За нашими спинами негромко ворковал граф Дренг, успокаивая свою даму. Я не прислушивалась к тому, о чем они говорят. И меня мало волновало, что она расскажет после о том, что услышала, находясь рядом с королем и «этой безумной девицей Тенерис». Более я таиться не собиралась, и своих мыслей не скрывала. Правда, и поведать их было особо некому, кроме тех, кто уже не один раз слышал мои речи. Но если бы зашел разговор среди других придворных, то я бы высказала, что думаю.
За последний месяц, прошедший с того дня, когда дядюшка дал мне несколько ценных советов, которым я последовала, мне удалось немало продвинуться вперед в изучении законов Камерата, и не только в этом. Благодаря графу Доло я, наконец, ощутила под ногами настоящую дорогу, по которой шла уверенным шагом.
Но была от моих изысканий польза и в ином. Дело было в том упорстве и энтузиазме, с которыми я подошла к изучению книг, список которых рекомендовал мне глава моего рода. Они появились в моих покоях в тот же вечер. Я совершила бессовестный набег на личную библиотеку государя и перетащила к себе всё, что показалось мне необходимым дополнением к нужным книгам. Побывала я и в большой дворцовой библиотеке, а чего не смогла найти, стребовала с самого монарха.
Он поначалу поухмылялся, но одобрил мою любознательность, должно быть, рассудив, что так мне будет некогда глядеть на других мужчин и предаваться опасным грезам. А еще это была возможность проводить время вместе, когда государь говорил, а я внимательно его слушала. А потому он взялся помогать мне в усвоении новых познаний, чему я была несказанно рада, ибо лучшего учителя мне было не сыскать. Монарх объяснял, уточнял, отвечал на вопросы, но потом как-то поостыл… начал немного страдать и даже несколько раз сам сбегал от меня, прикрывшись срочным делом. И всё потому, что наши занятия постепенно переходили от лекций к диспутам, во время которых мы горячились и спорили порой до хрипоты.
Я быстро нашла выход и пользовалась всякой возможностью, когда была уверена, что деваться от разговора ему некуда. А еще начала заводить беседы на интересующие меня темы по вечерам в королевских покоях. Это было даже интересно. То, что в первую минуту слушали с добродушной иронией, постепенно перерастало в настоящий спор, в котором я даже не всегда принимала участие. Гости государя и сами увлекались, да и Его Величество, послушав чужие доводы, лежа на моих коленях, наконец, вскакивал и вступал в разговор. Мне лишь оставалось слушать, запоминать и делать выводы.
Но вернемся в театр. Публики здесь собралось уже немало, и известие, что на представление пожаловал сам король, взбудоражило столичную аристократию. Дело в том, что он обычно прибывал к самому началу спектакля, чаще даже с опозданием, чему я сама была свидетелем по осени. Как я уже имела честь рассказывать, государь Камерата не особо жаловал театр. Не то что бы он его не любил, но и до заядлого театрала ему было так же далеко, как мне до впечатлительной девицы в любовной лихорадке.
Трагедии государь не переносил на дух, комедии у него были любимые, и их можно было пересчитать по пальцам. От оперы у него болели уши, на балете, если постановка была долгой, Его Величество мог и заснуть, а это, как вы сами понимаете, выглядело не слишком вежливо. Даже талантливо поставленный спектакль мог после такого конфуза провалиться и быть назван бездарной пародией на искусство. Да что далеко ходить, тот спектакль, на котором он появился с графиней Хорнет и ушел в антракте, не найдя меня среди зрителей, был назван худшей из постановок. На кого еще равняться камератцам, как не на своего короля? И пусть сам монарх, прочитав отзывы критиков, недоуменно пожимал плечами и вопрошал:
— Что за несусветная чушь? — но дело уже было сделано, и спящий король становился символом провала постановки.
В театре его появления ждали и боялись до дрожи. Наверное, артисты и режиссер даже расслаблялись, когда королевская ложа оказывалась пуста, хоть и надеялись, что государь почтит их своим вниманием. А сегодня он прибыл не только немного раньше начала, но еще и не стал прятаться от своих подданных, а прошел в залу, где благородная публика ожидала, когда их пригласят занять свои места.
И вновь это было моим настоянием, причин тому было несколько. Одной из них являлся Фьер Гард, который, узнав, что я принудила короля ехать в театр, обещался тоже там быть, а следовательно, мы имели возможность увидеться. А еще была надежда встретить своих родителей и сестрицу. Или только Амбер, которую пригласил на спектакль ее жених, и о чем она мне написала, в ответ на мое послание.
Чтобы не вызвать неудовольствия после, я от Его Величества таиться не стала и рассказала, кого надеюсь встретить перед представлением. Не сказать, что он пришел в восторг, но, посверкав для порядка очами, всё же милостиво согласился. Эту игру я уже прекрасно знала и давала ему то, что он хочет. Монарх вредничал, ворчал, гневался, а после шел на уступку, и я с чуть преувеличенной радостью кидалась ему на шею, благодаря за оказанную милость.
Во мне вообще, как оказалось, дремлет весьма коварная особа, у которой был целый арсенал уловок. И пока король приручал меня, я проделывала с ним то же самое, наконец, согласившись с дядюшкой, что гибкость не менее важна, чем прямота и упрямство. К примеру, мое несогласие с его сопровождением, о коем государь объявил моим родителям. Несмотря на собственное возмущение, я решила не идти на штурм, понимая, насколько это разозлит монарха. Ссориться мы, конечно, умели, как и мириться, но я решила в этот раз пойти иным путем, и вот тут-то мои новые изыскание и сыграли мне на руку.
Как я уже говорила, поначалу он взялся за роль моего просветителя, однако вскоре ощутил утомление от этой роли. И произошло это не случайно. Разумеется, мне приходилось использовать любую удобную минуту для обсуждения изученного материала, потому что свободного времени мне не оставили, но не только по этой причине я так рьяно терзала короля вопросами. Насколько удушающей была его опека, настолько же выматывающей стала моя любознательность.
Теперь, когда мы ехали в санях за пределы города, или шли по Малому парку, любуясь скульптурами из снега, я любой разговор сводила к нужным мне вопросам. Государь скрежетал зубами, ворчал, прыскал ядом, но отвечал — и это вместо романтических шалостей, касаний, приводивших меня когда-то в смятение и поцелуев. Он честно пытался всё это получить, но у меня всегда было наготове, что сказать. Так я и защищалась от королевской страсти и подводила его к нужному мне решению.
Нет, конечно же, не желая спугнуть милость монарха, я не давила на него каждую минуту, и говорили мы не только о моих изысканиях, но и на другие темы, однако интересующие меня вопросы были одной из главных тем. К тому же я, как упоминалось раньше, не отказывала ему в том виде благодарности, который обезоруживал венценосного злюку. Могла кинуться на шею, или, взяв за руку, заглянуть в глаза и проникновенно произнести:
— Прошу… Ив, — после чего скромно опускала взор, и монарх сдавался.
А как-то даже поцеловала в щеку. Вышло это естественно и даже искренне, но без какого-либо романтического подтекста. После этого мне прочитали настоящую лекцию, в которой отказывали два дня. Однако главным достижением стало то, что уже несколько раз в обед я гуляла одна, а к родным съездила в сопровождении графа Доло, потому что государь вдруг обнаружил, что у него совершенно нет времени. И сообщил он об этом, неприязненно глядя на мою тетрадь с конспектами, которую я держала перед собой.
— И знаете что, ваша милость, — чуть помедлив, сказал монарх, — пожалуй, вы были правы, его сиятельству более моего подобает быть вашим сопровождением. Может я и отец своим подданным, но все-таки вам не родственник.
— Вы уверены, государь? — спросила я и, переместив тетрадь к груди, прижала так, чтобы она стала еще лучше видна Его Величеству. Король проследил взглядом это движение, передернул плечами и кивнул:
