– Никогда не обманывал тебя и обманывать не буду. Я иду навстречу Елгану и Налыку не умирать, я иду остановить их. – Подняв голову, я заглянула ему в глаза. – Ты говорила, что наша жизнь еще может быть долгой и счастливой, я хочу сделать всё, чтобы прожить ее. Попасть в Белую долину почетно, но теперь мне ближе помыслы язгуйчи. Я не рвусь к пращурам, Ашити, моя душа летит туда, где ей светит огонек надежды, а горит он только рядом с тобой. Ты – мой свет, Ашити, и я сделаю всё, чтобы огонек не угас.

– Ох, Танияр, – вздохнула я, но уже без надрыва.

Он улыбнулся.

– Завтра тебе захочется быть со мной рядом, но я снова прошу тебя этого не делать.

– Я постараюсь…

– Клянись, – неожиданно жестко велел каан.

– Но почему…

– Завтра будет страшней, чем ты видела до этого. Ты увидишь не только гибель врагов, но и друзей. Не хочу, чтобы ты смотрела.

– Я сойду с ума от неизвестности, – пожаловалась я. – Я хочу хотя бы немного…

– Нет, – ответил супруг.

– Танияр!

Каан снова накрыл мне губы пальцами и произнес, глядя мне в глаза:

– Ты сказала, что последуешь за мной, если меня убьют. – Я кивнула, и супруг продолжил: – Что если ты неверно поймешь, что со мной происходит? Наглядевшись на сечу, ты будешь испугана. Твои чувства будут сильны, разум затуманен. И если я вдруг упаду и ты увидишь кровь, не схватишься ли за яд, спеша исполнить обещание? Не желаю вернуться к погребальному костру. Не смотри. Не пугай себя больше, чем будешь испугана ожиданием. Клянись, что дождешься вестей от меня. Клянись, Ашити.

– Клянусь, – судорожно выдохнула я, воочию представив, о чем он говорит. И в ту минуту я согласилась с доводами моего супруга. – Я не потревожу камень, пока ты сам не призовешь меня или же пока не пойму, что ждать уже нечего.

– А я клянусь сделать всё, чтобы исполнить свое обещание. Помни, я собираюсь вернуться к тебе, а не преградить путь чужим саулам своими костями.

– Я так сильно люблю тебя, – прошептала я, не сводя взгляда с губ супруга.

– Как и я тебя, – улыбнулся он, и наши губы встретились…

И вот я стояла на стене и ждала, когда исход станет ясен. Эчиль знала всё это, Ихсэн только то, что сегодня будет битва. Она не удивлялась, что мне это известно – гонец принес вести, в этом не могло возникнуть сомнений. Впрочем, менее всего я сейчас была склонна оценивать, кто и как воспринимает мою осведомленность о том, что происходило за пределами нашей видимости. И если бы Ихсэн начала задавать вопросы, я бы попросту отмахнулась. Но она не спрашивала, и меня это совершенно устраивало.

– Однако это невыносимо, – пробормотала я, тряхнув головой. – Нужно найти себе дело.

– Что хочешь делать? – откликнулась Эчиль.

– Хочу оказаться там, где жизнь бьет ключом, – ответила я и улыбнулась на вопросительный взгляд свояченицы. – Хочу оказаться там, где много людей.

– Курзым? – уточнила Ихсэн.

– Да, курзым определенно подойдет, – сказала я и направилась к лестнице.

Мысли мои разбегались, никак не желая принять хоть какой-то порядок. И все-таки я пыталась заставить себя думать о делах насущных, но даже не смогла вспомнить, что намеревалась делать. Не замечая ни ягиров, провожавших меня пристальными взглядами, ни своего сопровождения, я спустилась вниз и устремилась вперед, впервые игнорируя приветственные восклицания и склоненные головы. Всё, чего я хотела, – это всего на минуту заглянуть на Танэ-уман, и лишь упрямство всё еще помогало сдержать порыв.

Не знаю, как далеко бы я так ушла, да и дошла бы вообще до курзыма, потому что вовсе не выбирала направления, если бы мне в локоть не вцепилась сильная рука.

– Ашити! – рявкнули в ухо, и я с непониманием воззрилась на Эчиль, державшую меня.

– Что? – хрипло спросила я свояченицу.

– Ты на курзым хотела, – сказала она, и я кивнула. – Так и идем на курзым.

– Я туда и иду, – возразила я.

– Я не знаю, куда ты идешь, но курзым в той стороне, – ответила первая жена.

Оглядевшись, я вновь устремила на Эчиль недоуменный взгляд – в эту часть Иртэгена мне еще не доводилось заходить. Попросту не было нужды. Она хмыкнула, после взяла меня под руку и вывела из путаницы узких улочек, где дома располагалась без привычного порядка.

– Почему здесь такой хаос? – спросила я, хватаясь наконец за стороннюю мысль.

– Что за слово ты сказала? – спросила Эчиль.

– Беспорядок, – пояснила я. – Почему дома поставлены иначе, чем на других улицах?

Свояченица пожала плечами, ей об этом было неизвестно. Разумеется, неизвестно! Эчиль была рождена в другом тагане, и Иртэген до недавнего времени существовал для нее за стенами подворья мужа. Первая жена Архама знала об этом поселении не больше моего, и потому мы обе обернулись к Юглусу.

– Это первые дома, – сказал ягир. – Когда Иртэген еще не был Иртэгеном, тут стояло всего несколько домов, ты их увидела. А потом Даймар – пращур Танияра, от него повелся род нынешнего каана, решил обосноваться рядом со священными землями. Тогда наш Иртэген и начал расти. И дома ставить по уму начали, и улицы появились не путаные.

– Стало быть, я случайно взглянула на прошлое нашей столицы, – улыбнулась я. – Любопытно… Ихсэн, – позвала я, и глаза мои изумленно округлились. – А где Ихсэн?

– Ушла, – сказала мне свояченица. – Ты не заметила, пока мчалась сюда. Она крикнула тебе, но ты не услышала.

– Почему она ушла? Вспомнила о каком-то деле? – спросила я.

– Нет, – отмахнулась Эчиль. – Мы при ней загадками говорили, она это заметила. Вот и сказала, что тебе моя помощь нужна, а мы поговорить открыто не можем. Мешать, сказала, не хочет.

– Как неудобно вышло, – пробормотала я. – Надо будет после у нее прощения попросить. Но так, наверное, и вправду лучше.

Теперь, когда мне удалось наконец взять себя в руки, держать лицо и изображать доброжелательность мне будет несложно. Эчиль всегда держится чуть отстраненно, приветлива, но молчалива и в разговоре с иртэгенцами предпочитает слушать. Юглус – ягир, у него маска невозмутимости намертво приросла к коже, да и война для него не повод переживать и заламывать руки. Это время подвигов и славы. А вот Ихсэн оставалась обычной женщиной. Она не умела прятать мысли и чувства, а мое подавленное состояние духа передалось и ей. Так что пусть идет и скроет волнение за закрытыми дверями. Мы поговорим позже.

Выдохнув, я расправила плечи, растянула губы в улыбке и, взяв Эчиль под руку, произнесла:

– Идем на курзым. – А еще через минуту уже лучилась радостью, приветствуя знакомого травника: – Милости Отца тебе, Самлек.

– И тебе, каанша, – улыбнулся он в ответ. – Есть ли вести от каана?

– Как будут, я непременно расскажу, – заверила я, и мы направились к базару.

Дождь, казалось собиравшийся пролиться на Зеленые земли, никак не мог решиться сделать это. Однако и солнечным лучам всё еще не удалось пробиться сквозь серую толщу туч, затянувшую небосвод. Подняв взгляд к небу, я прошептала:

– Хоть бы знак добрый какой увидеть…

– Духи с нами, – повторила Эчиль, поглядев на небо вслед за мной.

Я кивнула ей и постаралась вновь не уйти в свои переживания. Наверное, еще никогда я с таким рвением не стремилась поговорить едва ли не с каждым встречным. Впрочем, иртэгенцы и не думали отказывать мне в помощи, сами того не ведая. Они охотно вступали в беседу, делились сплетнями и слухами, жаловались, шутили, но, главное, почти не спрашивали о каане. И за это я была им благодарна.

– Есть вести, Ашити?

– Пока нет.

– И то хорошо.

Вот и всё упоминание. Спросили, услышали ответ и порадовались, что нет дурных известий. Невероятные люди! Наверное, я никогда не устану петь им восторженные оды. Насколько обожали сплетни, настолько же не любили пустых разговоров о важном. Могли слушать с открытым ртом, могли говорить часами, но едва вопрос касался дела, становились собранны. Достаточно вспомнить праздник лета, когда их действия были слаженны и упорядочены, без суеты и лишних движений. Оттого мне с легкостью верилось в слова Берика о том, что люди в нужный час будут вести себя точно так же, не порождая хаоса и паники.