Этот мужчина был, конечно, молод и даже высок, но худощав и нескладен. К тому же на курзым он приходил каждый день, и я прекрасно знала его. Думаю, и Хенар он давно примелькался, потому что был всегда словоохотлив, товар свой расхваливал громко, почти не закрывая рта.

– Что же у тебя есть примечательного, уважаемый Миньхэ? – спросила я с улыбкой.

– Всё! – воскликнул торговец. – А вкусней всего азары, держи, каанша.

Он протянул мне четыре названные сладости, и я полезла за деньгами, но Миньхэ возмущенно махнул рукой:

– Что ты! Угостить четырех каанш – это ли не радость? Да еще таких красавиц. Мне и спасибо одного хватит да милости Отца. Пожелайте, улыбнитесь, и мне того на целый день хватит.

– Милости Белого Духа, Миньхэ, – легко рассмеялась я и приняла угощение. А после все-таки протянула монету: – Юглус не каанша, но мой добрый друг. Ты нас угостил, а я его угощу, дай еще азары.

– Держи, – получив плату разом за все сладости, ослепил меня очередной улыбкой кондитер и вручил еще одну азары.

Азары – это засахаренный стебель одноименного растения. Его надрезали, чтобы сок, по тягучести и сладости напоминавший сироп, стекал в миску. Сок азары смешивали с соком кисловатого имшэ, что убирало излишнюю приторность и придавало пикантную нотку, а после опускали в эту смесь стебли. Давали пропитаться, вытаскивали, посыпали семенами того же азары и, насадив стебли на палочки, держали их над огнем. Смесь соков застывала подобно карамели, семечки поджаривались, и азары были готовы. О-о, это было восхитительное лакомство! Хрустящая кисловато-сладкая корочка скрывала под собой более сочную сладость стебля. Грызть азары было непередаваемым удовольствием!

Попробовав их впервые, я пришла в искренний восторг и, когда появлялась на курзыме, обязательно покупала несколько штук, но обычно уже по пути домой. Потому не было ничего удивительного в том, что Миньхэ предложил мне именно их. И все-таки я прежде осторожно надкусила свою сладость, отыскивая подозрительную горчащую нотку, но вкус лакомства не был ничем испорчен, и я раздала остальные азары своим спутникам. Юглус одарил меня укоряющим взглядом, понимая, почему я не спешила угостить ни его, ни Эчиль с дочерями, но промолчал, а я улыбнулась:

– Я бы не стала есть, если бы мне что-то не понравилось, – заверила я.

– И все-таки надо было дать мне первому, – возразил ягир, – для того я и хожу с тобой, чтобы уберечь от беды.

– Что такое? – насторожилась первая жена, услышав наш негромкий разговор.

– Я позже тебе расскажу, – сказала я и вернулась к улыбчивому кондитеру. – Скажи мне, уважаемый Миньхэ, часто ли приезжают торговать к нам сладостями из других таганов?

– Бывает, каанша, – ответил мужчина. – Но с платьями едут чаще. Сласти – такой товар, что его еще довезти по солнцу надо, а в дождь и везти незачем, всё равно на курзыме мало народа.

– Не перебивают ли цену? – задала я новый вопрос, чтобы дать обоснование своему любопытству.

– Меня не перебьешь, – улыбнулся Миньхэ. – Я свой. Меня знают, потому ко мне придут.

– Хорошо, – улыбнулась я. – Пусть духи не оставят тебя благоволением.

– И тебе их добра, каанша, – склонил голову иртэгенец, и мы пошли дальше.

Сегодня я не обходила весь курзым. Когда прилавки со сладостями закончились, я, похрустывая азары, направилась к конторке Керчуна. Устроился мой смотритель весьма удобно. Он приспособил старый сарай, который постепенно обновлялся и улучшался, под свою мастерскую, что позволяло не только следить за рынком, но и заниматься любимым делом. Там же имелся закуток, где стоял большой неподъемный сундук-сейф, а в нем прятались сундучки поменьше.

В одном хранились свитки, где уважаемый смотритель отмечал происшествия и события, произошедшие на курзыме. В другом – сведения о приезжих торговцах. Письмом Керчун владел неплохо. В третий сундучок он собирал небольшую пошлину, которую взимал с приезжих, иртэгенцы и жители окрестных поселений торговали бесплатно. Ну и еще в одном лежала плата за те заказы, которые делали люди ему как плотнику. Но это уже частности. Главным было то, что он мог дать мне информацию по торговцу сладостями, который всучил Хенар отраву. По крайней мере, я надеялась на это.

Смотритель был на месте. Его мастерская встретила нас запахом свежеструганного дерева и бранью, которую уважаемый Керчун щедро изливал на своего юного подмастерья, взятого в обучение совсем недавно. За бранью послышался звук увесистой затрещины и тихий бубнеж, а следом и полное надежды:

– Каанша!

Керчун развернулся на пятках и заметил гостей. Паренек одарил меня взглядом, полным обожания – как-никак мое появление спасло недоросля от дальнейшей взбучки.

– Работай, – велел ему суровый мастер и направился в нашу сторону. – Милости Отца, каанша, – поздоровался он приветливо, но без всякого подобострастия, а после поздоровался и с моими спутниками: – И вам милости Белого Духа.

– И тебе всего доброго, уважаемый Керчун, – улыбнулась я.

– Что за дело привело тебя ко мне? – спросил смотритель, и я указала взглядом на закуток. Мужчина понятливо кивнул.

Вскоре мы скрылись от любопытных ушей и взоров, и, чтобы ничей любопытный нос не вздумал сунуться не в свое дело, Юглус встал на входе. Эчиль с дочерями остались в мастерской. Девочки с интересом наблюдали за тем, что вырезал подмастерье, чье старание изрядно повысилось после внушений учителя, а мать присматривала за ними.

– Не мучают ли вас жажда или голод? – спросил смотритель, подразумевая разом всех своих гостей.

– Нет, спасибо, – ответила я и сразу перешла к делу: – Скажи мне, уважаемый Керчун, были ли у нас торговцы сладостями из чужих таганов или других поселений Зеленых земель?

– Были, каанша, – кивнул тот. – Один раз из Белого камня приехали, а из наших поселений часто бывают.

– Белый камень? – переспросила я. – И кто это был?

– Муж с женой. Она сластями торговала, а он обувью. Три дня торговали, но сладостей мало было, быстро закончились.

– У кого ночевали?

– У Ашима, он мужик одинокий, часто чужаков на ночлег пускает.

Я кивнула, про гостеприимство Ашима мне было известно. Я даже подумывала предложить ему открыть первый постоялый двор, но пока народа, кто оставался с ночевкой, было не так много, чаще шли к знакомым или родне, но идея никуда не делась.

– Как они выглядели? – задала я следующий вопрос.

– Оба, как булочки, круглые и румяные, – улыбнулся Керчун. – Она сладости и сама хорошо ела, а он кэсы на пирожки тратил. Добрые они, смешные.

– Что-нибудь выспрашивали про таган, про каана?

– А как же, – Керчун хмыкнул. – У нас всё диво. Все спрашивают, всем любопытно, но чтоб вынюхивать что, точно нет. Да и что люди рассказать могут? Нам мысли каана неведомы, только то, что сам скажет. Но они и раньше приезжали, видел их много раз и при Архаме, и при Вазаме. Тогда поженились только. Еще худые оба, не то что сейчас.

Я опять покивала, принимая ответ.

– Скажи мне, а был ли такой торговец сладостями – молодой, высокий, статный. Не из Иртэгена.

Смотритель с минуту смотрел на меня, а потом пожал плечами:

– Их таких много. Похожих много, и торгуют они чем угодно. Бывает, что вся семья на курзыме. Сегодня отец торгует мясом, сын зеленью, мать сладостями. А завтра мать захворала, и сын встает вместо нее, а зелень кто-то из младших продает. А бывает, что один по делу отлучается, так второй его заменит на это время. Уследить сложно. А почему спрашиваешь?

Я покусала губы, раздумывая над его словами, после коротко вздохнула и спросила:

– Часто Хенар на курзым приходит? Она говорит, что ходит утром, пока дочери с внучкой еще нет. Много торговцев в момент открытия?

– К открытию все почти приходят, и народа бродит уже немало. Хенар видал несколько раз, и утром бывала, и к вечеру. У кого и что берет, я не приглядывался. Она тихая, ни с кем не ругается, не болтает много. Парой слов перекинется и дальше идет. Вроде и не ходит подолгу.