– Пусть Увтын бережет ваши сны.

– Пусть он и тебя не оставит своей заботой, – улыбнулась первая жена.

А когда мы с Бериком покинули дайвар, мой телохранитель привычно спросил:

– Что думаешь, Ашити?

Обернувшись к нему, я усмехнулась:

– В моей голове уже нет места для мыслей, их за сегодняшний день скопилось очень много.

– Проводить тебя домой?

– Нет, – я вздохнула. – Задержимся еще немного. Надо опросить людей.

– Как скажешь, Ашити, – не стал спорить Берик.

Вернулась я на наше подворье спустя еще пару часов. На улице царила тьма, в моей голове – кавардак, но сил навести в ней порядок уже не осталось. Всё, что я хотела сейчас, – это упасть и спать, но нужно было записать новые замечания, пока они были свежи в памяти. Этим я и намеревалась заняться, ожидая минуты, когда Танияр позовет меня на наше ночное свидание. А потом уже спать, спать, спать.

В доме царила тишина и темнота. Сурхэм давно ушла, а ягиры стояли снаружи, внутри были только я и мои рырхи, встретившие меня во дворе писком. Я улыбнулась им, потрепала каждого и повела на место ночлега – в дом.

– Вы голодны, мои дорогие? – спросила я малышей, когда мы зашли на кухню. – Конечно, голодны. Сейчас я вас покормлю, детки.

Но прежде чем дать им по куску специально подготовленного Сурхэм мяса, я разожгла огонь в очаге и наконец сделала то, что намеревалась как раз перед тем, как пришел Берик, – зажгла масляные светильники. После выполнила обещание, данное рырхам, и еще некоторое время смотрела, как три маленьких хищника с урчанием расправляются со свежим сырым мясом.

– Я буду в кабинете, – сказала я своим подопечным. – Сильно пол не пачкайте, иначе нам всем попадет от Сурхэм. Этой женщине всё равно, что перед ней каанша и три грозных хищника, душу вынет своим ворчаньем.

Рырхи к прислужнице пиетета не испытывали, потому оставили мое предупреждение без всякого внимания.

– Я вас предупредила, – напомнила я и, прихватив два светильника, ушла в кабинет.

Мысли разбегались, они совершенно не хотели думаться после дня напряженных размышлений. Я не стала перечитывать, что уже успела записать днем, просто добавила свежие данные, не особо вникая в них. Писала коротко и сжато, лишь для того, чтобы завтра ничего не упустить, когда буду перечитывать на свежую голову. Признаться, мне было что обдумать и проанализировать, но, как я уже сказала, сил на это не было. Слишком много всего было за сегодняшний бесконечно долгий день.

И пока я писала, послышался тихий цокот коготков по дощатому полу – мои рырхи, закончив вечернюю трапезу, спешили ко мне. Они уже привычно уселись в ряд перед столом и задрали кверху головы. В эту минуту они были трогательны и уморительны в равных долях, и я рассмеялась, глядя на три деловитые мордочки со светло-голубыми глазами. Даже Торн перестала капризничать, как еще случалось в первые дни отсутствия Танияра. Теперь она тоже ходила за мной хвостиком, ждала свою порцию ласки и порыкивала на тех, кто приближался ко мне.

Убрав исписанный свиток в ларец, я встала из-за стола и посмотрела на портрет Танияра.

– Я жду тебя, жизнь моя, – шепнула я изображению и направилась прочь из кабинета. – Идемте, детки, вам пора спать.

В спальне я подвела малышей к их месту, обустроенному мной вроде большого мягкого гнезда. Так я попыталась заменить им себя. Улбах говорил, что детеныши спят, прижавшись к матери, греются об нее. Однако ни тащить их в постель, ни спать с ними на полу я не собиралась. Я все-таки оставалась человеком, и мне было с кем делить ложе, рырхам там точно не было места, как бы я их ни любила.

Первым забрался в «гнездо», свернутое из нескольких одеял, Бойл, за ним зашла Торн, и последним был Мейтт. Я погладила своих хищников, после нагнулась и перецеловала их в макушки. Бойл лизнул мне руку, которую я опустила рядом с ним, Торн «поцеловала» в щеку, а Мейтт – в кончик носа.

– Спокойной ночи, мои дорогие детки, – сказала я им. – Пусть Хайнудар нашепчет вам добрые сны.

И уже после этого сама растянулась на кровати. Спать я не собиралась, лишь дать отдохновение телу и разуму. Даже глаз закрывать не стала, чтобы не поддаться дреме, уже подступившей так близко, что я слышала ее тихий успокаивающий шепот. Лежала и смотрела в потолок, стараясь думать только о своем муже, который и эту ночь проводил вдали от меня. А потом веки сомкнулись сами собой, и сознание уплыло в мир грез…

Не знаю, сколько я спала, но проснулась неожиданно, уже зная, что не одна. Открыв глаза, я повернула голову и замерла, не в силах ни отвести взгляда, ни пошевелиться. Он лежал рядом, подперев голову ладонью, и смотрел на меня. На губах играла легкая, почти мечтательная улыбка, и взор лучился нежностью.

– Я не хотел будить тебя, – сказал каан. – Просто любовался.

– Танияр, – прошептала я и наконец потянулась к нему.

Супруг сжал меня в объятиях и тихо ответил:

– Я скучал, свет моей души.

Он навис надо мной, и я, обняв его лицо ладонями, ответила:

– И я, милый мой, я безумно соскучилась. Ждала, когда позовешь, но был совершенно сумасшедший день. Прости, что уснула…

– Пустое, Ашити, – остановил меня Танияр с улыбкой. Эту короткую фразу он произнес на моем языке. – Я бы мог и просто смотреть на тебя.

– Но я бы тебя не увидела, – возразила я.

– Ты сегодня была рядом, я чувствовал, – возразил каан.

После склонился, ненадолго приник к моим губам, а когда отстранился, я потянулась за ним сама. Танияр не возражал. Мы снова сплелись в объятиях, но опять он отстранился первым.

– Почему сегодня был сумасшедший день? – Выражение глаз каана стало серьезным. – Рассказывай, что случилось.

– Я думала, что мы сначала будем много обниматься, а потом перейдем к делам, – проворчала я и, фальшиво насупившись, отвернулась.

– Разве мы не можем говорить и обниматься? – хмыкнул Танияр.

Он сел и подтянул меня к себе, но я уперлась ладонями супругу в грудь.

– Оставь меня, негодник, я гневаюсь, – фыркнула я на родном языке.

– Злись, моя прелесть, – ответил мне на нем же каан. – Я буду тебя обижаться.

Перестав играть в сопротивление, я ответила ему заинтересованным взглядом, а после произнесла на языке Белого мира:

– Ты будешь меня обижать? Или будешь на меня обижаться?

– Я говорил, что буду тебя обнимать, – уточнил Танияр.

– Обнимать и обижать – совершенно разные значения, – доверительно сообщила я. – А обижаться вообще дурно, иначе ты не мужчина, а девица.

– Я буду тебя обнимать, – повторил он на моем родном языке, а после перешел на свой: – Обижаться не буду, но за девицу стребую ответ.

– Какой? – Я кокетливо стрельнула в него взглядом, и негодяй расплылся в ухмылке, вынудив заподозрить, что наказана я буду вовсе не так, как рассчитывала.

Толкнув каана в грудь, я поднялась на ноги и покачала указательным пальцем у него перед носом:

– Не смейте выдумывать какую-нибудь пакость, мой дорогой, иначе я изгоню вас из спальни, и останутся там со мной только рырхи.

Танияр встал следом за мной и попытался поймать меня за руку, но я отступила и вновь покачала пальцем:

– Не-а, любезный, этот номер у вас не пройдет…

Каан не был любителем долгих разговоров, потому все-таки перехватил мою руку. После развернул к себе спиной и оплел руками, более не позволяя мне ни грозить пальцами, ни отстраниться, а затем прижался щекой к моей макушке:

– Мне не хватает твоего света, – сказал Танияр, и я затихла.

Играть мне расхотелось в тот же момент и, развернувшись к нему лицом, я заглянула в глаза своего супруга.

– Я люблю тебя, – шепнула я.

– Мой дар, – улыбнулся Танияр и склонился к моим губам…

А когда он отстранился, я уже не стала дурачиться и оттягивать. Мы вновь сели, и, удобно устроившись в объятиях супруга, я начала ему рассказывать. Каан не перебивал и не вмешивался в мое повествование. Он слушал меня, рассеянно перебирая в пальцах прядь моих волос, иногда кивал, соглашаясь с моими выводами и решениями. И когда я закончила, так и не произнес ни слова, продолжая размышлять.