– А исчезнет, мы поделимся, – заверил другой, и я, прижав ладонь к груди, с улыбкой поблагодарила иртэгенцев за приветливость.

Не скажу, что люди глядели на представителей охотничьего племени как на своих. В их глазах было прежнее любопытство, да и некоторая настороженность всё равно ощущалась. Однако наши с ними разговоры, истории, всё чаще всплывавшие в народе о случайных встречах и помощи подопечных Хайнудара, но более всего то, что они откликнулись на зов каана, растопили ледяную корку недоверия и подозрительности. Это было хорошо заметно. Может, тагайни еще не воспринимали кийрамов как друзей, но союзников в их лице приняли. И это было замечательно.

Эгчен присоединился к нам, когда я привела гостей на подворье. Там и произошел их разговор с Улбахом, а после и наш с последним об охоте. Вожак был неумолим, как и полагалось вожаку, и все мои попытки оттянуть неотвратимое действо до возвращения мужа, чтобы он повел нас с рырхами, успехом не увенчались.

– Ашити, – произнес Эгчен, слушавший наш спор, – никто не знает, что будет. Рырхи должны научиться добывать себе пропитание, если останутся одни. Мы будем рядом, как и хотел каан. Мы их стая, и мы их научим.

– Я поведу, – заупрямился кийрам.

– Веди, – не стал спорить байчи. – Ты повадки рырхов знаешь лучше, покажи, как им надо охотиться, а мы пойдем рядом.

– Хорошо, – согласился вожак.

– Это дурной сон какой-то, – пробормотала я и обреченно вздохнула: – Согласна.

Теперь кийрамы бродили вокруг Иртэгена и других поселений. Они изучали и запоминали местность. Кто-то предпочитал смотреть на них со стороны, а кто-то подходил и заводил разговоры. Тагайни, по своей природе открытые и любопытные, потихоньку привыкали к тем, кого еще недавно с пренебрежением именовали дикарями, а кийрамы привыкали к ним. Споров и ссор не было – все понимали, что сохранить добрые отношения важно. На это племя были устремлены наши надежды, потому что иной помощи ждать было неоткуда. Так что даже злые языки примолкли, если такие еще оставались.

Впрочем, и сами тагайни времени не теряли. Эгчен в свойственной воинам манере пестовал своих рекрутов. Он, как и Танияр, проверил всех на таланты и поделил на группы, перед которыми стояла своя собственная задача. А после взялся учить их исполнять эти задачи слаженно с другими. Кажется, такая подготовка нравилась мужчинам Иртэгена и соседних поселений. А о ребятне даже говорить не приходится.

Вот уж кто наслаждался всем происходящим. Дети успевали побывать на обучении ополчения, а после, копируя взрослых, устраивали собственную муштру. Но и наших союзников не забывали, за кийрамами следовали ватаги любопытных девчонок и мальчишек. И если поначалу матери старались удержать своих чад, то уже на следующий день махнули рукой – кийрамы к детям относились без злости и раздражения. Даже разговаривали с ними и рассказывали свои истории. В общем, если бы не память о том, ради чего всё это было затеяно, можно было бы только радоваться столь стремительному сближению двух народов.

А теперь вот пришло и время первой охоты рырхов.

– Ох, – вздохнула я и поглядела на своих подопечных, не терявших времени даром и снова спавших.

Погладив их по очереди, я прижалась затылком к стене дома и прикрыла глаза. Теплая летняя ночь была наполнена звуками не затихающей жизни. Слабый ветер обдувал кожу, даруя окончательное успокоение растревоженной душе и забвение разуму от снедавших его мыслей и забот. И я даже не заметила, как заснула. Меня уже не мучили кошмары, не терзали дурные предчувствия о грядущих событиях. Пришло отдохновение.

И все-таки сон был. Мне снилась поляна, но не та, где мы собирались, чтобы что-то отпраздновать или послушать того, кто созвал народ. Это была совсем иная поляна, и я точно знала, что здесь проходят пикники. Слух ловил звуки подзабытой музыки и голоса людей, говоривших на моем родном языке. Слов я не разбирала, но отчетливо слышала топот множества лошадей. Возвращались охотники. Звук их рога принес ветер, и люди, окружавшие меня, оживились. Я не могла разглядеть их лиц, не могла вспомнить имен и кем они являлись. Но точно знала, что ни за что не приближусь к телеге, на которой будет лежать добыча. А еще я знала с точностью, что никогда и ни за что я не сяду в седло и не приму участия в этом варварском развлечении…

– Ашити!

– Смотрите, рырхи…

– Она здесь. Спит.

Открыв глаза, я встретилась с укоризненным взглядом Берика. Сладко потянувшись, я потерла глаза и улыбнулась:

– Доброе утро, мой дорогой друг. По какому поводу переполох?

– Ты исчезла, – сказал ягир.

– Куда? – полюбопытствовала я.

Мои рырхи уже спешили приветствовать меня, и я, склонившись к ним, получила от каждого «поцелуй» в щеку – меня лизнули.

– Тебя не было в доме, – строго ответил телохранитель.

Я на миг оторвалась от своих подопечных и с удивлением взглянула на него.

– А где же я, по-твоему? – полюбопытствовала я. – Это всё мой дом.

– Это двор, – произнес Берик, – а в доме тебя не было. Сурхэм хотела разбудить тебя, но не нашла в кровати. Она обежала весь дом, испугалась и позвала нас. Мы все тревожились…

– Но я ведь не покинула подворья, – справедливо заметила я. – И почему я должна непременно ждать завтрака в постели или в пределах дома? Почему я не могу выйти подышать утренним воздухом? Или я узник и не смею покидать своей тюрьмы без разрешения надзирателей?

– Я не понял, что ты сейчас сказала, но мы в ответе за тебя, – отмахнулся от моего возмущения телохранитель. – Если с тобой что-то случится, каан нам этого не простит.

– Ты его единственная женщина, Ашити, – влезла Сурхэм, успевшая подойти, пока мы препирались с Бериком. – Он поклялся Белому Духу, что иной жены не возьмет, и ты должна помнить об этом. Это великая честь! Если ты пропадешь, кто родит Танияру сына? Кому он передаст челык?

– То есть всё, что вас волнует, – это исчезновение чрева, которое каан должен наполнить своим семенем? – сухо спросила я. – Только благо Танияра тревожит вас, так?

– Да. Нет, – одновременно ответили Сурхэм и Берик.

Последний покосился на суровую прислужницу, покривился и махнул рукой:

– Иди готовь завтрак, каанше сегодня надо много сил. – А после вновь поглядел на меня: – Я оберегаю тебя не только потому, что каан дал клятву. Я принял тебя как мою кааншу, равную мужу и достойную его, и готов защищать так же, как защищал бы Танияра. Я полюбил тебя, Ашити, как сестру и доброго друга, оттого тревожусь за тебя. И другие ягиры тоже.

– Верно, – кивнул один из моих стражей, принимавший участие в поисках, но до этого в молчании слушавший наш разговор.

– Я ее, что ли, не люблю?! – возмутилась Сурхэм. – Уже как дочь стала. А про клятву напомнила, чтобы умней была и осторожней.

– От души благодарю вас за заботу, – ответила я с легким поклоном, но после ответила более холодно: – Но и в заботе должна быть мера. Прежде чем тревожиться, надо подумать. На помощь не звала, рырхи не рычали, подворья не покидала. Осмотрели всё, а после уж шум поднимайте. Я не узник в собственном доме, и выжидать появления Сурхэм в постели меня никто не обязывал. И еще, – я обвела воинов и прислужницу суровым взглядом, – я взрослая разумная женщина и ваша каанша, потому хочу понять, по какому праву вы отчитываете меня, будто малое дитя?

И, не став дожидаться ответа, я направилась в дом, чтобы привести себя в порядок и одеться. Уже отойдя, я обернулась и взглянула на трех воинов и прислужницу, смотревших мне вслед.

– Что стоишь, Сурхэм? – спросила я. – Разве не для того, чтобы накормить меня, ты вошла в спальню? Я проснулась, теперь ты можешь сделать, что хотела.

– Да, каанша, – не без обиды ответила женщина.

Я успокаивать ее и извиняться не стала – это было лишним. Идти на попятную означало признать за ней и за воинами право указывать мне и оговаривать каждое действие. Я готова была соблюдать демократию в общении, принятую в Белом мире, она мне даже нравилась, однако принимать над собой власть кого-то, кроме мужа, не желала. В конце концов я и вправду была кааншей и, помимо заботы и подчинения, желала видеть еще и уважение.