневные пометки, и отчеркнула очередные минувшие тридцать дней, чтоб начать отсчет следующего месяца.

– Итак, пять месяцев лета миновали, начинается шестой.

А так как мой сын родился вместе с летом, то и его маленькой пока жизни начинался шестой месяц. Улыбнувшись этой мысли, я снова посмотрела на «календарь» и хмыкнула. Однако… Год Белого мира превышал год в родном мне мире, и превышал значительно. Это было уже видно. Зима и лето были равны по своей протяженности. Если бы сегодня начиналась осень, которая продлится, как и весна, тридцать дней, то время в обоих мирах было бы примерно равно. Однако сейчас шла вторая половина лета, и до осени оставалось еще немало времени. Так сказал Танияр, а Сурхэм подтвердила.

Для них приметой являлся сбор урожая и подготовка к следующему сбору. Сначала созревал тынше, из которого Сурхэм готовила мне тынгаш, когда я была беременной. Кстати, любовь к этой жирной каше у меня исчезла почти сразу после родов, зато Тамин остался ей верен. Правда, еще не той, что мы с ним поглощали, пока были едины. Его нянька недавно начала делать для дайнанчи детский вариант тынгаша. Для него семена перетирались, после заливались горячим молоком и настаивались некоторое время. По готовности получалась вязкая размазня. Но это уже к слову.

Так вот, к середине лета снимали урожай тынше, а вторая половина лета знаменовалась созреванием лагтара – второй вид злаков Белого мира. Их обожали саулы, а еще из зерен лагтара делали муку, из которой мама пекла свои вкусные пироги, а Сурхэм – восхитительные булочки. Их я как любила, так и продолжала любить, в отличие от тынгаша.