Я не был в особом восторге ни от какой из их конструкций. Стиль Джеффри Мордана, как мне казалось, скорее всего убил бы меня, и я не намеревался тратить пять лет на постройку массивного парящего корабля, как это делал Дэмандрэд. Также следовало учесть тот факт, что его корабль был ограничен лишь той скоростью, которую давал ветер.

Моя идея заключалась в создании чего-то простого, что позволило бы мне летать так же, как волшебнику, не использующему никакие внешние устройства. То, что я создал, было, по сути, аэродинамической оболочкой, которая должна была защитить меня от ветра, и дать мне гораздо больший объём, который можно толкать ветром. Я мог бы сделать что-то подобное и с временным заклинанием, создавая вокруг себя щит, но это устройство позволяло мне твёрдо сосредоточиться на управлением нашем полётом и толканием нас по воздуху. Оно также обходило одну из самых крупных проблем, на которые жаловался Джеффри Мордан — что после определённой скорости бьющий в лицо ветер затруднял ему дыхание.

— Надеюсь, ты готов, — сказал я своему бессознательному пассажиру, и начал творить заклинание, которое позволит мне управлять ветром вокруг нас. Я мог бы добиться этого проще, поговорив с ветром напрямую, но я не намеревался использовать свои способности архимага, пока хватало моей собственной силы.

Уняв страх, внезапно заставивший моё сердце подпрыгнуть к моему горлу, я использовал ветер, чтобы послать моё невидимое судно в стремительный полёт прочь, над миром. Мои собственные страхи не давали мне делать это раньше, но отчаяние наконец дало мне необходимый толчок.

«Срань господня! Что я наделал!?» — заорал мой внутренний голос. Я мог бы и вслух это прокричать, но мои челюсти сжались так крепко, что ничто не смогло бы их разомкнуть. Мир под нами был ярким и светлым, будто его нарисовал гигант с безумной страстью к цвету. Голубое небо, белые облака зелёные поля, и повсюду солнце отражалось от поверхностей, которые отказывались ограничиваться простыми цветами. Адреналин заставил мой разум лихорадочно работать, и мир налился ясностью, о которой мы часто говорим, но редко испытываем.

Ощущение движения, ускорения, было неописуемым, и в этот момент я понял, что нашёл новое увлечение. Прошла первая минута, и моё сердцебиение стало возвращаться к более-менее нормальному, в то время как мы летели вперёд, гонимые ветром, который был толкаем моим разумом всё крепче и крепче, придавая нам невообразимую скорость.

Наблюдатель с земли увидел бы двух человек, одного — сидящего, а второго — вытянувшегося на спине, быстро движущихся по небу, если они вообще нас замечали. Я быстро набрал высоту и скорость, вкладывая больше сил в ветер, чтобы не потерять чувство ускорения. Моё лицо просветлело, когда я испытал такое чувство возбуждения, какого никогда прежде не знал.

Земля под нами лениво уходила назад, несмотря на нашу непомерную скорость, и я обнаружил, что огромное расстояние между нами и землёй завораживает меня. «Надо приблизиться, чтобы увидеть, насколько быстро она тогда будет двигаться», — подумал я. Изменив ветер, я приложил небольшое давление вниз на переднюю часть нашего «судна», и обнаружил одну из причин, по которой так много волшебников гибли, пытаясь летать. К тому моменту я уже не мог подсчитать нашу скорость, но я уверен, что она во много раз превышала скорость любой птицы, которую я когда-либо видел в небе, и когда я приложил направленное вниз давление на переднюю часть, оно заставило наш корабль внезапно накрениться.

Воздух, прежде плавно обтекавший нас сверху, теперь бил в наклонную поверхность, и часть нашего движения вперёд превратилась в хаотичное вращение. Будучи лишь человеком, я попытался его остановить, и моя реакция лишь ухудшила ситуацию. Менее чем за секунду мы перешли от плавного полёта на огромной скорости к падению камнем, бесконтрольно вращаясь, и бурность нашего неконтролируемого полёта не позволяла мне понять, в каком направлении был «верх».

Я не мог знать, сколько оставалось времени до того, как мы ударимся об землю, но я был уверен, что это будет раньше, чем ожидалось, и, наверное, удар будет достаточно сильным, чтобы уничтожить любую защиту, какую я могу попытаться использовать. Даже если бы я сумел создать щит, достаточно крепкий, чтобы защитить нас, резкая остановка нас всё равно убьёт, наверное. Этот урок я усвоил сам, когда лечил раны моих рыцарей, носивших практически непробиваемую броню. Человеческое тело требовало бережного обращения.

Оставив попытки управлять нашим полётом или остановить вращение, я вместо этого активировал вторые чары, встроенные в камни, из которых состояло моё почти невидимое судно. Я прочитал рассказы, и пришёл к выводу, что я могу с некоторой вероятностью оказаться в подобной ситуации — хотя после начала полёта я на самом деле не верил в то, что такое будет возможно. Полёт казался таким простым, и полностью под моим контролем. К счастью, моя осторожная природа предоставила возможное средство для выживания.

Быстрое вращение полностью меня дезориентировало, и я сомневался, что смог бы в тот момент сотворить даже мелкое волшебство, но мои чары требовали лишь произнесения одного управляющего слова, «ли́ртис», что по-лайсиански означало «перо». Магия снизила нашу массу до одной десятой от обычной, в результате чего общая плотность моего двенадцатифутового диска стала очень низкой. Мы всё ещё падали, но теперь сопротивление воздуха было гораздо более веским фактором, чем гравитация и инерция. В результате скорость нашего падения стремительно упала, а вращение — замедлилось. И десяти секунд не прошло, как наше вращение полностью остановилось, а наше стремительное падение превратилось в нечто не более опасное, что мягкий спуск плывущего на ветру листа.

Когда неистовый ужас в моём сознании пошёл на убыль, я осознал доносившийся до меня громкий вопль — хотя, быть может, слово «крик» описало бы его лучше. Турбулентная брутальность нашего недавнего падения пробудила моего пассажира, который, похоже, был не очень рад сложившейся ситуации. Его голос уже утих, в основном благодаря тому факту, что Роланд опустошил свои лёгкие, и пока что не был способен перестать орать на промежуток времени, достаточный для вдоха.

Младший сын Ланкастеров, судя по его виду, находился в ужасном состоянии. На лице у него были кровавые отметины (вероятно, из-за ударов о стены нашего судна, пока он был без сознания), а его глаза, казалось, вот-вот выкатятся из орбит. «Он никогда не простит меня за это», — сказал я себе, но на самом деле меня более беспокоило то, что он мог рассказать о едва не настигшей нас смерти Пенни.

— Успокойся, всё в порядке! — крикнул я ему голосом, который гарантированно только и мог, что усилить его панику.

Слова, вроде, помогли. Он перестал орать ненадолго, и вдохнул, прежде чем закричать в ответ:

— Да что тут, блядь, происходит?!

— Не волнуйся, — сказал я ему уже спокойнее. — Дела наши приняли плохой оборот, но сейчас всё уже лучше.

— Как, чёрт возьми, я здесь оказался? — закричал он. — И что здесь, по-твоему, хорошего? Ты что, спятил?! — возопил Роланд. А затем его стошнило.

Перефразирую, его не просто стошнило. Рвота ударила из него фонтаном. Я готов был поклясться, что он намеренно целился в меня (чего я, возможно, заслужил). Тёплый поток ударил мне прямо в грудь, и я вступил в схватку со своим собственным, недавно подвергшимся тяжким испытаниям желудком за контроль над его содержимым. Но желудок у меня всегда был крепким, и тут он меня снова не подвёл.

— Проклятье! — воскликнул я. Запах был ужасным, и я знал, что не могу лететь остаток пути до Аградэна, не приведя себя в порядок. — Теперь мне придётся приземлиться! — объявил я.

— Слава богам! — сказал Роланд, ещё больше меня раздражая.

— Возвращайся ко сну, — сказал я ему, и затем позаботился об этом. Я знал, что если приземлюсь, то вернуть его на борт мне ни за что не удастся, поэтому я решил заранее предотвратить его отказ.