Сэр Уильям, похоже, направлялся через ворота в Уошбрук, поэтому я решил прикинуться им. В качестве дополнительного плюса, он был известным шутником, поэтому любое моё необычное поведение могли списать на какую-то непонятную шутку. Я создал две иллюзии, первую — внутри своей брони, чтобы превратить моё лицо в его собственное. Это потребуется лишь если кто-то попросит меня снять шлем, и я вынужден буду отказаться это делать, если поблизости будет Уолтэр или кто-то из его детей. Вторая иллюзия, создавать которую было гораздо менее удобно, была личиной для изменения внешнего вида моей брони. Я замаскировал герб Камерона, заставив его выглядеть как герб Уильяма. Обычно сделать такую иллюзию было просто, но создать её, нося при этом зачарованные латы, было трудно. Если вы когда-нибудь пытались продеть нитку в игольное ушко руками, облачёнными в толстые кожаные перчатки, то вы представляете себе, как фрустрирует творение тонкой магии в таких обстоятельствах.
Закончив, я добавил пояс для меча и, поскольку я был вынужден снять пояс с мешочками, надевая броню, его я тоже надел обратно. В общем, я ощущал себя гораздо менее грациозным, и, когда я снова сделал шлем непрозрачным для магического взора, я также почувствовал себя наполовину ослепшим. Я всё ещё мог ощущать предметы магическим взором, в основном через различные отверстия в латах, а также смотровые щели, но это ограничивало мою дальность до менее чем пятидесяти футов, или около того.
— В этой броне я чувствую себя по-идиотски, — пожаловался я, ни к кому конкретно не обращаясь.
Мастерскую я покинул так же, как и вошёл, используя грубо составленное заклинание, чтобы удерживать на месте повреждённые петли. Броня делала даже простые вещи сложными. По лучшей моей прикидке, эта магия продержится в лучшем случае несколько недель, прежде чем дать слабину, позволив двери снова упасть. «И тогда они будут гадать, кто же это вломился в мастерскую, и заграбастал мои вещи».
После этого я смело прошёл по двору, пока не достиг парадного входа в донжон. Привратник, которого я узнал в лицо, но не помнил по имени, широко раскрыл для меня дверь. Я кивнул ему, проходя мимо, но не был уверен, насколько хорошо сработал этот жест, учитывая моё снаряжение.
Большинство людей, которых я встретил внутри, быстро освобождали мне путь, видя моё приближение — я надеялся, что они это делали из почтения. Либо так, либо они беспокоились о том, как бы не заразиться моим смехотворно плохим чувством стиля, просто находясь рядом со мной. Перед своим внутренним взором я выглядел как какая-то нелепая обезьяна, закованная в металл. Я также заметил, что многие из них бросали повторные взгляды на мою голову, несомненно гадая, почему я в шлеме. Никто не носит полностью закрывающий лицо шлем в помещении, да и на улице тоже, на самом деле. Рыцари Камня обычно надевали шлемы лишь тогда, когда это требовалось.
Я как можно скорее прошёл к лестнице. Чем меньше людей меня увидит, тем меньше вероятность того, что меня раскроют. Я не сумел осознать изъян в моих прежних планах, пока не добрался до верхнего этажа, где была дверь в мой дом. Официально, это была дверь в наши покои, но на самом деле наложенные на неё портальные чары вели в укромный дом, находившийся глубоко в горах.
У внешней двери в коридоре стояло двое стражников, хотя Пенни с детьми были в столице. Эта дверь была достаточно обычной. Моя цель лежала дальше, за внутренней дверью в фойе. Та была зачарована. Если её касался не тот человек, то она вела в совершенно нормальные покои, обманку. Она вела в наш скрытый дом лишь тогда, когда её касался я, или те, кого я указал.
В этом-то и заключалась проблема.
Идентифицирующие чары больше не признавали меня Мордэкаем Иллэниэлом. Я уже дважды споткнулся на этом, и с этой дверью будет то же самое. Поскольку она вела в место, которое на самом деле было не здесь, у меня не было никакого способа её обойти. Мне придётся физически проделать весь путь до моего дома, на что уйдёт почти день, если лететь, а пешком туда добраться практически невозможно. В моём скрытом доме не было телепортационного круга. Я избегал располагать его там, чтобы никто не мог узнать к нему ключ, и телепортироваться туда, поэтому я и сам сейчас не мог создать круг, чтобы туда попасть.
«Ну, бля».
Я продолжил шагать по коридору, без задержки пройдя мимо двух стражников. Они напряглись, увидев моё приближение, и явно расслабились, когда я вошёл в лестничный колодец в другом конце коридора. Пусть думают, что я просто их проверял.
Я спустился на один этаж, снова покинув лестницу. Сэр Харолд поднимался вверх, и мой магический взор едва успел предупредить меня о его приближении, чтобы избежать встречи с ним. Он наверняка задал бы слишком много трудных вопросов, встреча с ним была бы рискованной.
Этаж, на котором я оказался, содержал гостевые комнаты, и покои более высокопоставленных слуг, таких как мой камергер, Питэр Такер. Здесь также были покои моей матери, Мириам. Мои чувства подтвердили её присутствие, и я разрывался между желанием её увидеть и пониманием, что это было плохой мыслью. «Ты больше не можешь вернуться домой, даже туда».
Вместо этого я направился в комнату Питэра. Он был примерно моего размера, и его комната была недалеко по коридору. Поскольку Пенни была в столице, я предположил, что он наверняка отправился с ней. Вряд ли кто-то наткнётся на меня в его жилище. Мой ослабленный магический взор всё ещё был достаточно хорош для подтверждения того, что комната была пуста, прежде чем я попытался войти. Дверь была заперта, но толики магии должно было хватить, чтобы её открыть… или, по крайней мере, так я думал. Пять попыток спустя я был вынужден снять перчатки, а также сделать свой шлем проницаемым для эйсара, прежде чем мне удался тонкий трюк, заключавшийся в приведении штифтов в нужное положение, чтобы сердечник мог повернуться.
Зайдя внутрь, я вздохнул несколько свободнее, хотя я всё равно вернул свой шлем в более непрозрачное состояние. Будучи раскрытым, я так и не обнаружил никого из Прэйсианов, но один из них мог объявиться в любой момент.
Не теряя времени, я украл штаны и рубашку. У Питэра было достаточно одежды, поэтому я надеялся, что он не заметит пропажи. У другой прислуги могли начаться неприятности, если он подумает, что они крадут у него. Меня искушала пара ботинок в его гардеробе, но я знал, что их пропажу он точно заметит. Мои собственные сапоги были в печальном состоянии. Путешествие через половину Лосайона сослужило им плохую службу.
Комната Питэра также имела конкретное удобство, которое я искал в Албамарле — письменный стол. Несколько листов дорогой бумаги были упрятаны в ящик, а рядом с металлическим пером лежала плотно закупоренная бутылочка чернил. Я слегка удивился такой трате. Большинство людей, ну, большинство писцов, по крайней мере, всё ещё пользовались гусиными перьями. Металлические перья были относительно новыми, и всё ещё весьма дорогостоящими — немногие, помимо богачей, утруждались тратой на них денег.
«Он таки всегда тратил много усилий на достижение красивого почерка, как и вообще на всю свою работу». Для человека, который хотел убить меня, когда я только его нанял, Питэр превратился в одного из самых надёжных и доверенных слуг, каких только мог иметь дворянин. «Забавно, как всё вышло», — заметил я.
Макнув перо в чернила, я начал короткое письмо:
Элиз,
Я пишу тебе сейчас при очень необычных обстоятельствах. Ты можешь и не узнать этот почерк, но я уверен, что из содержимого ты быстро догадаешься о том, кто я, поэтому я не буду утруждать себя попытками это скрыть. Я был самым близким другом твоего сына, и полтора года назад ты доверила мне некоторые свои самые личные тайны.
Хотя я понимаю, что ты больше не можешь мне доверять, учитывая мой «недуг», я, тем не менее, должен попросить тебя об одолжении.
Недавно я встретил женщину, незнакомку, трудящуюся на том же поприще, на котором трудилась ты, когда познакомилась с Грэмом. Не будучи ни в чём виноватой, она пострадала — правильнее будет сказать, что она подверглась нападению. Единственной моей надеждой возместить ей нанесённый мною ущерб — порекомендовать её тебе под опеку. Учитывая твоё прошлое, ты — единственная из известных мне людей, способных достаточно понять её положение, чтобы проявить сочувствие.
Её зовут Мёртл, а её дочь — Меган. Внизу я приведу адрес, чтобы ты могла их найти. Заранее благодарю за всё, что ты сможешь для них сделать. Они заслуживают любой компенсации, какую ты согласишься им дать за меня.
Я знаю, что у тебя появится много вопросов, пока ты будешь это читать, но у меня нет времени их предвосхитить, и я не думаю, что отвечать на них будет для меня выгодно. Я больше не тот, кем был. Мой разум остался нетронутым, но я больше не могу полностью себе доверять. И тебе не советую.
Если душевное здоровье Пенни тебе небезразлично, то, пожалуйста, не раскрывай ей это послание. Это лишь усилит её страдания, если она узнает, что я частично пережил свою трансформацию. Самые важные факты остались теми же. Я по сути мёртв. Я опасен для всех, с кем я вступаю в контакт, и я не могу с уверенностью сказать, что моё состояние не ухудшится в будущем.
Я намереваюсь приложить все усилия, чтобы исправить эту ситуацию, и я знаю, что ты поймёшь: есть только один способ это сделать.