– Да, – ответила она, в очередной раз подтверждая, что предавать Танияра уже не станет, и я воспользовалась этим:

– Вот и хорошо. Собирай дочек, мы ждем тебя во дворе.

– Но…

– Мы тебя ждем, – повторила я и направилась к двери, более не позволяя спорить.

– Думаешь, послушается? – спросила Эчиль, когда мы вышли во двор.

Усмехнувшись, я ответила:

– Ей тяжело жить, закрывшись ото всех, думаю, она уже приняла решение. Просто боится показаться людям, но девочки сломят последние сомнения. Откажется, и останется с ними наедине, а кричат они и вправду громко.

Хасиль появилась спустя минут десять нашего ожидания. И могу сказать со всей уверенностью, что она очень торопилась, потому что сумела за это время полностью переодеться, переодела дочерей, уложила себе волосы и даже надела украшения. Впрочем, девочек, наверное, переодевали прислужницы, иначе бы вторая жена не успела. Однако было легко понять – она очень и очень спешила. Я скрыла легкую иронию за приветливой улыбкой.

Хасиль вздернула подбородок, как только вышла из дома, но рырхи своим присутствием сбили налет привычной спеси, и бывшая каанша опасливо покосилась на них.

– Ашити, твои звери…

– Они не тронут, не беспокойся, – ответила я. – Мы их стая. Посмотри, – я указала взглядом на Тейю. Девочка прижала к груди голову Торн и начесывала ей между ушами, рырха заметно млела. – Иди к нам.

Поджав губы, она все-таки приблизилась, но встала со стороны Эчиль. Айдын вцепилась в ладонь матери, Найни сидела у нее на второй руке, и мне подумалось, что так Хасиль вскоре устанет. Но тут на помощь пришла первая жена, явно подумавшая о том же.

– Тейа, Йейга, возьмите Айдын и Найни за руки. Не оставляйте их.

Так мы и вышли за ворота: рырхи впереди, за ними девочки, державшиеся за руки, после я со свояченицами, а за нами Берик. Я бы хотела видеть с нами и Танияра, но этому желанию сейчас не было дано сбыться. Еще оставалась Мейлик со своей дочерью, но ее отсутствие меня не огорчало. Пусть сидит со своей матерью.

Наша прогулка сегодня живо напомнила мне время, когда я еще оставалась местной диковинкой, чтобы посмотреть на которую люди останавливались и поворачивали головы вслед. Правда, сейчас этой диковинкой стала Хасиль. Иртэгенцы, не склонные скрывать свои эмоции и мысли, пошире открывали глаза, кивали в нашу сторону, переговаривались.

– Милости Отца, добрые люди, – улыбалась я, привычно здороваясь со своими новыми земляками.

– Милости Белого Духа, – говорила Эчиль, и только Хасиль оставалась похожа на нахохлившегося воробья.

– Улыбнись людям, – сказала я негромко. – Вон идет Тамалык, приветствуй ее.

– Зачем это? – ощетинилась вторая жена.

– Чтобы не бояться выходить за ворота, – несколько сухо ответила я. – Улыбнись и пожелай милости Создателя. Это нужно тебе самой, Хасиль.

Женщина на миг нахмурилась, но после заставила себя растянуть губы в фальшивой улыбке и буркнула:

– Милости Отца, Тамалык.

Опешив, подруга Сурхэм приоткрыла рот. Она несколько раз моргнула, так и не произнеся ни слова, и я пожурила женщину:

– Что же ты молчишь, уважаемая Тамалык? Тебе такой радости желают, а ты не отвечаешь.

– Так думала, послышалось, – созналась та, а после склонила голову: – И вам милости Белого Духа. – А еще спустя короткий миг добавила: – Ведь и вправду, Хасиль. Уж думала, Проклятый заморочил. Как поживаешь, Хасиль?

Эчиль ткнула вторую жену локтем, и та ответила:

– Хорошо живу, Тамалык. – Чуть помедлила и добавила: – Спасибо, что спросила.

– А чего б и не спросить? – развела руками женщина. – В одном тагане живем, в одном поселении. Ашити каждый день вижу, Эчиль тоже, а тебя совсем не видать. Не хвораешь ли? Доченьки здоровы?

Эчиль улыбнулась мне, и я едва заметно кивнула. Я не просто так выбрала заклятую подругу нашей Сурхэм. Вот уж кто готов болтать до скончания века. И если уж кто и поможет расшевелить Хасиль, то именно эта женщина. И вторая жена хоть пока и отвечала скупо, но постепенно начинала втягиваться в разговор. Начало возвращению бывшей каанши к жизни тагана было положено.

Впрочем, лишь праздным променадом по улицам Иртэгена наша прогулка не ограничилась. Наш путь привел нас к воротам, где успела собраться немалая очередь желающих въехать в поселение. И гомон стоял тоже немалый. Ягиры, подобные каменным истуканам, перекрывали въезд, а юркий невысокий мужчина требовал низким сильным голосом:

– Вынь и отдай.

– Да с чего бы это? – возмущался другой мужчина на полторы головы выше первого. – Никогда не сдавали, а теперь – сдай. Чего еще выдумаешь?

– Приказ байчи-ягира, – заносчиво ответил невысокий. – Не отдашь – не въедешь.

– Нож мой и отдавать его никому не буду, – задрал нос великан.

Скрыв улыбку, я остановила своих спутниц и направилась к воротам. Рырхи и Берик, естественно, ждать с женщинами моего возвращения не стали, потому мое явление вышло неожиданным, но запоминающимся. На звуки брани звери ответили угрожающим рычанием, а ладонь телохранителя на рукояти ленгена была более чем недвусмысленным жестом, который неизменно вызывал почтение.

– Каанша, – меня встретили поклонами, я ответила улыбкой:

– Милости нашего Отца вам, добрые люди. – И сразу перешла к сути дела: – О чем ведете спор?

– А вот скажи мне, каанша… – опередил всех великан.

Он протянул в мою сторону руку, и звякнул ленген не только в руках Берика. Стражи, стоявшие на воротах, как и мой телохранитель, вытянули клинки на четверть из ножен. А ставленник Эгчена сурово свел брови к переносице:

– Не с соседкой говоришь, Кензек. Не тебе с каанши ответа требовать, не тебе ручищи тянуть. А раз спросила, то и ответь с уважением.

– Так разве же я без уважения? – возмутился великан. – Самое уважение и есть.

– Говори, уважаемый Кензек, – улыбнулась я.

– А я и говорю, каанша, – уже с меньшим напором произнес мужчина. – Когда такое было, чтобы оружие забирали?

– Так ведь и время сейчас тревожное, – заметила я.

– Но нож-то мой!

– Будешь уезжать, обратно его получишь, – ответил вместо меня наш хранитель.

– У тебя недобрые намерения, Кензек? – полюбопытствовала я. Тот округлил глаза, и я продолжила: – К чему тебе нож в Иртэгене? Если дурного в голове нет, то не упорствуй, отдай нож. Гляди, сколько людей за тобой собралось, и никто из-за твоего ножа не может въехать.

– Верно! – послышалось из-за его спины. – Так и солнце сядет, а он свой нож целовать будет. Отдай, и пусть остальные проедут.

– Так ведь не было такого никогда! – воскликнул Кензек, обернувшись к тем, кто ждал своей очереди въехать. – Каана нет, вот байчи-ягир и возомнил себя кааном…

– Осторожней, уважаемый Кензек, – предостерегающе произнесла я. – Ты сейчас говоришь о человеке, которого каан своей правой рукой назвал. Или же ты дурное о самом каане сказать задумал? Так лучше стисни зубы, чтобы язык глупости твоей не выдал. Иначе я решу, что ты нам враг, потому держишь свой нож за поясом и отдавать не желаешь.

– Да какой же я враг? – опешил мужчина.

– Суди сам, – я подняла руку и начала загибать пальцы. – На байчи-ягира хулу возводишь, приказам его подчиняться не хочешь, подверг сомнению решение каана, а ко мне проявил неуважение. И что же ты мне на это ответишь, Кензек? Почему не желаешь сдавать оружие?

– Просто такого не было никогда, – буркнул великан. После вытащил из-за пояса ножны с ножом, сунул хранителю и проворчал: – Держи и потерять не вздумай. Мне этот нож от отца достался, хороший нож.

– Благодарю, уважаемый Кензек, – снова дружелюбно улыбнулась я и отошла, оставив ягиров и хранителя разбираться с остальными.

Уже когда я вернулась к своим спутницам, Хасиль поглядела на меня и произнесла:

– Как ты такие слова находишь, что сделать по-твоему хочется?

– Я знаю, о чем говорю, вот и всё, – ответила я, пожав плечами. – Он нарушает едва появившийся закон, а раз делает это, то должна быть причина. К тому же дурно отзывается о человеке, которому каан доверяет как самому себе, а значит, и подвергает сомнению решение каана. Тогда он либо недолюбливает Танияра и тех, кто его поддерживает, либо попросту самоуверен и не думает о последствиях. Я ему всё это объяснила и показала.