Придя к неожиданной мысли, я хохотнула и с недоверием взглянула на дядюшку:

— А взятка и не взятка? — с недоверием спросила я. — Только видимость?

— О чем вы, Шанриз?

— О недавно принятых поправках, — пояснила я. — Он бы и без того их внес, но успел замарать себя изменой, а потому хорошо продуманное деяние стало эффектным жестом и просьбой о прощении. До того момента попросту придерживал лишь потому, что не был уверен в реакции подданных. А потом эти женщины на торжественном шествии показали, что наши деяния не остались незамеченными. Хм-м… — я постучала пальцами по подлокотнику. — Уж не поэтому ли он был так задумчив после шествия? Да, скорей всего. Он тогда на мой вопрос ответил, что время еще не пришло для пояснений. Значит, обдумывал, возможно ли сделать следующий шаг, но понял, что рано. Отсюда и разговор о его дитя на моих руках, а после наш спор о супружестве…

— Думаю, вы правы, — кивнул граф. — Когда вы рассказали, я тогда еще изумился. Грешным делом подумал, что и наш государь способен расчувствоваться. А это само по себе показалось мне невероятным, потому что Стренхетт и грезы – это нечто несовместимое. Этот род не склонен к фантазиям. Значит, и вправду думал, можно ли делать следующий шаг. Но два голоса – это еще не популярность в народе, лишь ее начало. И разговор затеял, чтобы узнать ваши мысли о супружестве. Понял причины несогласия, и дал вам герцогство, чтобы использовать его, как повод внести некоторые поправки в основополагающий закон. Не изменить его, разумеется, это было бы слишком революционным действием.

— Да, он изначально говорил, что общество должно быть готово, и что это произойдет не в его правление, — ответила я.

— Однако некоторые изменения вполне возможны, — и дядюшка вдруг усмехнулся, а после протянул: — Кова-арный. Сначала окончательно отдал вам Тибад, чтобы показать свое доверие подданным, а следом вручил и Канатор.

— И опять под соусом взятки в копилку примирения, — усмехнулась я. — Как вы думаете, — я посмотрела на графа, — он не поспешил с Канатором?

— Из чего вы делаете этот вывод? — спросил его сиятельство. — Я пока этого не увидел, поделитесь.

Кивнув ему, я покинула кресло и прошлась по кабинету, стараясь более четко сформулировать то, что мелькнуло у меня в голове.

— Судите сами, дядюшка. Каждый его решительный шаг обусловлен каким-то потрясением. Должность помощника секретаря была дана мне после моего отказа вернуться во дворец, как его любовница. Тогда Дренг немало приложил усилий, чтобы вывести короля из равновесия. Он бил по ревности монарха, и вот он уже дает мне должность и начинает приручать. А потом было похищение, и подозрения в моей неверности толкнули его на подлость. Государь сам как-то признавал, что был взволнован тем, что пока я остаюсь свободной, могу и вправду предпочесть ему кого-либо другого. Он спешил закрепить на меня права, что и сделал, превратив меня в свою… фаворитку.

— А теперь он оступился, и вы вновь свободны, — задумчиво произнес его сиятельство. — Да, пожалуй, вы правы. Он едва отдал вам полностью Тибад, а уже штурмует бастион и вручает герцогство…

— Заведомо ничем не рискуя, — усмехнулась я.

— Что дает ему возможность жениться на вас, — продолжил свою мысль граф. — Кроме того, как владетель и управитель большого герцогства, вы становитесь прецедентом для некоторых поправок, которые дадут послабления королеве, а значит, обеспечат ваше согласие на брак.

— С чего бы? — искренне изумилась я. — Я вовсе не хочу за него замуж.

— Вам совсем не льстит его желание видеть вас своей женой, а не любовницей? — с нескрываемым любопытством спросил граф. — Кому еще могла выпасть такая честь?

Я ответила возмущенным взором. Вопрос показался мне нелепым, потому что ответ на него был очевиден.

— Как мне может льстить роль чрева? — сердито спросила я. — Король высказался однозначно, кем видит свою королеву…

— Но он же говорил не о вас, Шанни! — воскликнул дядюшка. — Речь шла о какой-нибудь принцессе, которую он готов взять в жены ради рождения наследника…

— А вы можете поручиться со всей уверенностью, что однажды Его Величество, успокоенный своим законным правом владения мной, не обратит милостивый взор на другую женщину? И если его озарит новая любовь, то этим чревом стану я, а любимой женщиной, на руках которой так приятно видеть свое дитя, окажется его новая фаворитка. Разве это может льстить?! Ивер Стренхетт никогда не был верным, не станет он и после женитьбы. У него уже была любимая жена, и где она ныне? В склепе! Он не простил ей измены, хоть и успел первым изменить. Он убил ее за рождение чужого ребенка, но его сын уже зрел в утробе фаворитки. — Граф удивленно приподнял брови, и я отмахнулась: — Мне известно о бастардах короля.

— Шанни…

— Ах, оставьте, ваше сиятельство, — горестно вздохнула я. — Мы прожили вместе три года, и он уже отправился стряхивать пыль к оперной певичке. А между тем эти годы казались мне счастливыми, однако наш дорогой монарх успел «запылиться». Боги! Он рассуждал о нашем супружестве, а за день до этого ласкал другую женщину! Неужто вы думаете, что я поверю, будто после свадьбы что-то переменится? Его едва хватило на три года, а впереди вся жизнь! И что же мне должно льстить?

— Он готов менять ради вас устои, — улыбнулся его сиятельство.

— И что же дальше? Соправителя он из меня не сделает, в любом случае. Возможно, я смогу заниматься тем, чем и прежде, смогу без опаски разговаривать с чиновниками и даже совать нос в какие-то государственные дела, но взамен получу жизнь, полную подозрений и недоверия. А будет повод, дядюшка, уверяю вас – будет! Это сейчас, я хоть и завишу от него, но еще могу как-то держать расстояние. А после свадьбы мой бастион падет окончательно. Я стану взятой крепостью, и что тогда удержит его от интрижки, а то и от новой влюбленности?

Граф протяжно вздохнул. Он кивнул, признавая мои слова правдивыми.

— Тут мне нечего возразить, дорогая. Его привычки устоялись уже давно. Наш государь давно не юноша, ему уже тридцать четыре года, и половину жизни он распыляет себя на несколько женщин разом. Даже с вами он не сумел удержаться. Ваши подозрения справедливы. Однако… — мы обменялись с его сиятельством мрачноватыми взглядами, — если он уже принял решение, то сделает, как намеревается. Вы не в силах что-либо изменить. Забросить свое дело вы не сможете, вам не позволят этого сделать ваши совесть и натура. Отказаться от Канатора тоже не выйдет, король не примет его обратно, пока герцогство не отыграет свою роль. Да и это станет подобно белому флагу в нашем деле. Женщина посчитала себя неспособной к управлению, и эта женщина – вы. Контор тоже своего рода силок, он вызов вам лично, вашим мечтам и устремлениям. К тому же у государя остается рычаг давления на вас – мы, ваш род. И ваши подопечные. Но им он воспользуется, если вы начнете бунтовать. А вы для этого слишком умны и благоразумны.

— Боги, — с отчаянием простонала я. — Но почему? Почему я?! Зачем я ему в жены?

Дядюшка подошел ко мне, взял за руки и притянул к себе. Уткнувшись лбом ему в грудь, я обняла графа в ответ и позволила себе ненадолго стать маленькой слабой девочкой. Даже всхлипнула от жалости к себе. Его сиятельство провел по моей спине своей теплой ладонью и отстранился. После поддел кончик моего носа и улыбнулся:

— Оставьте уныние, дитя мое, у вас в запасе несколько лет до того, как он сможет огласить свои намерения. Пока в глазах общества и соседей вы по-прежнему его фаворитка, которой позволено больше, чем другим. И пока отношение к вам не изменится…

— Он сказал, что через два, максимум, три года у него уже будет сын, — ответила я. — Значит, жениться он должен через год-два.

— Но это же невозможно! — воскликнул дядюшка. — Срок невероятно мал! Что мы успеем за два-три года? Открыть еще пару школ? Да даже для поправок в законе, который является одним из столпов законодательства Камерата, невозможно мало. Чтобы что-то менять, нужно или больше времени, или же нечто более весомое, чем управление герцогством. Да вы бы в дела Канатора вникали только год! Это же не просто поместье…