Я ушла в свою спальню. Заставила себя сесть на кровать и некоторое время оставалась в неподвижности, тихо мыча песенку, услышанную мною в Иртэгене. Однако нервничала я всё больше и пела всё громче. А вскоре, устав себя сдерживать, вновь была на ногах и, обойдя спальню, вышла оттуда. Теперь я не только пела, но еще и приплясывала, стараясь так унять напряжение.

– Наверное, теперь уже можно сказать, что я проголодалась, – на миг прервавшись, прошептала я на родном языке.

Оглядевшись, я поняла, что бальчи в доме нет. Это удивило. Если я не выгоняла его во двор, то прислужник оставался поблизости, чтобы быстро исполнить мои повеления, ну и не терять из виду, естественно, тоже. Но вот его не было, и я, возобновив свое пение, отправилась на поиски моей тени.

В столовой я его не нашла, как и в гостиной. Зато обнаружила во дворе, да не просто во дворе, а возле двери, которая вела прочь из выделенного мне дома. Но что больше всего поразило меня, бальчи мученически кривился. А когда я с песней вышла во двор, то и вовсе отвернулся и заткнул уши. И я поняла – страдает от моего исполнения.

Если бы мой рот не был занят песней, то я бы сейчас ехидно ухмыльнулась. Однако обнаружив, что обладаю оружием, о котором не подозревала, я продолжила свое черное дело – пение. Солнышко светило, дул теплый ветерок, по голубому небу плыли облака, которыми было так приятно любоваться под веселую песенку, и я любовалась изо всех сил.

– Дайнани! – неожиданно гаркнул бальчи, впервые повысив голос, да и просто утратив невозмутимость. Я в удивлении воззрилась на него, и бальчи добавил уже более спокойно: – Ты, наверное, проголодалась. Я принесу.

– Да, перекусить было бы недурно, – согласилась я, и прислужника вынесло со двора, будто порывом урагана.

Вот теперь я дала волю ехидству, думая о махире, который, должно быть, тоже слушал мои трели. Может, и не бальчи, а именно ему стало дурно, впрочем, это уже не имело значения. Главного я достигла без всякой нарочитости и не прилагая к этому никаких усилий – соглядатай покинул меня. И я поспешила в сад, надеясь, что Архам там и сейчас скажет мне, когда, и что немаловажно, как мы побежим из Дааса.

Но моего деверя там не было. Обнаружив это, я ощутила дикое разочарование и злость, направленную одновременно на всех: на махира, бальчи, Архама и даже на себя. Не надо было тянуть! Впрочем, было и сомнение: верно ли вообще поняла бывшего каана? Быть может, он просто вышел из дартана, устав от однообразия или своей женушки, а кивком просто поздоровался, а я всего лишь приняла желаемое за действительное.

– Проклятие, – в сердцах буркнула я, а потом мой взгляд упал себе под ноги.

Там лежал мешочек, небольшой, но и вовсе не маленький. Подняв его, я нащупала нечто похожее на несколько маленьких свитков. Охнула и поспешила в беседку, чтобы посмотреть, что для меня оставил деверь. И оказалась права в своих подозрениях. Там и вправду лежали несколько чистых свитков, еще был грифель… грифель! Ну, или что-то очень похожее на него. И, что показалось мне в данный момент наиболее ценным, послание от Архама.

– Ты поймешь, ты учила ирэ, – прочитала я начало послания и усмехнулась.

Впрочем, записка была короткой. Архам говорил, что он готов уйти и что произойдет это уже совсем скоро. Как – расскажет при встрече. «Приходи ночью, буду ждать», – закончил он свое послание. Я написала ответ, чтобы он не сомневался в том, что мне всё понятно, и послание дошло до адресата. После положила свою записку туда же, откуда взяла мешок, прикрыла зеленью и вернулась в дом, полная смешанных чувств.

Я была рада новостям, но ожидала большего. А выходило, что снова надо ждать, а чего именно, так и непонятно.

– Всё хорошо, – заверила я саму себя. – Скоро поговорим, и будет больше ясности.

И это и вправду было вскоре, потому что уже был вечер, но для меня началось выматывающее душу ожидание. И тысяча вопросов: что скажет Архам, в чем состоит его задумка, удастся ли ее воплотить, что делать с бальчи, вдруг прознает махир, не помешает ли Акмаль, не встанет ли на пути Рахон – и еще много и много всего.

Потому, когда вернулся прислужник, смотреть на еду мне было тошно. Однако пришлось вталкивать ее в себя, чтобы скрыть волнение и тревогу. Потом я долго сидела перед открытым окном с закрытыми глазами, разговаривала с мамой, чтобы отвлечься, но больше всего с Белым Духом, моля его о помощи.

– Надеюсь, я сделала здесь всё, что ты хотел, – прошептала я, разумеется, на языке родного мира. – Отец, молю.

А когда открыла глаза, за окном уже стемнело. Встав с кресла, я закрыла ставни и ушла в спальню. Там сделала всё, что делала обычно, намереваясь отойти ко сну, и легла, но не для того, чтобы спать. Да мне бы и не удалось, настолько я была напряжена. Однако я легла и лежала, выжидая. А когда терпения не осталось совсем, я вновь встала, накрылась только накидкой и вышла.

Бальчи лежал на своем коврике и, кажется, спал. Но стоило мне сделать всего лишь шаг за порог, как он поднял голову. Словно сторожевой пес, а не человек.

– Не спится, – сказала я ему. – Посижу в саду.

Не говоря ни слова, прислужник встал и направился следом за мной. Я обернулась и рявкнула, чувствуя злость:

– Да оставь ты меня в покое хоть ненадолго! Я устала от однообразия, от этих стен и от тебя!

– Я не войду, – ответил бальчи и остановился по ту сторону ворот, ведущих в сад.

– И на том спасибо, – ответила я. – От того, что ты сторожишь каждый мой шаг, даже так ты мне уже поперек горла. Но ведь от тебя не избавишься, – едко закончила я и закрыла за собой резную створу.

Бальчи остался на своем посту, а я направилась к беседке, решив сидеть столько, сколько понадобится. Впрочем, первым делом я направилась не в беседку, а к калитке, но Архама еще не было. Закусив губу, я сдвинула завесу зелени и вгляделась в темноту, подсвеченную лунным светом. Никто ко мне не спешил.

– Ничего, подожду, – прошептала я. – Он придет. – И вот теперь ушла в беседку.

Не знаю, сколько я сидела, мне казалось, что целую вечность. Часов у меня не было. Их попросту еще не изобрели… или о них давно забыли, как и об ирэ, о храмах и многом, что видел этот мир до восстания Илгиза. А может, где-то и продолжал развиваться. Например, за морем, которое я видела на карте в саваларе. Кто знает… Впрочем, сейчас меня это волновало в последнюю очередь. В эти минуты все мои мысли были посвящены только одному человеку – бывшему каану Зеленых земель, брату моего мужа и единственной надежде…

– Ашити.

Мне показалось, что мне послышалось, до того тихо было произнесено мое имя. Так тихо может шептать лишь ветер, но это был человек.

– Ашити.

Я едва не взвизгнула, до того была взвинчена ожиданием. Однако заставила себя выдохнуть и шагнула к калитке, стараясь двигаться как можно тише. Архам стоял там. Он кивнул мне, приветствуя, и просунул руку сквозь зазор в узоре. В ладони он сжимал небольшой пузырек.

– Не спи сегодня, – едва ли не одними губами произнес деверь. – Это поможет твоему стражу заснуть надолго. Просто должен вдохнуть. Сама не дыши. На рассвете приходи снова. Можешь открыть калитку? – Я кивнула. – Хорошо. На рассвете, – повторил Архам и направился прочь.

А как? Как мы уйдем?! Что ты задумал?! Все эти вопросы остались без ответов. Я стояла, смотрела брату моего мужа в спину и чувствовала себя рыбой, выброшенной на берег. Не могла спросить, иначе пришлось бы повысить голос. Не могла продумать свои действия, кроме тех, что мне указал Архам. Я не владела ситуацией даже на толику! Это было столь же невыносимо, как и ожидание. Неизвестность породила растерянность, а она, в свою очередь, раздражение.

Поджав губы, я вернулась в беседку и некоторое время сидела там, пытаясь снова нащупать почву под ногами. Наконец посмотрела на пузырек и тряхнула головой. Всё хорошо. У меня есть цель, которой надо достигнуть, пока остановимся на этом. Усыпить бальчи. Замечательно! Только как это сделать?